А. Н. Островский. Для Малого театра [По поводу пьесы «Воевода»][98]

А. Н. Островский. Для Малого театра

[По поводу пьесы «Воевода»][98]

Январь 1909 г.

В чем моя задача: 1) выяснить ли эпоху так, чтобы ее характерными чертами, ее специальными особенностями артисты могли осветить свою игру, или 2) показать, насколько верно драма воспроизвела ту эпоху, чтобы, не изменяя текста драмы, артист мог доступными ему средствами, приемами игры, исправить недостатки драматурга, затушевать одни его штрихи, подчеркнуть другие. Оба параграфа соприкасаются, не сходясь.

На первый вопрос отвечать легко четырьмя академическими тезисами, из которых потому едва ли можно сделать какое-либо сценическое употребление.

1. Падение авторитета верховной власти после опричнины и царствования Федора.

2.

3.

4.[99]

Вторая постановка вопроса для меня труднее. Камертон пьесы несколько приподнят – шекспировски, выше общественного и нравственного уровня тогдашнего русского человека. Потому играть нужно на полтона ниже, минорно.

Все трагическая идеализация. Оправдать можно только наклонностью нечитанных древнерусских подделываться под риторический тон церковно-литературный и богослужебный, как мздоимец от Писания говорил о бессеребреничестве. Выйдет на сцене ложноклассическая драма или историческая иллюзия. Чтобы избежать того и другого, надо усиленно подчеркнуть отрицательные, комические моменты драмы.

– Чего вам нужно, исторического ли воспроизведения на сцене или произведения сценического эффекта на историческом сюжете?

5. В частной жизни не было определенных характеров, типических лиц; были шаблонные фигуры, похожие на те иконы, перед которыми они молились и незаметно для себя по которым выкраивались физионо-минально и духовно.

Островский:

– (367) фантастическая радость бояр от Дмитрия – или выдумка, или ирония; не могли ждать польской воли.

– (382m) – «Я себя не знаю» – на этом построить роль. Он не признавал себя самозванцем, но обстоятельства, которые привели его в Москву, были выше его сознания, и он начинал думать, что они недаром сыграли с ним такую игру, что он к чему-то призван волею судьбы, если не Провидения. Великолепный монолог. Не вертопрах – авантюрист, скромный, но не робкий реформатор, осторожный к окружающим, которых презирал, но живой по темпераменту и всегда готовый сказать и показать лицом лишнюю откровенность.

– Шуйский не так наряден умом и словом, как у Островского.

– (422) и ел. Хлестаков!!! (ср. 472f и ел.) И вдруг плут: Д[митрию] Басманову. – Должен быть или двуличен, или разноязычен.

– (442) В. Шуйский – русский Макиавелли. Так о нем и друзья (451f).

– (472) «Правители плохие мы» – Самозванец: новый диссонанс в характере. А потом предусмотрительный, тонкий плут под личиной простофили доверчивого (473m).

Чего вы хотите: исторически точно воспроизвести старину или фальсифицированной стариной обличить и пристыдить современников? Островский [не хотел] ни того, ни другого: он подрумянивал нашу старину шекспировскими румянами, чтобы драма понравилась зрителю – и только. Он не думал делать из своей хроники ни исторической лекции в живых лицах, ни нравственного воздействия на современников.

Я выскажу свои мысли вслух, не думая о том, какое вы сделаете из них употребление, и нисколько не огорчусь, если не сделаете никакого, – напротив, ибо я никогда не готовил своих мыслей для сцены.

Из тины не сделаешь глины и из экскремента не выйдет цемента.

Все это («Воевода») было бы хорошо, если бы написано было в XVII в.