Восточная философия

Восточная философия

К чему такие мучения

В эпоху, когда в Греции возникла философия (а это было в VI веке до нашей эры), в Индии появился Сиддхархта Гаутама, больше известный как Будда. В тридцать лет Будда совершенно неожиданно для себя узнал, что мир — юдоль зла (болезней, старости, бедности…), пришел в отчаяние и бросился искать спасения. Сначала духовные поиски привели его на путь монаха-отшельника, но оказалось, что посты и молитвы к просветлению не приближали. Тогда Сиддхартха перестал умерщвлять плоть и принялся медитировать. Во время медитации под старой смоковницей (деревом бодхи) к нему наконец снизошло просветление. (Будда, собственно говоря, и означает «просветленный».) Ему открылось, что жизнь означает страдание, а страдаем мы, потому что не можем удовлетворить все свои желания. Чтобы спастись, нужно перестать желать, отречься от иллюзии собственного «я». Выбирая между мирскими наслаждениями и монашеским служением, Будда предпочел третий путь. Дурно все, что не ведет к спасению.

Чтобы вам стало понятнее, послушайте одну забавную историю. Как-то раз к Будде пришел монах, за плечами у которого было двенадцать лет отшельничества и строжайшего поста.

— И чего ты этим достиг? — спросил Будда.

— Ну, я, например, научился ходить по воде.

Будда недоуменно пожал плечами:

— А лодки на что?

Лучший вопрос

Предание гласит, что критянин Эпименид (поэт и философ, один из легендарных семи мудрецов, которого по большому счету стоило бы включить и в список семи спящих: Плутарх утверждает, что он провел во сне ровно пятьдесят лет; впрочем, есть версия, что это округленная цифра и на самом деле мудрец благополучно проспал все пятьдесят семь) во время путешествия в Индию встретился с Буддой и спросил:

— Каков, по-твоему, самый лучший вопрос и каков ответ на него?

И Будда ответил:

— Лучший вопрос — тот, который ты сейчас задал, а лучший ответ — тот, который я только что дал.

Отвергнутый подарок

Однажды какой-то зевака прервал проповедь Будды потоком брани. Будда спокойно выслушал его и спросил:

— Если человеку хотели подарить какую-нибудь вещь, а он ее не принял, кому принадлежит подарок?

— Тому, кто хотел его подарить, конечно, — ответил наглец.

— В таком случае я не принимаю твоих оскорблений, — объявил Будда. — А значит, они по праву достаются тебе.

Гнев из пустоты

Согласно буддистской доктрине, наш мир — иллюзия. Все, что в нем есть, — видимость, заблуждение, мираж. За этой видимостью нет никакой объективной реальности, а есть лишь пустота. Однако постичь абсолютную пустоту дано не всем, подлинное видение открывается тому, кто сумел отринуть суету и очистить душу. Рассказывают, что один японский воин, вне себя от радости, прибежал к учителю мудрости и заявил, что познал истину: в мире нет ничего, кроме пустоты. В ответ на это учитель дал ему пощечину и назидательно произнес, глядя, как воин скрипит зубами от обиды и ярости:

— Если вокруг одна пустота, откуда взялось столько гнева?

Будда (623 г. дО 4.3.-544 г. до н. э.)

Нельзя дважды бросить один и тот же камень

Подобно греку Гераклиту, Будда не считал реальность постоянной величиной и полагал, что мир непрерывно меняется. Как-то раз он едва не стал жертвой собственного двоюродного брата Дева-датты. Подлый и завистливый Девадатта пытался расправиться с кузеном, сбросив на него со скалы большой камень. Валун рухнул в двух шагах от Будды, но тот даже не дрогнул. Через некоторое время, повстречав Девадатту, брат приветствовал его как ни в чем не бывало.

Потрясенный Девадатта воскликнул:

— Или ты забыл, что я пытался лишить тебя жизни?

— А к чему мне держать это в памяти? — невозмутимо ответил Будда. — И ты уже не тот, кто бросил в меня камень, и я не тот, в кого он летел.

Тяжелая голова

Как и западные философы, буддистские проповедники любили порассуждать о том, существует наш мир в действительности или только в человеческом сознании.

На эту тему существует забавная притча. «Четверо мудрецов отправились в отдаленный монастырь, чтобы в стороне от суеты подискутировать об истинной сущности нашего мира. Молодой монах, присутствовавший на диспуте, жадно ловил каждое слово мудрецов и наконец осмелился вмешаться:

— Учитель, так ты утверждаешь, что огромный камень у дороги есть порождение твоего мозга?

— Так и есть, — важно ответил учитель.

— Надо же! — восхитился юноша. — Представляю, как тяжело тебе было таскать его у себя в голове».

Формы искушения

Буддисты считают, что главное условие достижения благодати — отказ от желаний. Хотя перебарщивать с этим опасно, наше сознание часто играет с нами недобрые шутки. Об этом повествует знаменитая дзенская притча. «Двое молодых буддистов, только что давших обет, что никогда не прикоснутся ни к одной женщине, повстречали удивительно красивую девушку, которая попросила помочь ей переправиться через реку. Один юноша прошел мимо, не обернувшись, другой сжалился над незнакомкой и перенес ее через реку на руках. Отпустив девицу на землю, он нагнал своего товарища. Оба продолжали путь в молчании, пока тот юноша, чье сердце не дрогнуло при виде красавицы, не удержался и накинулся на друга с укорами:

— Отступник! Как мог ты прикоснуться к женщине, презрев данные тобой обеты? Стыдись! Как мог ты вот так запросто взять ее на руки?

Второй монах ответил:

— Я оставил эту девушку на берегу, а ты до сих пор тащишь ее на плечах.

На голодный желудок

Многие философские и религиозные учения признают аскетизм самым верным средством очиститься от грехов и обрести благодать. Буддисты, хоть и считают, что на пути к просветлению нужно уйти от собственного «я», посмеиваются над теми, кто чересчур истово умерщвляет свою плоть. Рассказывают, что один молодой монах почти неделю воздерживался от пищи. Когда учитель спросил его, для чего так издеваться над собой, юноша ответил, что хотел победить самого себя. Учитель вздохнул:

— Тебе предстоит очень трудный бой. Не знаю, как ты собираешься выиграть его на пустой желудок.

Равнодушие

Буддизм учит пренебрегать страстями и горестями нашего бренного мира, только вот сами буддисты порой пренебрегают этим правилом. По крайней мере, относятся к нему со здоровой долей юмора.

Как-то раз во время прогулки учитель дзен услышал плач и стенания, долетавшие из дома на краю селения. Заглянув в окно, он увидел безутешную родню, собравшуюся у постели только что усопшего главы семейства. Глядя на всеобщее горе, мудрец и сам ударился в слезы.

Один из родственников узнал его и немало удивился:

— Учитель, я думал, ты равнодушен ко всему на свете, даже к человеческому горю.

— Так и есть, — ответил мудрец. — Оттого я и плачу.

Долой метафизику

Будда не любил рассуждать о вопросах метафизики. Он считал, что, размышляя об устройстве мира, человек задает себе неправильные вопросы и находит на них бесполезные ответы. Пустые теории сбивают с пути спасения. «Представьте, что в человека выстрелили из лука, — говорил Будда, — а он, вместо того чтобы попросить товарищей вытащить стрелу и обработать рану, начнет выяснять, откуда эта стрела прилетела и какой у нее наконечник».

Кто-то может и посмеяться над равнодушием буддистов к общим вопросам бытия.

Есть такой анекдот. Ученик спрашивает:

— Учитель, в чем главная тайна нашего мира?

— Молчи, — отвечает наставник. — Если я тебе отвечу, она перестанет быть тайной.

Трава для учителя

Для восточных философских и религиозных концепций характерна вера в переселение душ. Буддисты отрицают само существование души, но считают, что любое существо может после смерти возродиться в новом облике. Об этом с долей юмора повествует один коан.

Ученик спросил учителя, что с ним будет через сто лет, и тот ответил:

— Через сто лет я стану быком и буду щипать сочную травку на берегу тихой речки.

— А нельзя ли мне и тогда быть подле тебя? — спросил ученик.

— Что ж, если ты и впрямь там окажешься, проследи, чтобы мне хватало травы.

Фонарь учителя

У греков был Диоген со своим фонарем, но и на Востоке нет недостатка в историях о фонарях, лампах и прочих светильниках. Вот одна из них.

Учитель с учеником шли куда-то под покровом ночи. Учитель нес фонарь. Ученик отважился спросить:

— Учитель, ты же говорил, что видишь в темноте.

— Так оно и есть, — подтвердил учитель.

— Так зачем тебе фонарь?

— Чтобы те, кто в темноте не видит, на меня не налетели.

Все есть Бог

Пантеизм — это учение, согласно которому все сущее есть Бог. Но если Бог — это всё, почему одни живые существа противостоят другим? Почему они убивают друг друга?

Если Бог — это всё, говорят одни, значит, все вещи в мире тождественны друг другу. Бог есть во всем, возражают другие, но это не означает, что в мире все одинаково. «Не следует принимать змею за веревку, а веревку за змею», — заключает Раймундо Калье, пересказав древнеиндийскую притчу о человеке, неверно истолковавшем постулат о вездесущем божестве. Увидев бегущего слона, этот человек не стал уходить с дороги, хотя погонщик кричал ему: «Поберегись!» «Если Бог — это всё, — подумал наш герой, — стало быть, и я бог, и слон тоже. Не могу же я причинить вред самому себе». Увы, слон думал иначе и чуть не затоптал бедолагу. Через неделю, кое-как залечив сломанные ребра, он явился к своему учителю и пожаловался на слона. Наставник покачал головой:

— Бог — это все, а значит, и ты, и слон, и погонщик, предупреждавший тебя об опасности. Глупец, что же ты не послушал самого себя?

Человек, который считал, что мир нельзя изменить

Китайская философия не монолитна, в ней множество школ и направлений, но попробовать выделить основные тенденции все-таки можно. Например, поиск гармонии и душевного равновесия, восприятие человека как части природы и одновременно части общества, существование на первый взгляд противоположных постулатов, которые не исключают друг друга, а дополняют, и так далее.

Одним из величайших мыслителей, определивших развитие китайской культуры, был Конфуций (который, кстати, тоже родился в VI веке до нашей эры. Получается, что жителей Греции, Индии и Китая одновременно посетило философское настроение). Он полагал, что семейные отношения — модель общественных. Благополучие и семьи, и общества основано на почтении к старшим.

Конфуций считал, что судьба человека во многом зависит от его собственной воли и стремления к добру, и в то же время верил в предопределение. Мы вольны совершать поступки, исходя из добрых или дурных побуждений, учил он, однако результат все равно предопределен.

Один монах заметил с горькой иронией:

— Этот человек говорит, что мир не изменишь, но пробовать все-таки нужно.

Мудрые тоже плачут

Козни врагов вынудили Конфуция бежать из родного города. Ученики последовали за наставником. Путь оказался долгим, провизии было мало, и беглецам приходилось голодать. Один из них, не выдержав, возроптал:

— Учитель, неужели на долю мудрецов выпадают такие страдания?

— Разумеется, — ответил Конфуций. — И только глупцы так легко сдаются.

Сыновняя преданность

Конфуций не уставал повторять, что семья — это маленькая модель государства. Как-то раз он беседовал со знатным чужестранцем, который на все лады расхваливал порядки в своей стране.

— Мы столь высоко ценим добродетель, — рассказывал чужеземец, — что отцы выдают сыновей, когда те совершают преступления, а сыновья — отцов.

— А у нас, — ответил Конфуций, — отцы и сыновья покрывают друг друга. И мы тоже называем это добродетелью.

Семидесятилетний Конфуций

Конфуций считал, что «мудрость — это когда ты знаешь, что знаешь, и не знаешь, чего не знаешь». Еще он говорил:

— В пятнадцать лет я захотел учиться мудрости; в тридцать отыскал Путь; в сорок утратил сомнения; в пятьдесят постиг Небесный Закон; в шестьдесят довел до совершенства слух; а в семьдесят поступал, как велело сердце, и ни разу не ошибся.

Добродетель в хвосте у порока

Однажды правитель государства Вей, при дворе которого Конфуций провел несколько лет, пожелал, чтобы мудрец сопровождал его на прогулке, и приказал ему следовать за своим паланкином. Вместе с правителем ехала его фаворитка Нан-цзе, известная весьма вольным поведением.

Провожая процессию взглядами, люди говорили:

— Смотрите, вон добродетель плетется в хвосте у порока.

Мудрец и черепаха

Китайский философ, один из основателей даосизма, Чжуан-цзы жил в IV веке до нашей эры. О его жизни известно мало. Считается, что он был управляющим лаковой мануфактурой в своем родном городе, но бросил выгодную должность, дабы целиком посвятить себя философии. Молва о великом мудреце дошла до правителя царства Чу, и тот пожелал сделать Чжуан-цзы своим советником. Царские посланники разыскали философа и передали ему лестное предложение, но тот решительно его отклонил, а потом обратился к придворным с такой речью:

— Говорят, ваш царь владеет панцирем черепахи, умершей три тысячи лет назад. Еще говорят, что этот панцирь берегут как зеницу ока, обертывают в тончайшие полотна, а в урочный час разворачивают и предсказывают по нему будущее. Как вы думаете, что предпочла бы сама черепаха: умереть, чтобы ее панцирь сделался священной реликвией, или жить себе спокойно и плескаться в луже?

Царедворцы ответили, что черепаха, вне всякого сомнения, предпочла бы второе.

Тогда Чжуан-цзы произнес:

— Передайте царю, что я тоже предпочел бы еще немного поплескаться в луже.

Китайские тени

Чжуан-цзы полагал, что все наши беды происходят от нашей собственной трусости и глупости, а также полной неспособности понять, как устроен мир. Он рассказывал такую притчу: «Один человек боялся своей тени и следов. Страх его рос день ото дня и вскоре сделался совершенно невыносимым. Тогда этот человек бросился бежать, но чем дальше он убегал, тем больше следов оставалось на земле, да и тень никуда не девалась. Тогда он решил, что бежит слишком медленно, и помчался со всех ног, все быстрее и быстрее, пока не упал замертво. Бедняга, он не знал, что, когда замрешь на месте, тень исчезает и следов больше не появляется».

Кстати говоря, у китайцев было особенное отношение к тени — они страшно боялись ее потерять. Существовало поверье, что в тенях заключены человеческие души. На похоронах люди старались, чтобы их тень не упала на гроб, когда закрывали крышку.

А посему, любезный читатель, убедись, что тень твоя находится под надежным присмотром. И постарайся, чтобы она не упала на эту страницу, когда будешь закрывать книгу.

И вороны должны питаться

Лежа на смертном одре, Чжуан-цзы узнал, что ученики готовят ему пышные похороны. Он призвал их к себе и попросил отказаться от этих намерений. Узнав волю наставника, ученики опечалились, и тогда он обратился к ним с такой речью:

— В земле мое тело пожрут черви и муравьи. Но ведь и вороны любят падаль. И стервятникам надо чем-то питаться. Так не лучше ли отдать меня воронам и стервятникам? Зачем обижать птичек?

Чжуан-цзы, человек-мотылек

Верный последователь даосизма, Чжуан-цзы не уставал восхищаться обилием форм жизни, с интересом следил, как они перетекают одна в другую, и верил, что за этим многообразием кроется единое, вечное и вездесущее начало (тот самый Дао). Но отличить внешнее от сущего порой бывает не просто. Чжуан-цзы говорил:

— Однажды мне приснилось, будто я мотылек, безмятежно порхающий над лугом. Проснувшись, я удивился, что пребываю в человеческом теле. С тех пор я все думаю, кто же я на самом деле: человек, которому снится, что он мотылек, или мотылек, которому снится, что он человек?

Чжуан-цзы (ок. 369 г. до н. э. — 286 г. до н. э.)

Тернистый путь познания

В книге Чжуан-цзы есть знаменитый пассаж о том, как отличить истинное знание от ложного. Автор — скептик в отношении любой догмы — иллюстрирует свои взгляды при помощи весьма поучительной притчи.

Как-то раз одного прославленного китайского мудреца спросили, известна ли ему истина, которой можно поделиться со всеми.

Мудрец удивился:

— Откуда же мне знать такую истину?

— Тогда ты знаешь, что она тебе неизвестна.

— Откуда же мне это знать?

— Стало быть, человек вообще ничего не знает.

— А это откуда известно? — настаивал мудрец. — А может, то, что мы привыкли считать знанием, на самом деле невежество, и наоборот?

Чашка чаю

Нан-ин, японский мыслитель эпохи Мэйдзи, получил письмо от одного профессора, жаждавшего познать буддистскую мудрость.

Нан-ин принял профессора и предложил ему чаю. Наполнив чашку, он не остановился, а продолжал лить и лить, ожидая реакции европейца. Наконец профессор не выдержал:

— Вы разве не видите, что чашка давно полна и чай переливается через край?

Нан-ин ответил:

— Когда чашка наполнена, лить чай дальше нет смысла. Нет смысла и учить буддизму того, чьи взгляды давно сформировались. Если вы вправду хотите учиться, возвращайтесь ко мне с опустошенными мозгами.

Сладкие сны

Многие из нас не придают большого значения снам, не запоминают их и не пытаются вникнуть в их смысл, однако не стоит забывать, что во сне мы продолжаем жить, а значит, можем радоваться или огорчаться как наяву. Иные сновидения бывают такими яркими и захватывающими, что реальности до них далеко (известный испанский эссеист, историк философии Фернандо Саватер утверждает, что во сне скучно не бывает). Так что читателю будет не трудно понять главного героя истории, которую я собираюсь поведать.

— Одному очень бедному китайцу приснилась бутылка рисового ликера. Охваченный сладостным предвкушением, он помчался разводить огонь, чтобы разогреть чудесный напиток. И на этом месте проснулся. Обнаружив, что в действительности никакого ликера нет, бедняк посетовал:

— Эх, голова садовая! Надо было пить его холодным, тогда, глядишь, успел бы до пробуждения».

Продавцы снов

Между реальностью и миром сновидений существует большая разница. Во сне все туманно, странно и неоднозначно, нет привычной логической связи между событиями. И каким бы ярким, правдоподобным ни было бы наше сновидение, интуиция не позволяет нам спутать его с действительностью. Но во все времена находились наивные, неискушенные люди, способные принять сон за реальную жизнь, и порой столь предприимчивые, что даже могли наживаться на своих снах. Так случилось и с танцовщицей, героиней арабской притчи.

«Одна красивая и развратная танцовщица пришла к богатому купцу и сказала:

— Сегодня ночью мне приснилось, что ты целовал и обнимал меня. За удовольствие надо платить, так что пожалуй-ка мне два золотых динара.

Купец, разумеется, платить отказался, но девица оказалась упрямой и потащила его к кади.

Выслушав обе стороны, кади обратился к купцу:

— В известном смысле эта женщина права. Принеси два золотых динара и зеркало.

Купец нехотя повиновался. Кади бросил на стол монеты так, чтобы они отразились в зеркале, и сказал танцовщице:

— Видишь отражение? Считай, что тебе заплатили».