2. Понимание на уровне человека культуры. Методики анализа и введения понятий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Понимание на уровне человека культуры. Методики анализа и введения понятий

Возражение в общении — весьма распространенное явление, не успел досказать свою мысль, а тебе, не выслушав, тут же возражают. Происходит это по разным причинам. Некоторые люди в силу своих внутренних склонностей имеют стойкую привычку возражать по любому поводу. Кроме причин психологических есть и рационально-логическая почва для противодействия в беседе. Ее порождает сама природа интеллекта, склонного проникать в сущность явлений путем моделирования и абстрактного исследования — различения, отделения, отвлечения, а затем конструктивного соединения выделенного, другими словами, путем анализа и синтеза. Сообщая что-либо собеседнику, говорящий, как правило, видит предмет беседы в определенном (одном или нескольких) аспекте, а собеседник может усматривать совсем иной аспект. Поменять аспект видения не трудно, достаточно лишь добавить новое неучтенное условие, и мыслимая ситуация изменится. В устном речевом общении, ограниченном рамками времени, изложить сразу (одновременно) все соображения затруднительно. В письменной речи можно дать более развернутый, многоаспектный анализ, но и это не всегда спасает от возражений. Возражения искоренить из свободного творческого общения трудно, но можно научиться предвидеть возможные мыслимые шаги оппонента. Данная способность воспитывается развитием навыков всестороннего анализа.

Рекомендации “подвергнуть предмет всестороннему анализу” с легкостью делаются во многих статьях и пособиях по методологии научного исследования, однако “всесторонность” понимается по-разному. Современный специалист как мыслитель должен уметь мыслить на уровне человека культуры, — утверждает В.В.Налимов, полагая, что наша западная культура находится в критической ситуации{51}. Вдумаемся в эти слова. Культура в целом охватывает и науку, и народный опыт, зафиксированный в традициях, и духовный опыт подвижников и мыслителей, запечатленный в философских и религиозных учениях. Если действительно “всесторонне” мыслить, то придется “отправить мысль в путешествие по всем координатам культурного пространства-времени”, другими словами, “вместить” в своем мышлении знания и представления всех народов и времен. Тенденции к обобщающим кросс-культурным и междисциплинарным исследованиям имеются, но глобально — на уровне целей и знаний всего человечества, если и мыслят, то немногие. Требование “всесторонности рассмотрения” можно рассматривать как идеал, к которому следует стремиться и который достижим в определенной мере. В этом смысле “ограниченная всесторонность” будет реализовываться во всестороннем анализе в выделенной области исследования, при заданных методах исследования, при принятых исходных предпосылках.

Рассмотрим ряд общеметодологических подходов к анализу понятий, которые, на мой взгляд, могли бы способствовать пониманию на “уровне человека культуры”. Некоторые из них уже оправдали себя в исследовательской работе, другие же находятся в стадии становления. В дальнейшем речь пойдет о четырех методиках, которые условно назовем:

— историко-культурный подход;

— пространственно-культурный подход;

— системно-познавательный подход;

— культурлингвистический подход.

Историко-культурный подход предполагает изучение становления, развития и трансформации понятий с течением времени в одной или нескольких культурных традициях, а также при их смене в историческом процессе. Для иллюстрации приведем два примера.

Обратим внимание на интересную монографию М.В.Ильина, в которой автор анализирует историческое изменение смыслов важнейших политических понятий (словопонятий) в античной и западноевропейской традициях и сравнивает их с отечественным политическим дискурсом{52}. Проведенное культуристорическое исследование политических словопонятий, как справедливо отмечает автор, должно способствовать становлению нормативного, рационально обоснованного, политического дискурса. Например, рассматривая фундаментальное общественно-политическое понятие “свободы”, Ильин относит его к сущностно оспариваемым{53}. В современном дискурсе данное понятие многозначно и даже внутри себя содержит противоположности. Автор предлагает отличать “свободу вне и от” и “свободу в и для”. Свобода в первом смысле (liberty) выделяет граждан как вольноотпущенников, исторически связана с осознанием разделения на “свои” и “чужие”; свобода во втором смысле (freedom) “влечет к друг другу, заставляет соединяться в гражданских инициативах”, ее исторические корни уходят к первобытным смыслам свободы-любви, миро-приязни и миро-общности в нерасчленном родо-племенном сознании. Необходимо просматривать все логические возможности, связанные с понятием свободы, в том числе и такие, как “жить вне общества” и “быть свободным в обществе”. “Догматический прогрессизм мешает уяснить, а тем самым и освоить способы и средства свободной интеграции личности в обществе не на архаичных, а на вполне современных началах, чтобы тем самым добиться эмансипации как человека, так и человеческого рода, явившихся в новых отличиях и с новыми смыслами”{54}.

Второй пример. Композитор и искусствовед В.И.Мартынов книгу, посвященную русскому молитвенному богослужению, начинает с обсуждения толкований понятия “древнерусское богослужебное пение”: можно ли считать, что оно является частью музыкального искусства, или же “пение это есть нечто совершенно иное, не имеющее никакого отношения ни к музыке, ни к искусству вообще?”{55}. Как отмечает автор, еще в 60-х годах XVII века в трактате “О пении божественном” дьякон Иоаким Коренев писал: “...Я же всякое пение называю музыкой”, и по крайней мере с тех пор концепция единства богослужебного пения и музыки стала доминирующей, и до сих пор ею пользуются без оговорок современные ученые-медиевисты. Как доказывает Мартынов, в древнерусском традиционном мышлении за словами “пение” и “играние” стояла оппозиция сакрального и профанного. “Слова “петь” или “пение” обозначали пение в церкви и относились только к богослужебным песнопениям. Слова “играть” или “играние” обозначали пение вне церкви, в мире и употреблялись даже в случаях вокального исполнения песен. Вот почему применительно к мирским песням никогда не говорилось “спеть песнь”, но употреблялось выражение “сыграть песнь”. Примерно к XVII веку слова игра” и “играние” заменяются словами “музыка” или “мусикия”. С игрой или мусикией связывают не просто мирские, а со значением демоничности действа: “Мусикия — в ней же пишутся бесовские песни и кощунства””{56}.

Играющее сознание и молящееся сознание в древнерусской традиции противопоставляются как два противоположных состояния сознания. Молитва обращена вовнутрь, к Богу, а не вовне, к миру; овладение процессом молитвенного пения рассматривалось как навык аскетического очищения сознания на пути к просветлению. Мартынов совершенно справедливо утверждает, что при современной интерпретации богослужебного пения как музыки без учета вышеуказанных обстоятельств невозможно и близко подступиться к выяснению сущности молитвенного пения. В историко-культурных исследованиях подобные подмены понятий нередки, и причины тому могут быть разные — как недобросовестность исследователей, так и неосознаваемая разница в ментальности, отсутствие опыта и соответствующих способностей к нему.

Пространственно-культурный подход реализует идею анализа понятий, так как они понимаются в этнических и национально-культурных традициях. Стратегии сравнительного анализа культур принято называть компаративистикой. Как правило, исследователь выделяет определенный временной период и прослеживает схожие и различающиеся тенденции в культурах разных географических регионов. Несмотря на разницу языков и менталитета, порой удается выделить общие инварианты смыслов, зафиксированных в различающихся понятиях и, наоборот, усмотреть существенное различие в интерпретациях, казалось бы, одного и того же слова-понятия. Приведем примеры обоих вариантов.

Исследователями архаичного мышления отмечается повсеместно распространенное в древнейших цивилизациях представление о числах как сущностях-мироустроителях: числа и их соотношения организуют как невидимый, так и видимый Космос. Учение о числах-мироустроителях называют нумерологией (герметизм египтян, Каббала иудеев, И-Цзинь китайцев, индуистский символизм, пифагореизм, ТАРО в западной традиции, символизм майя). Исследования нумерологии наводят на мысль о том, что общефилософские и специально-математические смыслы числа составляли содержание единого, объемного понятия-символа. Проводя детальный сравнительный анализ текстов, логик-востоковед Крушинский усматривает единую мыслительную стратегию в образовании фундаментальных понятий “Дэ” китайской философии и “дюнамис” древнегреческой: “...давно обнаруженная замечательная близость между, казалось бы, предельно далекими по своим культурным ореолам словами [Дэ] и dЪnamij, отраженная в издавна практикуемом переводе китайского иероглифа посредством слов “power”, “потенция”, “сила”, прообразом которых выступает вышеозначенный греческий термин, распространяется и на специально математические коннотации этих двух, приравниваемых друг другу терминов, что весьма нетривиально. Смысловой переход от общефилософского к специально терминологическому значению (или наоборот?), на наш взгляд, прозрачен: применительно к числам идея усиления конкретизируется в их усугублении, т.е. удвоении, так что, например, четыре — это усугубленное два, а девять или шесть суть не что иное, как сугубое три...”{57}.

Без компаративистики современному аналитику-политологу в условиях культурного многоязычия просто не обойтись! При политических, деловых переговорах чрезвычайно важно иметь в виду, что невыраженное в словах, подразумеваемое кроется за формулировками документов. Профессор Института стран Азии и Африки Виля Гельбрас, размышляя над теми реальными проблемами, которые остаются за скобками формулы о стратегическом партнерстве между Россией и Китаем, обращает внимание на разницу в понимании понятия партнерства: “...если говорить о сути российско-китайских отношений, то боюсь, здесь мы не достигли никакого прорыва и полагаемся больше на формулы и слова, которые для нас и для китайцев имеют разное значение. Ведь что такое формула о стратегическом партнерстве для китайцев? О партнерстве, даже стратегическом, китайцы договорились с США, конфликтовать с которыми не намерены, и уж тем более не будут делать этого ради России. О партнерстве Китай договорился также с Францией, Великобританией, Японией. В России же формулу “стратегический партнер” воспринимают как нечто однозначное и принципиально достигнутое... Это опасная иллюзия, которая нам в отличие от китайцев не позволяет маневрировать и иметь в отличие от нашего “стратегического партнера” двойные стандарты”{58}.

Системно-познавательный подход позволяет отрыть новые области исследований путем изучения, сравнения и синтеза разных сфер знания, а также многих аспектов рассмотрения. Среди наиболее значимых сфер знания выделим следующие:

— обыденное знание (опыт конкретных людей или социальных групп),

— традиционное знание (трансперсональные знания и умения, зафиксированные в традиции);

— научное знание (специализированное знание: парадигмы, теории, модели);

— метасистемное знание (философия, религия, мифология).

Хотя порой и бывает трудно договориться людям с разной жизненной позицией, все-таки сомыслие и соединение ранее, казалось бы, несоединимого возможно, на что указывают наблюдаемые тенденции в современном культурном дискурсе. Более того, постепенно утверждается точка зрения, согласно которой синтез знаний (и сомыслие) необходимы ради будущего человечества.

Широкую политическую поддержку получила концепция “Устойчивого развития”, согласно которой “право на Развитие должно осуществляться таким образом, чтобы справедливо удовлетворить потребности развития и сохранения окружающей среды нынешнего поколения людей” (Декларация Конференции ООН по Окружающей Среде и Развитию. Рио-де-Жанейро. Июль 1992). Критики концепции обратили внимание на то, что в ней щекотливо избегается вопрос о необходимости ограничить потребление, ведущее к росту промышленного производства. Была выдвинута альтернативная концепция “Устойчивого потребления”, учитывающая этот коренной для современности вопрос. Один из ее приверженцев, Индийский министр по развитию человеческих ресурсов, науки и техники и освоению океана, доктор Мурали Манохара Джоши считает, что “Устойчивое потребление” должно стать всемирным движением под девизом “Думай глобально, действуй локально”. При этом создание общества, основанного на ценностях устойчивости, по мнению д-ра Джоши, требует изменения характера научного знания и знания производственных систем: “Четыре типа знаний, которые в настоящее время рассматриваются в отдельности, должны быть слиты воедино: научное знание в его общепризнанном смысле; ремесленные знания, связанные с какими-либо операциями или практической деятельностью; древнее духовное знание и традиционное или народное знание”{59}.

Любые попытки синтеза, тем более глобального характера, всегда сопряжены с трудностями для узкоориентированного сознания, находящегося под порабощающим гипнозом стереотипов мышления (и профессионального языка!): приходится отказываться от прежних смыслов понятий, учиться усматривать единые смыслы, представленные в, казалось бы, несравнимых системах знания. Все же, несмотря на препятствия, синтезирующие тенденции в науке и практике набирают силу. Открываются новые области знания, в частности, благодаря переосмыслению понятия целого. Примером может служить такая новейшая область исследований, как география культуры. Помыслив биосферу и ноосферу как два аспекта целостности планеты, придется, наряду с веществом и энергией, признать информацию (как активную составляющую ноосферы) фундаментальным понятием для познания мироздания. Понятие географического пространства при этих предпосылках меняет свое содержание — в него включается информационная составляющая. “Изучение географического пространства через представления о нем различных социальных групп весьма популярно в зарубежной географии (K.Lynch, D.Lowenthal, T.Saarinen и др.). Широко применяется и создание так называемых “ментальных карт”, отражающих индивидуальные представления о географическом пространстве или статистическую интерпретацию результатов опроса изучаемой группы. В географии культуры достаточно разработан метод изучения “смысла места” с помощью описаний, взятых из художественной литературы (U.-F.Tuan, D.Lowenthal и др.). В данном случае художественная литература применяется географами для иллюстрации трудноуловимой индивидуальности исследуемых географических единиц”{60}.

Примером интеграции науки и древнего символического знания может служить внимательное изучение научной медициной опыта и учений традиционной медицины. При этом при переводах оригинальных текстов для специалистов возникает серьезная проблема представимости древних (символических) смыслов в языке науки. Дело осложняется тем, что традиционная медицина немыслима без духовных практик и их метафизического осмысления, ее терминология сочетает специальные медицинские смыслы с общефилософскими{61}.

Приведем пример. В тибетской астрологии используется пять индоевропейских элементов: Земля, Вода, Огонь, Воздух, Пространство (акаша, эфир){62}. При практическом применении теории элементов в тибетской медицине осуществляется сведение четырех к трем: слизи (Земля+Вода), ветру (Воздух) и желчи (Огонь). Возможна интерпретация тибетских понятий-символов в научных терминах (понятиях-определениях). В книге по тибетской медицине, предназначенной для врачей, читаем: “При обсуждении последующих вопросов мы будем использовать тибетские названия трех систем регуляции: ветер, желчь, слизь, имея в виду, что система регуляции ветер представляет собой нервный способ регуляции, система желчи — гуморально-эндокринный и система слизи — местно-тканевой уровни регуляции состояния организма”{63}.

Разумеется, найденные корреляции терминов будут способствовать пониманию специалистов, однако не следует забывать, что любая редукция смыслов оборачивается упрощением, утратой сущностных смыслов, с переходом на специализированное аналитическое понимание целостное понимание объекта ускользает.

Синтезирующее мышление, объединяющее разные системы знаний, можно отнести к более общему роду — многоаспектному мышлению (стереомышлению, стремящемуся к цельности видения предмета). При многоаспектном исследовании предмет рассматривается сразу в нескольких направлениях, которые образуют единое мыслимое концептуальное пространство. Многоаспектные системные стратегии мышления, вводя многие вектора (координаты) рассмотрения, формируют многомерное исследовательское пространство и соответственно семантически многомерный текст. При системном многоаспектном подходе можно сочетать разные типы знаний, разные теории, разные методологии, но при этом есть опасность “впасть в эклектику”, механическое соединение разнородного. При корректном синтезе многого выделяют логические основания синтеза, постулируют некую органическую целостность предмета, в которой аспекты целого будут иметь определенно заданное назначение.

В поисках смысла. Этимология и контекст. Культурлингвистический подход. До сих пор речь шла о понятийном понимании через текст, т.е. письменные источники фиксации мысли. Текст есть всегда мысль, выраженная другим, даже если она и близка читающему. А как быть со свободным творчеством — мышлением, не привязанным к тексту, к знакомой теории, к мыслям других людей, со способностью самому понимать и создавать понятия и тексты, руководствуясь изнутри идущей интуицией? На начальных этапах развития способности к свободному теоретическому мышлению очень полезно обратиться к языковой интуиции и умению усматривать смыслы “незнакомых” понятий через контексты и свободные ассоциации родного языка.

Г.В.Гриненко считает, что вопрос об информационном содержании имени [можно применить и к понятиям — И.Г.] должен рассматриваться “в связи с:

1. Культурной парадигмой, в которой имя используется;

2. Знаниями и представлениями отдельных субъектов, которые используют имя;

3. Языковой структурой, к которой принадлежит данное имя.

Последнее особенно важно в тех случаях, когда субъект “считывает” определенную информацию из этимологии слова и из его внутренней структуры, из значений слов, принадлежащих к тому же семантическому гнезду, и т.п.”{64}.

Даже не зная учений и теорий, можно многое осмыслить, исходя из понимания языка, как иностранного, так и своего родного. На языковую интуицию понимания этимологии слова, семантических гнезд, контекстов употребления опираются лингвисты в своей профессиональной деятельности, но те же способности могут быть использованы и любым человеком, стремящимся к самостоятельному мыслетворчеству. Рассмотрим, к примеру, всем хорошо знакомое слово “руководитель”. Слово “руководитель” состоит из двух слов “рука + водитель”. Спрашивается: почему данный человек (обремененный полномочиями) “водит рукой”, или же “ведет” кого-либо, и тогда почему? Задумываясь над этими вопросами, можно предложить множество решений: “человек водит рукой, потому что пишет (т.е. грамотный)”, “в древнейшие времена (когда не было сотовых телефонов) человек (лидер) махнул рукой и повел за собой всех остальных. Язык жестов в эволюции мог предшествовать языку слов”. Те, кто знаком с духовной литературой, мог встречать выражение “Рука Водящая”, т.е. невидимый, духовный помощник, ведущий по жизненному пути. Иногда на иконах в верхнем углу изображают руку как символ духовной силы, ведущей героя. По ассоциации можно слово “водить” соединить с “ведать”, а может быть, припомнить и индоевропейскую основу корней “вод” и “вед” — ведет, потому что ведает, т.е. знает. После подобных размышлений вдруг открывается, что смысл слова известен, только человек не осознавал этого, потому что не задумывался. Активизация языковой интуиции помогает проявиться знанию-припоминанию и, подключая токи поиска и творческого воображения, блокировать беспомощную растерянность и бездействие.

Обращение к этимологии, контекстам употребления словопонятия (1) в научном исследовании дает возможность выявить определенную информацию о предмете; (2) обнаружить новые, нетривиальные смыслы; (3) в речевом общении (публичной лекции, популярной статье) вызвать удивление и стимулировать интерес за счет яркого неожиданного этимологического “поворота” в повествовании. Лингвистические методы приобретают популярность и среди научных исследователей, и среди журналистов. В погоне за социальным признанием часто верх берет стремление выдавать желаемое за действительное, отсюда в “этимологических аргументах” всегда кроется опасность профанации и подтасовок. За примерами далеко ходить не надо — возникло целое направление в прессе под именем “приколы от Фоменко”.

— “Печенеги — это русские, поскольку Русь — это действительно страна печей”;

— “Варяги — это вороги, враги. Восточные враги —русские”;

— “Татары — от греческого тартар, ад. Татарское иго — просто адское иго”.

Пародисты и логики в культуре — это братья-антиподы. То, что в логике запрещается, в жанре пародии используется как специальный художественный прием. Удивление и смех всегда вызывает то, что противостоит здравому смыслу, привычному ходу рассуждений; нарушение табу, запрета, серьезной нормы —исконный источник юмора. В пародийной литературе лингвистические аргументы оправданы, но есть работы, претендующие на научность, где подобные приемы выдаются за доказательства. В последнее время вышла львиная доля книг, в которых подвергается ревизии вся мировая и отечественная история. Активный инициатор движения — академик РАН, математик А.Фоменко{65}.

Для теории аргументации вопрос о лингвистических аргументах немаловажен: считать ли их за доказательства или нет? Я бы предложила следующее решение. Любые аргументы, относящиеся к существу дела (ad rem), должны приниматься как достойные внимания обоснования, аргументы к человеку (ad hominen) в теории аргументации считаются спекулятивными приемами. Лингвистические аргументы (ad linguam) могут иметь статус ad rem в отдельных конкретных случаях, в общем же случае их следует расценивать как средства выдвижения гипотезы, которая требует дальнейшего исследования и подтверждения. Некритическое употребление аргументов к языку (ad linguam), подобно приведенным примерам, свидетельствует о явных спекуляциях.

Предложенные в данном разделе подходы к исследованию понятий в каждой конкретной исследовательской работе могут совмещаться, также не исключено вовлечение в рассмотрение новых координат анализа.