XXVII

XXVII

Торжество Антиоха вышло более полным и решительным, чем он мог ожидать. Но вместе с тем события дня обнаружили, что он далек от нравственного завоевания всего человечества. Дерзкое покушение на его жизнь показывало, что остается много людей, его ненавидящих, и что они верят в возможность его убить, а стало быть, не верят в его человекобожие. Среди этих людей оказываются евреи, которые становятся под знамена Христа, а стало быть, верят в Его торжество и не верят в победу Антиоха. Раздражаемый этим, он искал способов истребить всех упорных, непокорных врагов и приходил к заключению, что для этого нужно ясно отметить в государстве своих и чужих. Только после этого можно было обрушиться на чужих всеми истребительными средствами. После долгих размышлений он осуществил свою мысль двумя декретами.

Один предписывал всем верным подданным — систематическое, время от времени, поклонение чудотворной статуе его, под страхом смертной казни уклоняющимся от этого. Для провинциалов допускалось приезжать на поклонение раз в полгода и даже в год, в зависимости от расстояния. Другой декрет давал право на покупку или продажу чего бы то ни было только тем лицам, которые будут отмечены, на коже лба или правой руки, особой печатью, выражавшей имя Антиоха или цифровое значение его имени. Этот значок уже принят был в качестве государственной печати в то время, когда Человекобог воссел на престол христианского храма. Такая мера осуждала на голодную смерть всех тех, которые не согласятся принять на себя «антихристову печать». Сверх того, отныне стоило лишь взглянуть на лоб или правую руку человека, чтобы знать, к какому лагерю он принадлежит. А если кто-нибудь из «чужих» раскаялся и пожелал перейти на сторону Антиоха, его легко можно было немедленно заклеймить установленным законом.

Вводя эти меры, Антиох очень хорошо понимал, что он осуществляет Апокалипсическое пророчество,[49] но нимало тем не смущался. Пророческую прозорливость автора Апокалипсиса он вполне признавал, за исключением исхода борьбы со Христом. «Понятно, — думал он и говорил другим, — что Иисус надеялся и надеется одержать победу, и внушил это Иоанну. Тут говорила уже не прозорливость, а личная самоуверенность, в которой они оба будут в свое время разочарованы очень горько. Предугадать же такую разумную меру, как наложение печати, было бы легко, даже не будучи пророком».

С момента издания этих декретов жизнь христианина становилась, так сказать, случайным недосмотром властей. Христианство и раньше было объявлено государственным преступлением, но могло оставаться незаметным. Теперь неясное, двусмысленное положение делалось невозможным. Перед каждым ставилась дилемма: подчинение или смерть. И, конечно, к подножию престола Антихриста повалили новые толпы ренегатов. Однако же сдавались далеко не все. В сущности, люди слабые духом отпали от христианства уже раньше. Остальные только сильнее сплачивались между собою, и каждый в отдельности более настойчиво искал в душе силу сопротивления. Первые истребительные удары пали на христиан, содержавшихся в тюрьмах. Их немедленно погнали на поклонение статуе, и множество из них тут же приняли мученическую смерть. Но если потоки крови наводили на одних ужас, то в других пробуждали мужественное одушевление. Не о сдаче думали они, а о том, как сопротивляться в новых условиях борьбы.

В погребной церкви епископа Августина, все еще, на удивление всем, не захваченной, по объявлении новых декретов собралось «малое стадо» верующих. У всех был один вопрос: как же теперь жить, чем питаться? Августин горячо и задушевно держал им свою речь.

— Братья и сестры, теперь перед нами первый вопрос не в том, чем питаться, а в том, как нам встретить нашего Господа. Вы видите теперь воочию, что каждое слово предсказаний Тайновидца Иоанна исполняется уже именно как по писанному. Зверь получил и смертельную рану от меча, и исцелел, проглаголала и икона Зверина, является и антихристова печать. Значит, все и до конца будет идти по Писанию. Недолго уже нам здесь есть и пить. Может быть, уже и года не осталось ждать Христа и гибели Антихриста. Вопрос в том, как же мы встретим Господа? Вы все, мы все, вся наша малая Церковь, должны теперь уготовлять из себя чистую Невесту Христову на пир брачный… Там вкусим яства неизреченные и забудем здешний голод. Там войдем в жизнь бесконечную. Стоит ли сокрушаться об одном дне или нескольких месяцах здешней жизни? Многим из нас эти дни и месяцы готовят смерть от руки кровожадного врага Божия. Но ведь смерть наденет на мужественно скончавшихся венец славы для Царствия Небесного. Не печалиться, не устрашаться нам теперь должно, а радоваться, что уж близка встреча Господа…

— Владыка святой, отозвался женский голос. Все это правда, да только у меня четверо детей. Их сегодня нужно накормить.

— Матушка, не печалься, накормим и сегодня и завтра. Есть еще у верующих кой-какие запасы. Будем делиться. Теперь — все общее. Не останется никто без пропитания. А дальше Господь опять пошлет. Будем привозить из дальних мест…

Из толпы послышались голоса:

— Правда, правда. Владыка. Теперь — все общее. Будем друг друга кормить, будем добывать где кто может. Можно потихоньку иной раз купить и у антихристовых служителей. Не оставит Господь.

К женщине обратилось сразу человек десять, предлагая кто хлеба, кто другой снеди, кто звал к себе обедать…

— Так вы мне говорите, братцы, у кого есть лишнее, у кого не хватает. Будут также обходить всех Валентин, Лидия, Эсфирь, мой Юсуф. Поделимся как-нибудь. Кому трудно здесь оставаться — выведем в убежища, за город… А затем — надо о душе подумать. Пока еще не отняли у нас храма — собирайтесь здесь. Старайтесь приобщаться почаще. У нас еще осталось пять священников. Собирайтесь на домашнюю молитву, пойте молитвы и псалмы, можно и за город уходить. Ободряйте и утешайте друг друга, напоминайте один другому, что теперь время важное. Теперь за один час можно душу спасти легче, чем прежде за десять лет… Можно и загубить душу в одну минуту. Помогайте друг другу крепко стоять за Христа…

Между тем из алтаря вышел новый патриарх еврейский, Борух, или — Варух, и заявил, что еврейские христиане также принимают участие в продовольствии нуждающихся. Для сношений — он назначил одного своего священника. Точно так же, сказал он, еврейские христиане приглашают к себе и на молитву и желающих приобщаться. Храм у них переносный. Он сообщил адреса, где совершается служба.

Римско-Католический священник, о. Вальде, также объявил народу, что и у них можно получать посильную продовольственную помощь.

— Вот видите, братья и сестры, — сказал Августин, — так мы, — Бог даст, и проживем, поддерживая друг друга.

Богомольцы расходились серьезные, сосредоточенные, с высоко поднятым настроением. Но среди христиан слышались и несколько другие речи. Один приезжий тут же, в стороне, начал толковать народу:

— Все это, что говорит Владыка, хорошо и правильно. Но только нельзя дозволять Антихристу резать нас, как баранов. Я приехал из гор. Мы живем там маленьким отрядом, но оружия у нас достаточно, и живем мы совсем вольно, знать не хотим никакого антихристова начальства. Поделали себе землянки. Ничего мы не продаем и не покупаем, а берем даром в казенных магазинах. Приходится, конечно, частенько драться со сторожами, с полицией, а то и с войсками: ну что ж делать! Иногда мы их бьем, а если дело плохо — убегаем в другое место. Освободили мы из тюрем немало христиан. И, братцы, хорошо мы живем! Делимся мы казенным продовольствием и с другими, у кого нет. Приходите к нам: всех накормим… А когда нас наберется много — начнем восстание.

— А много уже вас, — спрашивали заинтересованные богомольцы.

— У нас отряд малый, несколько десятков. Но по соседству ходят и другие отряды, некоторые и по сотням человек… Если невтерпеж станет, приходите к нам: всех примем в компанию.

Проповедь восстания, действительно, всюду порождала такие маленькие банды, а с появлением новых декретов естественно должна была явиться мысль о систематическом грабеже продовольственных складов. Так оно и вышло в очень скором времени, и не у одних христиан. Магометане еще легче усваивали себе такую систему пропитания.

Вообще декреты были не одинаково приняты жителями различных вероисповеданий. Индусы ничего не имели против каких угодно статуй и какой угодно татуировки. Среди магометан и евреев декретам беспрекословно подчинилась вся та часть их, которая по действительным верованиям принадлежала к мировоззрению тогдашней интеллигенции. Среди магометан были мистические секты на Измаилитской основе, для которых будущий Махди, Али, рисовался каким-то мифологическим существом, слитым со стихиями природы. Они готовы были усмотреть своего Али в Антиохе и принять декреты. Но магометане, сколько-нибудь сохранившие верование своего Пророка и его Корана, безусловно отрицали последние декреты. Что касается евреев, меры Антиоха еще более усилили их внутреннее распадение. Эзра Гаон основал свою синагогу, которая признала Антиоха Мессией и приняла его декреты, за что и получила от евреев-христиан прозвище «младшей сестры Вавилонской блудницы». Несравненно большее число евреев уходило в Церковь Боруха Хацкиеля. Некоторая часть входивших в общество Кол Изроель Хаберим оставалась на почве еврейского консерватизма и — отвергнув декреты — находилась в чрезвычайном смущении, так как на борьбу против Антиоха совершенно не было сил.

Эта часть еврейства, наиболее патриотическая, была в сущности очень мало религиозна, чужда мистических порывов, холодна и скептична в отношении всего сверхъестественного. Люди этой среды совершенно не верили ни смертельной ране Антиоха, ни чудесному его исцелению. Это какие-то фокусы Аполлония, говорили они. Конечно, Яни Клефт не разрубал головы Человекобога. Кто исследовал эту якобы надвое раскроенную голову? Один Аполлоний держал ее в руках. Из толпы ничего нельзя хорошо рассмотреть. Дело произошло, как на подмостках фокусника: голова моментально показана в крови, разрубленною, а через несколько минут ее предъявляют зрителям снова в целости и исправности. Что касается речей статуи и поднятия ее руки, то при помощи чревовещания хорошей системы шарниров — все это вовсе не трудно устроить. Управление Кол Изроель Хаберим делало Иуде Галеви запрос, видал ли он разрубленную голову? Галеви отвечал, что он не был близко и ничего удостоверить не может. Но почему в столь важном случае были применены не настоящие взрывные бомбы, а палаши? Галеви объяснил, что христиане-евреи боялись нареканий на свою церковь, если будет перебито много постороннего народа. Ему сделали выговор за то, что он не сумел внушить товарищам, насколько неуместна подобная сентиментальность в серьезных делах. Но выговорами нельзя было изменить того, что уже совершилось, и Кол Изроель Хаберим оставалось надеяться или на возникновение чего-нибудь неожиданно благоприятного, или на всеисцеляющее время, столько раз спасавшее Израиль.

Кол Изроель Хаберим был уверен, что стоит только центру сплочения евреев сохранить свое существование на несколько лет — и все исправится. Никакого конца света не произойдет, Христос не придет, Антиох не завладеет небесами, пустота фантазий будет обнаружена самими фактами, мистические бредни рассеются, и Кол Изроель Хаберим снова сплотит еврейство, возвратившееся к здравому смыслу.

В ожидании будущего нужно было все-таки по возможности подрывать Антиоха. Иуда Галеви получил предложение — постараться освободить виновников покушения, чтобы несколько подорвать престиж Антиоха, а затем либо организовать новое покушение, либо энергически двинуть планы восстания. На это ему давался неограниченный кредит, но пособников он должен был вербовать сам, так как Кол Изроель Хаберим весьма оскудел благонадежными агентами.