XVI
XVI
В скалистых горах, на южных границах Сирии, около деревни Бетсалем, ранним утром оживленно шумела толпа мужчин, женщин и детей, в обтрепанных арабских одеждах. Жестикулируя и крича, они кого-то ожидали, посматривая на узкую расщелину, выходящую к концу деревни из треснувшего каменного кряжа гор. Вот в галопе примчалось несколько полунагих мальчишек с криками: «Едет, едет!»
Толпа обернулась. Многие женщины начали утирать слезы. Другие заголосили: «Покидает нас ангел наш! И зачем она идет на смерть, в пасть хищных волков? Как мы останемся без нее?»
— Тише, тише, женщины, — обратился к ним седобородый шейх в бурнусе. — Она едет на святое дело. Ее завет сама благословенная Мариам. Не смущайте ее вашими жалобами.
— Как же не плакать о себе, когда нас покидает наша живая душа? Как не плакать о ней, когда подумаешь, что ее растерзают, как коршун голубку?
— Да, — заметил один горец, — с тех пор, как Лидия с нами, Бетсалем как будто осенили светлые крылья ангелов. Всякий страх, всякая забота спадают, когда заговорит она о Христе, о небесных ополчениях, о гибели Антихриста, о следующем Новом Иерусалиме…
— А как она примиряет всякую ссору, отирает всякую слезу! Мы до нее не понимали, что значит быть христианами.
— Да, — промолвил сам шейх, — потемнеет без нее Бетсалем. Но не мы одни нуждаемся в ангелах Божьих…
Между тем к ним приближался маленький караван. Это ехали на мулах Лидия и провожающие ее горцы, за которыми тянулась молчаливая и печальная кучка народа. Бетсалемцы двинулись навстречу.
— Здравствуй, наша радость, покидаешь нас, утешенье наше!
Женщины плакали, теснясь к Лидии, стараясь поцеловать ее или хоть прикоснуться к ней.
— Здравствуйте, мои любимые, мои друзья. Никогда не позабуду я моего милого Бетсалема. Да что вы так горюете? Ведь я иду на дело Божье. Да мы еще и увидимся, если не здесь, так в светлом граде Небесном, и припомним, как жили здесь среди земного горя, через которое пришли к светлому блаженству.
Она сошла с мула, ходила по толпе, здоровалась, прощалась, каждому находила ласковое слово. Она казалась какой-то старшей сестрой этих детей природы, просила их помнить, чему она их учила: жить во взаимной любви, любить Христа, не страшиться ни гонений, ни смерти. Ведь беды мимолетны. Близок день Христов, и теперь плакать должны не рабы Христа, а враги его, сами готовящие себе гибель. Речь Лидии лилась вдохновенно, переходя то в молитву, то в славословие, и все лица вокруг освещались чувством, которое излучалось из нее и согревало все сердца. Но всему бывает конец.
— Прощайте же, любимые братья и сестры, радуйтесь, ждите Господа. Он — вот уж близко. Скоро увидим его.
И она взглядывала на небеса, как будто уже видела Его в их отдаленных высотах.
Долго еще толпа провожала ее, пока Лидия наконец успела упросить не задерживать ее пути. И долго еще смотрели бетсалемцы, как она, со своими провожатыми, скрывается мало-помалу в голубой дымке горной долины.
Бетсалем находился в самой глубине обширной области, вдоль и поперек исхоженной старцем Иоанном. Она сделалась как бы епархией его, где он заготовлял убежища для христиан. Теперь в эти дикие ущелья приходило все больше беглецов, и жители для всех находили приют и пропитание. Словно невидимая благодать охраняла пустынное пространство. Сюда не заходили ни проповедники, ни военные отряды гонителей. Местные жители только от беглецов узнавали об ужасах, творящихся на свете. Здесь-то и провела некоторое время Лидия, поправляя здоровье, подорванное пережитыми мучениями. Но духовные силы ее только закалились в испытаниях. Когда она поправлялась в Бетсалеме, то стала переходить из деревни в деревню, проповедуя, утешая беглецов, укрепляя духовную силу местных жителей. Всюду она становилась общей любимицей, возбуждала благоговейное обожание. Никогда не покидало ее спокойствие и светлое настроение. Она была полна скорби о несчастных и негодования против злодейств и богохульств, но ни на минуту не забывала, что Христос близ нее, близ людей. Она его любила так, что желала бы пострадать за него. Она как будто видела перед собой Новый Иерусалим, спускающийся с небес, и среди ужасов времени чувствовала тихое, ровное счастье… Это чувство невольно передавалось окружающим, и все ее любили за этот драгоценный подарок.
Своим настроением она, молодая, напоминала древнего старца Иоанна, от которого не отходила, когда он посещал свои убежища. Она слушала его рассказы о Христе, совещалась с ним о каждом движении своего сердца. Ему одному она рассказала о своих дивных видениях в Башне Духов, где светлый Ангел приходил защищать ее от злых сил. Она спрашивала старца, не грешит ли она, так сильно беспокоясь о Валентине. «Дитя мое, — отвечал Иоанн, — ведь ты любишь его, как же не беспокоиться? Но помни, что Христос также близ него». Она и переписывалась с Валентином через старца.
Но жизнь в убежище была не по ней в такое время, когда мир полон был борьбы и горя. Она решила идти служить Христу и людям в самом жерле извержения адских сил, и старец благословил ее на подвиг.
Лидия медленно приближалась к Иерусалиму, навещая разные местности Сирии и Палестины. Молва о ней расходилась тем шире, чем дальше отходила она от благословенных селений Бетсалема. Имени ее не знали и называли пророчицей. Скоро о ней полетели донесения в Иерусалим, но попытки арестовать ее постоянно оставались безуспешными. В Иерусалиме Валентин приготовил для нее помещение, но она предпочла благополучию жизнь среди развалин. Они нравились ей своим соответствием разрушающемуся миру. Здесь ей удобнее было ходить и на молитву в церковь, устроенную епископом Августином в погребе большого развалившегося дома. Из своих развалин она выходила на жилые улицы, бесстрашно ведя проповедь, для которой часто давали повод грубые насилия, постоянно происходившие в городе. Полиция Антиоха была зорка только тогда, когда дело касалось политики или религии, но блистала отсутствием, если происходил грабеж или кровавая драка. Однажды Лидии пришлось вырвать из рук полупьяных щеголей молодую девушку, которую они затаскивали в свою карету. Лидия так грозно прикрикнула на них, что безобразники опешили. Но девушка была почти в истерике, так что пришлось проводить ее до дому.
Оказалось, что это была Эстер, дочь известного раввина, Эзры Гаона. Отец горячо благодарил спасительницу и, удивляясь ее мужеству, невольно спросил:
— Вы не из бывших ли христиан?
— Я и теперь христианка.
— Но ведь христианство воспрещено…
— Я служу Богу, а не его врагам…
Эзра смолчал, но ответ запал в душу его дочери, которая просила Лидию навещать их. Открытое, искреннее личико молодой еврейки произвело на нее симпатичное впечатление, и так завязалось их знакомство.
Эстер очень интересовалась вопросом о Мессии и о христианах, которых, по неясным для нее причинам, так жестоко преследовали. Она спрашивала об этом Лидию:
— У нас говорят, что Антиох явится Мессией. Как Вы думаете?
— Милая моя, — отвечала Лидия, — ведь Мессия — Сын и Помазанник Божий. Он утвердит Царствие Бога. А Антиох хочет низвергнуть владычество Бога. Как же он может быть Мессией?
Это поразило Эстер. Она сослалась на отца, который допускал Мессианство Антиоха.
— А мой отец великий ученый, — прибавила она.
— Не знаю, как это может думать Ваш отец. Антиох сам объявил себя врагом Бога и Мессии, который, впрочем, уже давно пришел…
— Вы говорите об Иисусе Назаренине?
— Да, конечно.
И у них завязывались беседы об Иисусе, о его втором пришествии, о Царстве Божием, об Антихристе. Все это, конечно, происходило наедине. Эзра замечал только, что у дочери зашевелились опасные вопросы, и приписывал это влиянию Лидии, но оказанная ею услуга принуждала его сохранять любезный вид, и он только предупреждал дочь иногда не верить вообще христианам.
«Надо ее поскорее выдать замуж, — все чаще подумывал он, — займется семьей, и пропадут порывы к тому, что выше ее разумения».