XXV

XXV

Между тем время праздника в честь Человекобога приближалось, и именитые гости каждый день прибывали в Иерусалим. С правителями союзных держав приезжали и их придворные и министры. Их размещали в разных казенных зданиях и частных домах, для этого снятых, так как в обширном дворце Антиоха не было достаточно помещений для такого количества гостей. Но они ежедневно собирались у него то на обеды, завтраки и ужины, то на деловые совещания. Высшее общество столицы также толпилось в парадных залах Председателя Союза то на пиршествах, то на раутах и на двух балах, данных во дворце. Все здесь сверкало великолепием беспримерной роскоши, потоки света то нежили глаз матовыми тонами, то бриллиантовыми искрами горели в хрусталях, благовоние курений наполняло воздух, столы ломились под тяжестью утонченных яств и громадных батарей изысканных вин; сотни дам в шелках и драгоценных камнях кружились в вихре танцев с разряженными кавалерами под гром оркестров музыки. Все сияло оживленным весельем. Во дни этих балов на всех площадях и перекрестках центральной части города устраивались уличные танцевальные вечера для массы народа с обильным угощением и особенно возлиянием вин. Сам хозяин праздников, величественный и приветливый, обходил своих гостей в залах дворца, выезжал и на площади поздороваться с народом, но на фоне общего разгула, великосветского и уличного, ярко выдавалась необычайная умеренность Антиоха. Он едва прикасался к кушаньям, едва обмакивал губы в вино, и рой полунагих красавиц, вертевшийся около него в самом преувеличенном декольте тогдашних мод, мог прельстить гранитную скалу не более, чем его. Он удивлял всех тем, что никогда не спал. Человекобог нес людям все чувственные радости жизни, все угождения и наслаждения плоти, и любил, чтобы все вокруг него погружались в них до оскомины. Но сам он казался выше всего этого в полную противоположность своему другу Аполлонию.

Жирная, лоснящаяся фигура Великого Мага и Первосвященника напоминала сочетание Бахуса и Фавна[45] каждую минуту, которую он мог оторвать от дел. Веселый, хохотун, он был великий обжора гастроном, тонкий знаток и любитель вин и готов был завести интригу с любой женщиной, среди которых, несмотря на свою почти безобразную наружность, пользовался большим успехом. Он охотно являлся участником самых грязных оргий, свойственных тому времени, и казалось даже, что чем грязнее и грубее разгул, тем более он им наслаждался. Впрочем, когда нужно, он умел держать себя вполне прилично, по-светски, и оживлял весельем салоны Антиоха. Он оживлял их также разными чудесами, которые так и сыпались из него. По одному движению его пальца в воздухе сверкали разноцветные огоньки, раздавалась неведомо откуда музыка, сыпались цветы и т. п.

Наряду с увеселениями у Антиоха шли серьезные совещания с союзными правительствами. Он обладал особенной способностью заражать людей самыми, казалось бы, химерическими стремлениями своими, и теперь горячо развивал перед союзниками свою идею завоевания небес. Он рисовал им самые соблазнительные картины величия, которое он даст им, достигнув успеха, и призывал к содействию себе. Это содействие сводится к четырем главным пунктам: 1) нужно усиливать общую веру в Человекобога и общее желание ему победы; 2) ослаблять и уничтожать все иномыслящее, особенно же христиан; 3) обеспечивать помощь Люцифера усердным ему поклонением; 4) организовывать возможно более психических батарей, которые, в момент борьбы, будут парализовать силы небесных ратей Михаила Архангела.

Горячие речи Антиоха увлекали союзных правителей, но с их стороны тотчас начались жалобы на Коллегию Кардиналов, которая во многом ослабляет для них возможность помогать Великому Устроителю. Так, поклонение Люциферу и организация психических батарей находится уже всецело в руках Коллегии, которая не допускает никакого вмешательства светской власти в эти дела, так что союзные правители в данном отношении не имеют способов откликнуться на призывы Антиоха. Да Коллегия Кардиналов и в других отношениях постоянно связывает им руки своим вмешательством во все дела, прибегая нередко к самым недостойным средствам. Так, она подкупает их служащих и заставляет их шпионить за союзными правителями. В случае каких-либо столкновений между светской властью и Коллегией Кардиналов — эти подкупленные чиновники действуют по инструкциям Коллегии и приводят к нулю все меры правителей держав. Вообще тенденция Универсальной церкви подчинить себе светскую власть расстраивает всю администрацию Союза и отнимает возможность стройной и согласованный политики составных его частей. Надо думать, что обессиление администрации их очень препятствует и успешной борьбе с христианами. Известно, что они бегут в провинцию; то есть значит им легче укрываться во владениях союзных держав, несмотря на то, что правители их постоянно издают строжайшие указы о разыскании христиан.

Эти жалобы ясно показывали Антиоху, что Универсальная церковь вступила на путь действий, на которые он ее вовсе не уполномочивал и которые неизбежно приводили к вредным и опасным последствиям. Он собирал по этому поводу Коллегию Кардиналов и делал ей серьезные выговоры. Кардиналы, оправдываясь, старались перенести обвинения на союзных правителей. Они, говорили Кардиналы, хотят освободить народ от нравственного влияния церкви, не понимая, что религия человекобожия полна мистического элемента, охранять который может только духовенство. Правители союзных держав совершенно неправильно претендуют иметь такую же качественно власть, как Антиох. Его власть не только светская, но прежде всего духовная и мистическая, тогда как они имеют только светскую власть… Антиох прекрасно понимал, что эти объяснения не более как увертки, и резко заявил, что создал Универсальную церковь вовсе не для того, чтобы она обессиливала его администрацию. Союзные правители — не более как вассалы его, и он требует, чтобы предоставленная им степень власти никак не была подрываема. На это кардиналы только рассыпались в уверениях преданности и безусловного подчинения ему. Но Антиоха было не легко обмануть пустыми словами, и он ясно видел, что Коллегия Кардиналов очень недалека от соперничества с ним и что требуются серьезные меры для приведения Универсальной церкви к достодолжному порядку.

Между тем по городу заканчивались приготовления к празднику, который привлек огромные массы народа со всех концов Союза, вслед за правителями и высшим обществом его. На главной площади сооружалась огромная статуя Антиоха, по величине равная статуе Люцифера и сделанная из огромной цельной глыбы мрамора. Превращение этого белоснежного утеса в статую совершалось на виду стотысячной толпы целым отрядом художников. Ни забор, ни даже занавеси не скрывали от публики их работы, которая шла непрерывно день и ночь при ярком освещении. Поразительный успех увенчал талантливый труд: это был вылитый Антиох с удивительно схваченным выражением лица и величественной позой Человекобога. Бесчисленные толпы любовались статуей, повторяя — «Совершенно как живой». Любопытные обратили внимание на то, что Аполлоний ежедневно являлся на работы и совершал над каждой частью статуи, выявляющейся из глыбы мрамора, какие-то молитвы и заклинания, окружая ее густым облаком дыма ароматных курений. «Не от того ли все части лица и тела статуи получают такую удивительную жизненность», — догадывались в толпе.

Довольно широкое пространство вокруг было оставлено пустым: оно предназначалось для жертвенных приношений публики, которой дозволено было присылать депутации с цветами и благовонными курениями. По заранее опубликованному церемониалу эти депутации должны были сначала подходить к Антиоху и, совершив ему поклонение, направляться затем к статуе со своими приношениями. Место Антиоха составлял трон, поставленный просто на земле открытого пространства жертвоприношений.

Для публики, кроме многочисленных эстрад, концентрически, в несколько рядов, охватывающих площадь, были приспособлены скамьи на крышах всех домов, с каких только видно было это зрелище. Антиох желал, чтобы его торжественную церемонию могло наблюдать возможно большее число зрителей. По стенам были заранее расклеены миллионы листков с программой праздника, и, читая ее, публика обратила внимание на то, что ни одна часть войск не получила назначения, как и ни один оркестр музыки, а между тем в листках были обещаны различные музыкальные нумера, а в одном месте программы возвещались «маневры наших верных союзников».

Наступил наконец канун торжества. Спустилась и ночь на город. Но во множестве домов виднелся свет и шумела оживленная суета. Это бесконечные депутации из мужчин и дам заканчивали свои приношения к статуе и репетировали роли при поклонении Человекобогу. Их посыльные беспрерывно шныряли в полицейские части узнавать, готовы ли пропускные билеты. Посылка депутаций, в виду их многочисленности, была разрешена только общественным группам, промышленным учреждениям и т. п.

Такое оживление царило и в квартире Иехиеля Сефарди, еврея, недавно обратившегося в христианство. Среди десяти человек, занятых приготовлениями, находились наши старые знакомые Яни Клефт и Барабаш. Остальные были евреи-христиане Боруховой церкви. Яни Клефт за время своего нелегального существования сделал чрезвычайные успехи в гримировке и был решительно неузнаваем. В данную минут он был занят гримировкой Барабаша, подрезывал и подклеивал его волосы и усы, подкрашивал лицо и глаза. Остальные хлопотали над приспособлением букетов цветов. Очень оригинальный вид имели два Аароновых жезла, проросших свежими листьями и цветами. С уборкой их возились особенно тщательно. Между тем вошел Иуда Галеви и принял корзинку с небольшими шарами вроде яблок.

— Наконец-то, — сказал один из евреев, — давайте поскорее Ваши яблочки, надо их закрыть цветами.

— Но, — заметил другой, — уверены ли Вы, что они никого не убьют?

— Не беспокойтесь, — отвечал Галеви. — Опыты проделаны очень тщательно. Грому они наделают необычайного, напугают и разгонят окружающих, но вреда никому не принесут, кроме удушья, мучительного, но скоро проходящего.

— Так что затронутые газами будут воображать, что отравлены насмерть.

— Ну да. Но минут через пять боль исчезнет.

— Эх, вернее было бы положить динамит, — сказал Барабаш.

— Ну а что наши жезлы?

— А вот сами посмотрите, — отозвался убиравший их еврей Хонон. — Кажется, недурно.

Сделано было действительно артистически. Невозможно было по наружности даже заподозрить, что эти цветущие жезлы были ножнами для превосходных стальных палашей, не широких, но толстых и наточенных, как бритва. Их эфесы, прямые и круглые, были с виду подделаны под оливковую ветку.

— А вынимать легко?

— Посмотрите на репетиции. Поскорее, господа, заканчивайте. Пора.

В ожидании три бывших рыцаря присели на диван.

— Устал ужасно, — произнес Галеви. — Вот уж несколько дней бегаю, как охотничья собака.

— Но скажите, Галеви, как Вы умудрились добыть нам пропуск? И какая же мы общественная группа?

— По-настоящему бы не следовало говорить… Тут замешана Коллегия Кардиналов… Пропуск выдал чиновник, состоящий у нее на жаловании. А группа… Чем же мы не группа? Общество по изготовлению украшений. Сефарди и раньте занимался этим промыслом. Нужно было только превратить мастерскую в промышленное общество… Денег это стоило уйму. Но ведь мы за то все сработали в мастерской: и жезлы и бомбы…

— Чудеса, — сказал Барабаш. — Коллегия Кардиналов и убийство Антиоха: в голове не вмещается…

— Есть многое на свете, друг Горацио, чего и не снилось нашим мудрецам,[46] — сентенциозно продекламировал Галеви.

— А почему Вы привлекли почти исключительно евреев? — спросил Яни Клефт.

— Да как сказать! Ведь у меня знакомства больше еврейские. Рыцари наши в разъезде. А эти евреи — поголовно христиане и пышат жаром активной борьбы. Они считают себя авангардом христианства и хотят дать всем пример… Так и вышло, что подобрались больше евреи.

— Господа, пожалуйте на репетицию, — крикнули им.

Компания начала выстраиваться. Галеви уселся на стул, изображая Антиоха. Он сам не участвовал в покушении. Он все подготовил и устроил, но лица, давшие ему деньги, по словам его, поставили условие, чтобы он лично не участвовал, так как они могли быть скомпрометированы, если бы он попался. Сефарди тоже не мог идти с товарищами, потому что должен был в эту же ночь начисто ликвидировать мастерскую, чтобы от нее не осталось никаких следов, способных помочь дознанию. На покушение оставалось десять человек.

Депутация выстроилась. В середине шли Яни Клефт и Барабаш с жезлами. Остальные несли цветы и ароматы со скрытыми внутри бомбами. Когда процессия приблизилась к стулу Галеви, депутация развернулась, жезлоносцы очутились прямо против Иуды, прочие — по четыре человека — направо и налево. Затем все пали на колени, а подымаясь — Клефт и Барабаш выхватили из жезлов палаши и взмахнули их над головой Галеви. В ту же секунду все бросились бежать, махая букетами и ароматами, на правую сторону. На месте действия — справа от трона Антиоха находилась одна эстрада, под которой заговорщики должны были скрыться и пробежать к другому ее концу. Оттуда они, предполагалось, перебегут в дом, где им была заготовлена помощь. Доски под эстрадой Галеви подпилил, так что они падали от хорошего толчка. Весь маневр повторили несколько раз, и репетиция окончилась. Участники остались ночевать у Сефарди, с тем чтобы утром двинуться отсюда на сцену действия. Яни Клефт на сон грядущий задержался выразить удивление тому, что в покушении принимает участие так много евреев.

— Тут нет ничего удивительного, — возразил с живостью Хонон. — Христиане других народностей более пассивны. Они идут на муки, как герои, но о борьбе говорят, что придет Христос и сам уничтожит Антихриста. Еврей рассуждает иначе. Мы также не убегаем от мученичества. Мученичество наполняет нашу историю. Но мы боремся против врага Божия всеми средствами, какие даны человеку. Вы увидите, что и в восстании против Антиоха наши христиане не будут на последнем месте… А если в это время придет Христос — и застанет нас в борьбе с врагом его — что же такое? Он только похвалит за это… Так чувствует еврей… Я об одном сожалею, — прибавил Хонон, — что теперь мы должны были уступить первое место Вам и Барабашу… Но раз оружием были выбраны палаши, то что же делать? Вы им владеете артистически, а мы — никогда в руки не брали.

— Ну не горюйте, товарищ, — сказал Яни, смеясь. — Дело общее. Главное — чтобы оно удалось, а делаем его мы сообща. Только на счет активности — не забывайте, что мы уложили десятки тысяч человек на Тамплиерском озере. Правда, нас разбили, но это уже судьбы сражений. А теперь давайте спать, чтобы наутро быть со свежими силами.

Скоро все они крепко заснули… Лежал в полудремоте, во дворце своем, и Антиох, представляя себе разные подробности завтрашнего торжества, и ни один астральный дух, ни даже сам Люцифер, не предупредили его о замыслах врагов… Бысть же сие — да сбудется Писание!