1. Подбор в сложных системах
1. Подбор в сложных системах
Мы видели, что механизм подбора универсален, действует повсюду и во всякий момент; другими словами, что всякое событие, всякое изменение может рассматриваться с точки зрения подбора, как сохранение или умножение одних активностей, упрочение и усиление одних связей, устранение, уменьшение, ослабление, разрыв других в том или ином комплексе, в той или иной системе. Фактором, деятелем подбора всегда является «среда», в самом общем смысле этого слова: раз мы для своего исследования так или иначе выделили, обособили комплекс среди других, тем самым принимается, что его сохранение или разрушение, рост и развитие или упадок зависят от соотношения с этими другими, от того, насколько их активности уравновешиваются или преодолеваются активностями данного комплекса, или, напротив, насколько преодолевают, разрывают их связь; за счет среды происходит возрастание активностей при положительном подборе, в нее они уходят при отрицательном. Но выделенный нами комплекс может, в свою очередь, быть разложен на свои «части», на меньшие, составные комплексы, системы; и для такой части, как только она делается предметом особого исследования, в той же мере применима та же точка зрения, при чем прочие «части» уже рассматриваются, как входящие в состав среды, и т. д.
Поэтому, исследуя развитие сложных систем, как, напр., общество, организм, научная или философская доктрина, космическое тело, необходимо постоянно иметь в виду внутренние процессы подбора их элементов, а если удается элементы разложить дальше, на элементы второго порядка, то и этих в их еще более узкой среде, и т. д., насколько позволит достигнутый уровень приемов анализа. Мы применяли такую точку зрения уже во многих случаях; напр., она объясняла нам такие парадоксы развития, как поздоровение организма после острой болезни, идущее дальше того, что было до заболевания, или особенно быстрый расцвет общества после кризиса, после тяжелой войны: устраняются разрушительным действием отрицательного подбора, в первую очередь, менее устойчивые элементы и связи, при чем, если это действие останавливается на известном пункте сменяясь фазой положительного подбора, то сохранившиеся более устойчивые элементы развиваются и размножаются на просторе. Подобным же образом, старческий упадок организма, да и вообще противоречия системного расхождения нам удалось понять, как результат неодинаковых условий подбора для разных элементов целого, и т. п. Можно с уверенностью сказать, что ни один вопрос структурного развития, от обще-мирового до атомного, и еще ниже, не может быть сколько-нибудь точно разрешен помимо этого универсального, проходящего по всем ступеням бытия применения идеи подбора.
Одним из важных выводов такого применения является принцип «цепного подбора».
Пусть имеется сложный комплекс. А, какой угодно — кристалл, живое тело, психическая ассоциация, общество — под воздействиями определенной среды, которые так или иначе его изменяют; изменения эти непрерывно регулируются подбором, и комплекс преобразуется в соответствии со средою, «приспособляется» к ней, по выражению биологов. Различные части комплекса при этом преобразовываются не сразу, а одни за другими, в определенной последовательности. Ее основной характер не трудно теоретически установить, весьма простым анализом.
Разложим взятое нами целое на части по такому способу: выделим «пограничные элементы», которые в первую очередь связаны со средою, непосредственно подвергаются ее воздействиям; затем те, которые ближайшим образом связаны с этим первым рядом, и т. п., как бы «послойно», снаружи кнутри. Это иногда может быть и на самом деле послойно, в пространственном смысле, напр., когда твердое тело нагревается или охлаждается от окружающей среды через теплопроводность; но может быть и иначе, ибо мы знаем, что тектологическая граница часто не совпадает с пространственной, а во многих случаях вовсе и не выражается геометрически, — напр., когда дело идет о психической ассоциации, об идеологической системе и т. под.
Так как фактором подбора является среда, то очевидно, что его преобразующее действие скажется, в первую очередь, на пограничном «слое» системы, который и должен непосредственно «приспособляться» к среде, понимая термин в самом широком, не только биологическом смысле. Этот первый ряд изменений представляет изменяющее воздействие для второго «слоя», тот — для третьего, и т. д., до элементов, тектологически наиболее внутренних, наиболее косвенно испытывающих воздействия извне системы. Эта последовательность, необходимая и простая до очевидности, служит основою для важных выводов, которые сами по себе не казались бы ни простыми, ни очевидными.
Рассмотрим с этой точки зрения общество, как систему человеческих активностей среди стихийной природы и в борьбе с нею. Одна их часть направляется непосредственно на комплексы природы, на ее предметы и силы: те трудовые усилия, которые имеют технически — производственный характер, и связь которых образует технические приемы, технические методы. Это, следовательно, та сторона жизни общества, которою оно прямо соприкасается с природою: область «пограничных» элементов социального процесса. Здесь и происходят первичные процессы подбора и приспособления, от которых зависят дальнейшие изменения в ходе жизни общества: исходным пунктом социального развития, его основою оказываются формы технические.
Следующий «слой», конечно, в тектологическом смысле, образуют взаимодействия и взаимные связи трудовых активностей: отношения людей в социально-трудовом процессе, производственные отношения, область «экономики». Другими словами: формы экономические в своем развитии определяются формами техническими.
Высокая пластичность и сложность как тех, так и других вызывает необходимость их организационного закрепления, социальной дегрессии. Это, как мы знаем, область форм «идеологических». Очевидно, они составляют третий слой, «надстройку» по выражению Маркса, и в своем развитии определяются первой и второй группою форм.
Так важнейшая и для старой науки еще спорная формула исторического материализма тектологически сводится к простому выводу из той же закономерности, в силу которой, напр., нагревание внутренних слоев тела через теплопроводность зависит от нагревания наружных, и т. под. При этом само собой ясно, что формула применима не только к человеческому обществу, но и к любой группе социальных животных — социальных ли насекомых или стайных птиц или стадных млекопитающих. Для иллюстрации возьмем вероятный путь развития стайной связи у волков.
Волки, подобно некоторым диким племенам людей, живут охотою: таков технический процесс их борьбы за существование. Видовая связь между волками или их семьями может оставаться на уровне минимального общения и не принимать стайной формы, пока главным объектом охоты являются мелкие животные, за которыми волку и возможно и удобно охотиться в одиночку. Но, в силу ли изменения климата, в силу ли конкуренции с другими хищниками, в силу ли, наконец, чрезмерного истребления самими волками этой мелкой добычи, ее может стать недостаточно для них: условия среды изменяются, выступает необходимость охотиться за более крупными животными — новая техническая задача, требующая иной затраты усилий, иных приемов. Допустим, что на лицо есть большие травоядные: бизон, дикая лошадь, которые когда-то водились в наших странах. Отдельному волку не справиться с бизоном, не поймать лошадь: задача решается только развитием стайного сотрудничества, нового производственного отношения, — изменение в технических условиях повело к преобразованию в экономике. Здесь оно тоже развертывается ступень за ступенью. Если волки охотятся большой стаей, то надлежащее согласование их усилий не может быть достигнуто без руководства: бросаясь на добычу беспорядочной толпой, они будут частью мешать друг другу, тратить много лишней энергии, а иногда терпеть поражения, особенно от стадных животных. Необходимо выделяется вожак — старый, наиболее опытный волк. Он распределяет роли — напр., часть стаи в засаду, часть в качестве загонщиков добычи; он подает сигнал к атаке, и пр. Отыскивать добычу, бродя всей стаей вместе, весьма невыгодно: посылаются особые разведчики, зародыш еще другой формы разделения труда.
В зависимости от этого первого слоя экономических отношений, форм сотрудничества, должен измениться и второй: формы распределения или присвоения. Из добычи нельзя хватать, сколько кому хочется; общую добычу необходимо делить равномерно, и если, напр., засада успела овладеть оленем, она должна дождаться загонщиков или не трогать их доли: переход от индивидуального присвоения к элементарно — коммунистическому.
Далее, усложнение технических приемов и производственных отношений требует развития системы сигналов, выработки новых, в каких не было надобности при семейных только связях и одиночной охоте. Вожак должен располагать достаточными способами, чтобы указывать частям стаи и отдельным ее членам их роль в выполнении общей задачи — одним отправиться, положим, на разведки, другим, когда добыча обнаружена, загонять ее, третьим ждать в засаде; далее — сигналы к нападению, к отступлению, к остановке, и проч. Подбор направляется в сторону создания таких организационных орудий, аналогичных человеческой речи, хотя бы и гораздо менее совершенных. Каждый сигнал, особый крик, вой по своей функции подобен слову; а когда он имеется в сознании, но не вырывается наружу, — напр., в случае, если вожак наблюдая бег загоняемой добычи, выжидает момента дать засаде сигнал выступить на сцену, и пока держит, так сказать, этот сигнал в голове — то перед нами явление, соответствующее «мысли». Как видим, и здесь идеологическая «надстройка» должна развиваться в соответствии с изменившимися техническими и экономическими условиями.
Такая последовательность подбора в сложных системах от, тектологически-пограничных группировок и связей к тектологически-внутренним, может быть обозначена, как «цепной подбор».
Пусть в одном пункте системы, — положим, системы производства, — произошло изменение в пограничных ее элементах, напр., выработался новый технический прием, новое орудие. Отсюда вытекают соответственные экономические перегруппировки, и все это, как новый опыт, фиксируется в новых идеологических комплексах: усовершенствование вносится в систему знания, науки. Но идеология, в свою очередь, есть организационная среда для всей экономики, всей техники; следовательно, тут линия цепного подбора и приспособления может пойти уже от новых идеологических комплексов: в соответствии с ними начинает перестраиваться экономический и технический процесс в тех частях, которые не были еще затронуты; путем научного ознакомления, новый прием или орудие, которые применялись только в одном или в немногих предприятиях, распространяются на всю их массу в данной отрасли, а также, может — быть, с некоторыми видоизменениями и на другие, родственные по технике отрасли.
Ясно, что и такая линия приспособления нисколько не противоречит идее цепного подбора: раньше, чем идти от третьего организационного «слоя» ко второму и первому, она шла от первого ко второму и третьему, что и является ее началом. Руководящая нить исследования остается та же: всякое изменение системы имеет исходный пункт там, где она соприкасается с внешнею средой; «в конечном счете», именно оттуда исходит всякий процесс развития; это выражение Маркса в его формулировке исторического материализма имеет именно такой смысл. Мы приводили примеры того, как слишком прочная идеологическая дегрессия останавливала прогресс экономический и технический (католицизм и абсолютизм в Испании XVII–XVIII века, и т. п.); но сама эта идеология должна была раньше сложиться на основе определенной, консервативной экономики и техники, которою в конечном счете и обусловлены такие исторические факты.
Та же общая схема применима и ко всяким изменениям внутри всякого сложного комплекса: при достаточном исследовании для них всегда должен найтись исходный пункт и первично определяющие условия в области пограничных элементов, их взаимодействия со средою. Напр., самые неожиданные, без видимого повода возникающие представления и мысли имеют свое начало, по связи цепного подбора, либо в раздражениях органов внешних чувств, либо в деятельности органов питания, усвояющих энергию извне. Никакой «самопроизвольности» нет места.