1

Макс Шелер показал, до каких преувеличений доходит теория сублимации, развиваемая классическим психоанализом. Она имеет те же идейные истоки, что и доктрина утилитаризма, лежащая в основе эволюционистских объяснений. «Натуралистическая мораль не может отличить ядро от оболочки. Мы видим, что те, кто жаждет святости, желая истолковать самим себе и всем остальным горячую любовь, влекущую их к духовному и божественному, обращаются к языку, неспособному выражать столь возвышенные чувства, заимствуют образы, аналогии и сравнения из области чисто чувственной любви, — и тогда неизменно говорится: здесь все сводится к скрытому, замаскированному или тонко сублимированному половому влечению». И Макс Шелер посвящает проницательные строки критике того корневого питания, которое, как представляется, мешает подняться в небесную лазурь. Но если в поэзии, в частности у романтиков, сублимация действительно прочно связана со сферой страстей, то как раз в душах, борющихся со страстями, можно видеть пример сублимации иного типа — мы назвали бы ее диалектической, в отличие от постоянной сублимации, рассмотрением которой ограничивается классический психоанализ.

По поводу тезиса о диалектической сублимации нам возразят, что психическая энергия однородна, ограниченна и неотделима от ее нормальной биологической функции; что радикальная трансформация, оставляя некую незаполненность, пустоту, якобы влечет за собой расстройство первичной половой деятельности. Основой подобных интуитивно-материалистических представлений послужили, как нам кажется, неврозы — базовый материал классического психоанализа страстей. Мы же со своей стороны, применяя психоаналитический метод к процессам объективного познания, пришли к выводу, что подавление является деятельностью нормальной, полезной, более того, доставляющей радость. Научная мысль невозможна без подавления. Оно дает начало сосредоточенному, взвешенному абстрактному мышлению. Любая связная мысль строится на системе нерушимых и ясных запретов. Культура несет радость, которая по сути есть радость сопротивления. Правильное подавление динамично и полезно именно потому, что оно радостно.

Оправдывая подавление, мы предлагаем, таким образом, перевернуть привычное соотношение полезного и приятного и подчеркиваем первенство удовольствия над необходимостью. На наш взгляд, подлинно анагогическое лечение заключается не в высвобождении подавленных стремлений, а в том, чтобы бессознательное подавление сменилось осознанным при поддержке неугасающей воли к оздоровлению. Такая трансформация наблюдается при исправлении объективной ошибки, или заблуждения разума. До психоанализа объективного познания научное заблуждение, будучи тесно связанным с философскими воззрениями, не поддается редукции: например, оно упорствует в истолковании свойств феноменов с субстанциалистской точки зрения, в соответствии с философией реализма. В результате же психоанализа объективного познания ошибка признана, но при этом она воспринимается как объект благополучно завершившейся полемики. Какое ликование несет с собой признание объективных ошибок! Признать свое заблуждение — значит как нельзя более убедительно воздать должное проницательности собственного разума. Это значит мысленно воскресить свой культурный запас, упрочить его, высветить с разных сторон. Это означает еще и проявить накопленную культуру, обнародовать, преподать ее. Тогда мы испытываем чисто духовное наслаждение.

Но насколько глубже это наслаждение, когда речь идет об объективном познании субъективного, когда в собственном сердце нам открывается общечеловеческое, когда, подвергнув непредвзятому психоанализу наши знания о самих себе, мы приобщаем нравственные правила к законам психологии!

Тогда сжигавшее нас пламя вдруг обращается источником света. Страсть, внезапно настигшая нас, оказывается желанной. Любовь рождает семью. Огонь преобразуется в очаг. Нормализация, социализация, рационализация — в этих явлениях, обозначаемых столь тяжеловесными неологизмами, нередко усматривают признаки охлаждения чувств. Все это вызывает плоские насмешки у сторонников анархической, спонтанной любви, пышущей жаром первобытных инстинктов. Но тому, кто ищет одухотворенности, очищение приносит непостижимую радость, а сознание чистоты озаряет его непостижимым светом. Только через очищение нам дано диалектически осмыслить верность глубокой любви, не разрушая ее. Отвергая тяжелую массу вещества и огня, очищение чувства, однако, не сокращает, а расширяет спектр возможностей по сравнению с естественным влечением. Только в очищении любви приходит открытие нежной привязанности. Такая любовь индивидуализирует, позволяет сделать шаг от оригинальности к характеру. «Конечно, новая возлюбленная привлекает волшебным очарованием, — говорит Новалис. — Но страсть к неизведанному, неожиданному крайне опасна и гибельна». В любви, как нигде, стремление к постоянству должно одержать верх над жаждой приключений.

У нас нет возможности подробно остановиться на положении о диалектической сублимации, черпающей радость в сознательном систематическом подавлении. Достаточно того, что мы сформулировали его в общем виде. Теперь рассмотрим его применительно к той конкретной проблеме, анализу которой посвящена эта книга. Кстати, простота данного частного исследования подтвердит, что проблема познания огня действительно относится к проблемам психологической структуры. Тогда наша работа предстанет своего рода образцом, предвосхищающим целый ряд смежных, пограничных между субъектом и объектом исследований: они могут быть предприняты, чтобы выявить глубинное влияние некоторого созерцательного опыта, имеющего объективную основу, на жизнь разума.