НОВОЕ ОБЩЕСТВО: ЕСТЬ ЛИ РЕАЛЬНЫЕ ШАНСЫ СОЗДАТЬ ЕГО?

НОВОЕ ОБЩЕСТВО: ЕСТЬ ЛИ РЕАЛЬНЫЕ ШАНСЫ СОЗДАТЬ ЕГО?

Учитывая силу корпораций, апатию и бессилие значительной массы населения, несостоятельность политических лидеров почти во всех странах мира, угрозу ядерной войны и экологическую угрозу, не говоря уже о таких явлениях, как климатические изменения, способные сами по себе вызвать голод во многих странах мира, можно ли считать, что есть реальные шансы на спасение? С точки зрения бизнеса такого шанса просто нет; ни один здравомыслящий человек не стал бы рисковать своим состоянием, когда вероятность выигрыша составляет всего 2%, не стал бы вкладывать большой капитал в какое-нибудь предприятие со столь мизерными шансами на успех. Но когда речь идет о жизни и смерти, так называемый "разумный шанс", каким бы малым он ни был, должен быть превращен в "реальную возможность".

Однако жизнь - не азартная игра и не деловое предприятие, и потому мы должны везде, где только можно, искать хотя бы намек на реальную возможность спасения:

например в исцеляющем искусстве медицины. Ведь если у больного есть хотя бы ничтожный шанс остаться в живых, ни один сознающий свою ответственность врач не предложит оставить все попытки и не станет прибегать только к паллиативам.

Напротив, он сделает все возможное, чтобы спасти жизнь больного. Очевидно, ничего иного нельзя ожидать и в том случае, когда речь идет о больном обществе.

То, что шансы на спасение этого общества оцениваются с точки зрения азартной игры или бизнеса, а не с точки зрения человеческой жизни, весьма характерно для духа современного делового общества. Мало здравого смысла в столь модном ныне технократическом мировоззрении, согласно которому нет ничего опасного в том, что мы поглощены работой или развлечениями, не испытываем никаких чувств и что если это и есть технократический фашизм, то, может быть, он не так уж и плох в конце концов. Но мы просто принимаем желаемое за действительное.

Технократический фашизм неминуемо приведет к катастрофе. Дегуманизированный человек станет настолько безумным, что окажется в конечном счете не в состоянии поддерживать существования жизнеспособного общества, а в скором времени не сможет удержаться от самоубийственного применения ядерного или биологического оружия.

И все-таки есть несколько обнадеживающих факторов. Во-первых, все большее число людей осознают истину, сформулированную Месаровичем и Пестелем, Эрлихами и другими, а именно: если западный мир не хочет быть стертым с лица земли, необходимо создать на чисто экономической основе новую этику, новое отношение к природе, человеческую солидарность и сотрудничество между людьми. Этот призыв к разуму, даже если оставить в стороне всякие эмоциональные и этические соображения, способен мобилизовать умы довольно многих людей. Не следует относиться к этому легкомысленно, несмотря на то что народы в ходе своего исторического развития неоднократно действовали вопреки своим жизненным интересам и даже вопреки своему стремлению к самосохранению. Они могли действовать так, потому что вожди убеждали их в том, что они не стоят перед выбором "быть или не быть". Но если бы они осознали всю правду, то имела бы место нормальная нейрофизиологическая реакция: осознание угрозы своим жизненно важным интересам вызвало бы соответствующую защитную реакцию.

Еще одним обнадеживающим признаком является усиление неудовлетворенности нашей нынешней социальной системой. Все больше и больше людей чувствуют la malaise du siecle*: они испытывают депрессию и осознают ее, несмотря на все усилия ее подавить. Они чувствуют себя несчастными от собственной изолированности, пустоты своего "единения"; они чувствуют свое бессилие, бессмысленность своей жизни.

Многие осознают все это очень отчетливо; другие чувствуют менее отчетливо, однако, когда кто-то другой раскроет им истину, они полностью осознают ее.

До сих пор на протяжении всей мировой истории жизнь, состоящая из пустых удовольствий, была доступна лишь немногочисленной элите, которая в основном сохраняла благоразумие, понимая, что в ее руках власть и что необходимо думать и действовать, чтобы не потерять ее. Сегодня никчемная, ограниченная потреблением жизнь - удел всего среднего класса, представители которого не обладают ни экономической, ни политической властью и в крайне слабой степени ощущают личную ответственность за что бы то ни было. В западном мире большая часть населения изведала радости и счастье потребления, и множатся ряды тех, кто вкусил этих благ и не получил удовлетворения. Люди начинают понимать, что обладание многим не делает счастливым: традиционное этическое учение было подвергнуто испытанию - и получило подтверждение на практике.

Старая иллюзия сохранила свою привлекательность только в глазах тех, чья жизнь лишена буржуазной роскоши, - это относится к мелкой буржуазии Запада и к большинству "социалистических" стран. В самом деле, нигде буржуазная надежда на "счастье через потребление" не является столь живучей, как в тех странах, которые все еще не достигли осуществления этой буржуазной мечты.

Одно из наиболее серьезных возражений против возможности преодоления алчности и зависти, согласно которому они глубоко укоренились в человеческой природе, при ближайшем рассмотрении теряет свою силу. Алчность и зависть столь живучи вовсе не из-за своей врожденной силы, а потому, что человеку трудно противостоять давлению со стороны общества, трудно не стать волком среди волков. Стоит изменить социальный климат, изменить саму систему ценностей - как хороших, так и плохих, - и переход от эгоизма к альтруизму будет не так уж труден.

Таким образом, мы снова приходим к тому, что ориентация на бытие является огромной потенциальной силой человеческой природы. Лишь меньшинство людей руководствуется принципом обладания, правда, и принципом бытия руководствуются немногие. Каждая из этих тенденций может стать доминирующей, а какая именно - зависит от социальной структуры. В обществе, ориентированном в основном на бытие, тенденции к обладанию подавляются и, напротив, создаются условия для усиления тенденции к бытию. А в таком обществе, как наше, ориентированном в основном на обладание, все происходит как раз наоборот. Однако как ни подавляется обществом ориентация на бытие, такой способ существования всегда имеет место. Никакой Савл не станет Павлом, если до своего обращения он уже не был им.

Переход от обладания к бытию - это фактически вопрос о том, какая чаша весов перевесит, когда в связи с происходящими социальными переменами поощряется все новое, а не старое. Кроме того, дело ведь не в том, чтобы новый человек отличался от старого, как небо от земли; все дело - в изменении направления развития. Сначала делается один шаг в новом направлении, потом другой, и если мы выбрали правильное направление, то эти шаги решают все.

Как это ни парадоксально, но еще один обнадеживающий момент связан со ступенью отчуждения, которая характерна для большинства населения, и в том числе для лидеров, руководителей общества. Как уже говорилось ранее, при обсуждении "рыночного характера", страстное стремление к обладанию и наживе претерпело определенные изменения под влиянием проявившейся в поведении людей тенденции просто хорошо функционировать, обменивать самого себя как товар и при этом оставаться ничем. Отчужденному, рыночному характеру легче меняться, чем характеру накопительскому, который фанатично держится за свою собственность и особенно за свое "я".

Лет сто назад, когда большая часть населения состояла из "независимых"

граждан, самым серьезным препятствием к изменению были страх лишиться своей собственности и экономической независимости и сопротивление этому. Маркс жил в то время, когда только рабочий класс был многочисленным зависимым и, по мысли Маркса, самым отчужденным классом. Сегодня зависимым является подавляющее большинство населения, фактически все, кто работает по найму (по данным переписи населения США 1970 года, только 7, 82% всего занятого населения страны старше шестнадцати лет работает не по найму, то есть "независимы"), и по крайней мере в Соединенных Штатах именно "синие воротнички" - рабочие - все еще являются носителями традиционного буржуазного накопительского характера и, следовательно, менее склонны меняться, чем сегодняшний в большей мере отчужденный средний класс.

Все это имеет чрезвычайно важные политические последствия: стремясь к освобождению всех классов и созданию бесклассового общества, социализм непосредственно обращался к "рабочему классу", к занятым физическим трудом рабочим; сегодня же рабочий класс еще малочисленнее (конечно, относительно), чем сто лет назад. Для того чтобы прийти к власти, социал-демократическим партиям нужно завоевать голоса многих представителей среднего класса, и социалистическим партиям для достижения этой цели пришлось урезать свои программы и вернуться от социалистических идей к либеральным реформам. Вместе с тем, назвав рабочий класс рычагом гуманистических изменений, социализм неизбежно вызвал противодействие со стороны всех других классов общества, представители которых почувствовали, что рабочие могут лишить их собственности и привилегий.

Сегодня призыв к созданию нового общества доходит до всех, кто страдает от отчуждения, кто работает по найму и чьей собственности ничто не угрожает.

Иными словами, он затрагивает интересы большинства, а не меньшинства населения.

Он не угрожает собственности, а что касается доходов населения, то в новом обществе поднимется жизненный уровень тех, кто беден. Высокая заработная плата руководящих работников не должна была бы снизиться, однако при новой системе они сами не захотят быть символом прошлых времен.

Более того, идеалы нового общества преодолевают все партийные барьеры:

многие консерваторы не утратили своих нравственных и религиозных идеалов (Эпплер называет их "консерваторами ценностей"), это относится также и ко многим либералам и левым. Каждая политическая партия эксплуатирует избирателей, убеждая их в том, что именно она представляет истинные ценности гуманизма. И все же за всеми политическими партиями стоят только два лагеря: те, кому все небезразлично, и те, кому на все наплевать. Если бы все те, кто составляет первый лагерь, смогли отказаться от лозунгов своих партий и осознать, что у всех одни и те же цели, то вероятность изменения общества оказалась бы гораздо большей, особенно учитывая, что приверженность большинства граждан своим партиям становится все меньше. Сегодня люди очень нуждаются в тех, кто обладает мудростью и убеждениями и у кого достаточно смелости, чтобы действовать в соответствии со своими убеждениями.

Но даже при наличии этих обнадеживающих факторов шансы на то, что в человеке и обществе произойдут необходимые изменения, весьма малы. Наша единственная надежда - в притягательной силе новых идей. Бесполезно предлагать ту или иную реформу, ничего в конечном счете не меняющую в самой системе, ибо такая реформа лишена побудительной силы мотивации. "Утопическая" цель более реалистична, чем "реализм" сегодняшних руководителей. Создание нового общества и нового человека возможно только в том случае, если на смену старым мотивациям извлечения прибыли и завоевания власти придет новая, а именно - быть, отдавать и понимать; если на смену рыночному характеру придет характер продуктивный, любящий, а на смену кибернетической религии - новый, радикально-гуманистический дух.

В самом деле, для тех, кто не привержен глубоко теистической религии, решающим вопросом является вопрос приобщения к гуманистической "религиозности" без религии, без догм и институтов церкви, к той "религиозности", которую долго подготавливало движение нетеистической религиозности от Будды до Маркса.

Мы не стоим перед выбором между эгоистическим материализмом и принятием христианской концепции бога. Сама социальная жизнь во всех своих аспектах - в работе, в досуге, в межличностных отношениях - станет выражением "религиозного"

духа, и не будет нужды ни в какой особой религии. Эта потребность в новой, нетеистической, неинституциональной "религиозности" ни в коей мере не является наступлением на существующие религии. Однако она означает, что римско-католическая церковь, и прежде всего ее бюрократия, должна сама обратиться к духу Евангелия. Это не значит, что "социалистические страны"

должны перестать быть социалистическими, однако их так называемый социализм должен быть заменен подлинно гуманистическим социализмом.

Расцвет культуры позднего средневековья связан с тем, что людей вдохновлял образ Града Божьего. Расцвет современного общества связан с тем, что людей вдохновлял образ земного Града Прогресса. Однако в наш век этот образ превратился в образ Вавилонской башни, которая уже начинает рушиться и под руинами которой в конце концов погибнут все и вся. И если Град Божий и Град Земной - это тезис и антитезис, то единственной альтернативой хаосу является новый синтез:

синтез духовных устремлений позднего средневековья с достижениями постренессансной рациональной мысли и науки. Имя этому синтезу Град Бытия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.