К постановке проблемы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

К постановке проблемы

Пытливая, ищущая мысль человека, проникая со все возрастающей страстью и успехом в глубины мироздания, познает материальный мир в его бесконечности – в большом и малом, постигает строение атома и Вселенной, решает одну за другой проблемы, которые на каждом шагу ставит перед ней природа. Эта пытливая, ищущая мысль человека не могла не обратиться и на самое себя, не могла не остановиться на вопросе о взаимоотношении мышления и природы, духовного и материального. Это основной вопрос философии. Различное его решение разделяет идеализм и материализм – главные направления, борющиеся в философии. Теоретическая значимость этого вопроса очевидна.

Но вопросы большой теории, правильно поставленные и верно понятые, – это вместе с тем и практические вопросы большой значимости. По-настоящему видеть крупные теоретические проблемы – это значит видеть их в соотношениях с коренными вопросами жизни.

Вопрос о связи психического с материальным, о зависимости психического от материальных условий – это вопрос не только о познаваемости, но и об управляемости психических процессов. Решение вопроса о зависимости того или иного протекания психических процессов от объективных условий определяет пути формирования, направленного изменения, воспитания психологии людей. Правильно поставленные вопросы познания мира в конечном счете связаны с задачами его революционного преобразования.

Подобно тому как две линии, незначительно отклоняющиеся друг от друга в исходной точке, чем дальше, тем все больше расходятся, и небольшое вначале отклонение от верного пути в теории неизбежно разрастается по мере продвижения от исходных вопросов теории в жизнь, в практику. Поэтому отстаивание верной линии в коренных вопросах теории становится делом не только научной добросовестности, но, в конечном счете, и моральной, политической ответственности за судьбы людей. Так относились к коренным вопросам теории основоположники марксизма. К этим вопросам надо относиться именно так, и только так. Иначе не стоит к ним подступаться вовсе.

Психические явления, как и любые другие, связаны со всеми явлениями жизни, со всеми сторонами и свойствами материального мира. В различных связях они выступают в разном качестве: то как рефлекторная высшая нервная деятельность, то как идеальное в противоположность материальному или как субъективное в противоположность объективному. Чтобы всесторонне и верно раскрыть природу психического, надо исходить не из абстрактно-всеобщего понятия психического, с самого начала односторонне фиксируя его в том качестве, в каком оно выступает в одном каком-нибудь отношении (например, как идеальное в противоположность материальному или субъективное в противоположность объективному), надо обратиться к конкретному изучению психических явлений, взять их во всех существенных связях и опосредствованиях, выявить разные их характеристики и соотнести эти характеристики в соответствии с объективной логикой тех связей и отношений, в которых каждая из них выступает. Таков отправной пункт подлинно научного исследования, единственно возможный для того, чтобы преодолеть различные «точки зрения», произвольные в своей односторонности.

Психические явления выступают прежде всего в связи с мозгом. Они связаны с мозгом по самому своему происхождению. Психические явления возникают и существуют лишь как функция или деятельность мозга. Существование в качестве процесса, в качестве деятельности, и именно деятельности мозга, – таков первичный способ существования всего психического. Задача исследования природы психических явлений, по крайней мере одна из существенных задач такого исследования, заключается в том, чтобы изучать связь психических явлений с мозгом. Вопрос состоит не в том, существует ли такая связь – это бесспорно, а в том, какова эта связь, как связана психическая деятельность с мозгом, каковы ее отличительные черты. При попытке разрешить эту задачу оказывается, что она неразрешима, если не раскрыто вместе с тем и отношение психических явлений к внешнему миру.

Психическая деятельность – это деятельность мозга, являющаяся вместе с тем отражением, познанием мира; одни и те же психические явления всегда выступают и в том и в другом качестве. Два вопроса – различные и даже как будто разнородные: один – гносеологический – о познавательном отношении психических явлений к объективной реальности, и другой – естественнонаучный – о связи психического с мозгом, – взаимосвязаны настолько, что, решив определенным образом один из них, нельзя уже решить иначе, чем соответственным, строго определенным образом, и другой.

Никак не приходится обособлять и противопоставлять одно другому – отношение психического к мозгу и его отношение к внешнему миру. Этого нельзя делать прежде всего потому, что психическая деятельность – это деятельность мозга, взаимодействующего с внешним миром, отвечающего на его воздействия. Поэтому правильно понятая связь психического с мозгом – это вместе с тем и правильно понятая связь его с внешним миром. И только правильно поняв связь психического с внешним миром, можно правильно понять и связь его с мозгом.[21]

Сказать, что психическая деятельность есть деятельность мозга, взаимодействующего с внешним миром, отвечающего на его воздействия, – значит, в конечном счете, сказать, что это деятельность – рефлекторная.

Положение, согласно которому психическое является деятельностью или функцией мозга и вместе с тем отражением объективной реальности, как бы предусматривает с необходимостью в качестве своей предпосылки рефлекторное понимание психической деятельности. Психическая деятельность является функцией мозга и отражением внешнего мира, потому что сама деятельность мозга есть деятельность рефлекторная, обусловленная воздействием внешнего мира. Психическая деятельность мозга может быть отражением мира, лишь поскольку она носит рефлекторный характер, поскольку психические явления определяются в самом своем возникновении воздействием вещей, отражением которых они в силу этого являются.

Утверждение, что психическое есть функция мозга, не может означать и не означает, что оно является всецело изнутри детерминированным отправлением мозга, его клеточной структуры. Как только психические явления представляются такими отправлениями мозга или органов чувств, они неизбежно рассматриваются как выражения состояния соответствующего органа (рецептора или мозга) и утрачивают, таким образом, свою познавательную связь с миром, превращаются в лучшем случае в условный знак вещей. Представление о психическом как об отправлении мозга неизбежно, как учит история, ведет к физиологическому идеализму. Познавательная связь психических явлений с внешним миром как объективной реальностью сохраняется, только если они мыслятся не как лишь изнутри детерминированные отправления мозга, а как ответная деятельность его, начинающаяся с воздействия на мозг внешнего мира. Мозг – только орган психической деятельности, а не ее источник. Источником психической деятельности является мир, воздействующий на мозг. Связь психических явлений с внешним миром выступает, таким образом, при рассмотрении и связи психических явлений с мозгом и их гносеологического отношения к объективной реальности.

В ходе нашего дальнейшего исследования мы начнем с анализа абстрактно выделенного гносеологического отношения психических явлений к бытию, с тем чтобы затем вскрыть механизм их возникновения. Психические явления возникают именно тогда, когда в ходе рефлекторной деятельности мозга (в процессе дифференцировки раздражителей) появляются ощущения, и отраженный в них раздражитель выступает в качестве объекта. Именно с этим связан «скачок», переход к психическим явлениям. И именно поэтому гносеологическое отношение к объекту определяет основную «онтологическую» характеристику психического[22]. Если рефлекторное понимание психической деятельности определяет природное происхождение психических явлений, то гносеологическое отношение к объективной реальности определяет их «сущность». Таким образом, отмеченная выше зависимость между заключенным в рефлекторной теории пониманием связи психических явлений с мозгом и трактовкой их познавательного отношения к бытию означает, собственно, связь и взаимозависимость понимания природного происхождения психических явлений и их гносеологической сущности.

Всякий психический процесс имеет познавательную сторону, которая, однако, не исчерпывает его. Объект, отражаемый в психических явлениях, как правило, затрагивает потребности, интересы индивида и в силу этого вызывает у него определенное эмоционально-волевое отношение (стремление, чувство). Всякий конкретный психический акт, всякая подлинная «единица сознания» включает оба компонента – и интеллектуальный, или познавательный, и аффективный (в понимании не современной психиатрии, а классической философии XVII в., например Спинозы, а также социалистов-утопистов XVIII в.). Однако именно в познавательной стороне психического процесса особенно рельефно выступает связь психических явлений с объективным миром; в решении гносеологической проблемы – ключ для преодоления субъективистического понимания психической деятельности.

Говоря о психической деятельности как деятельности мозга, взаимодействующего с внешним миром, нельзя забывать, что мозг только орган, служащий для осуществления взаимодействия с внешним миром организма, индивида, человека. Сама деятельность мозга зависит от взаимодействия человека с внешним миром, от соотношения его деятельности с условиями его жизни, с его потребностями. (Эта зависимость выступает в виде изменяющегося в зависимости от условий жизни сигнального значения раздражителей и выражается в законах сигнальной деятельности мозга.) Мозг – только орган психической деятельности, человек – ее субъект. Чувства, как и мысли человека, возникают в деятельности мозга, но любит и ненавидит, познает и изменяет мир не мозг, а человек. Чувства и мысли выражают эмоциональное и познавательное отношение человека к миру. Психические явления возникают в процессе взаимодействия человека с миром; они включаются в это взаимодействие как необходимый компонент, без которого оно в высших специфических формах у человека совершаться не может. Психическая деятельность как рефлекторная деятельность мозга – это осуществляемая мозгом психическая деятельность человека. Взаимодействие индивида с миром, его жизнь, потребности которой и привели к возникновению мозга как органа психической деятельности человека, практика – такова реальная материальная основа, в рамках которой раскрывается познавательное отношение к миру, такова «онтологическая» основа, на которой формируется познавательное отношение субъекта к объективной реальности.

Как же раскрывается это последнее? На вопрос о том, какова связь психического с мозгом, ответ гласит: психическое – это рефлекторная деятельность мозга и, значит, активная связь индивида с миром; только при таком понимании психической деятельности она может находиться в познавательном отношении к миру. Теперь нужно выяснить, как должно мыслиться это последнее отношение, и таким образом раскрыть, с другой стороны, взаимозависимость решения гносеологической проблемы и вопроса о рефлекторном происхождении психической деятельности.

Ответ на вопрос о том, каково познавательное отношение психических явлений к объективной реальности, может быть кратко выражен одним положением: психические явления – это отражение мира как объективной реальности. Утверждать, что психические явления суть отражение объективной реальности, не значит просто сказать, что они стоят к этой последней в познавательном отношении. Это значит не просто утверждать, что такое отношение существует, но и определить, в чем оно состоит, каково оно. Так же как рефлекторная теория психической деятельности мозга не сводится к признанию связи психического с мозгом, а заключается в совершенно определенном понимании характера этой связи, так и теория отражения не сводится лишь к констатации наличия некоего познавательного отношения психических явлений к миру, а заключается в совершенно определенном понимании природы, характера, сущности этого отношения.[23]

Кратко и сначала грубо приближенно суть теории отражения можно выразить так: ощущаются и воспринимаются не ощущения и восприятия, а вещи и явления материального мира. Посредством ощущений и восприятий познаются сами вещи, но ощущения и восприятия это не сами вещи, а только образы их; ощущения и восприятия не могут быть непосредственно подставлены на место вещей. Не приходится говорить – как это не раз имело место – об образе ощущения или восприятия, как о некоей идеальной вещи, существующей обособленно от всякой материальной реальности в идеальном мире сознания, подобно тому, как вещи, предметы существуют в материальном мире. Сами ощущения, восприятия и т. д. – это образ предмета. Их гносеологическое содержание не существует безотносительно к предмету. Таким образом, диалектико-материалистическая теория отражения решительно исключает субъективистическое понимание психического. Для того чтобы осуществить эту гносеологическую установку в трактовке самой психической деятельности, самих психических явлений, необходимо понять, что материальный мир изначально причастен к самому возникновению психических явлений, к их детерминации. Именно это требование и реализует рефлекторная теория психической деятельности, согласно которой психические явления возникают в процессе взаимодействия индивида, его мозга с внешним миром, взаимодействия, начинающегося с воздействия внешнего мира на мозг. Если сначала допустить, что психическая деятельность по своему происхождению есть лишь отправление мозга, детерминированное изнутри его клеточной структурой, или чисто субъективная деятельность обособленного индивида, то все попытки затем внешним образом восстановить изначально разорванную связь психической деятельности с внешним миром неизбежно окажутся тщетными. Субъективистическое понимание психической деятельности исключает возможность познания в подлинном смысле слова. Отправная же точка для преодоления субъективистического понимания психической деятельности заключается в признании того, что психические явления возникают в процессе взаимодействия индивида с внешним миром, которое начинается с внешнего воздействия, что внешний мир, таким образом, изначально участвует в детерминации психических явлений.

Положение о рефлекторном характере психической деятельности в ходе наших рассуждений оказалось включенным в число исходных философских положений, определяющих решение основного вопроса философии – о месте психических явлений во взаимосвязи всех явлений мира. Но, говоря о рефлекторном характере психической деятельности, мы вовсе не касались физиологических механизмов этой деятельности. Утверждение рефлекторности психической деятельности означает здесь лишь характеристику способа ее детерминации. Рефлекторная деятельность – это всегда деятельность, детерминированная извне. Рефлекторная теория, строящаяся на основе механистического детерминизма (например, понимание рефлекса у Декарта и его ближайших продолжателей), – это теория причины, действующей в качестве внешнего толчка, якобы непосредственно детерминирующего конечный эффект воздействия. В отличие от этого механистического детерминизма, детерминизм в его диалектико-материалистическом понимании всякое воздействие рассматривает как взаимодействие. Эффект всякого внешнего воздействия зависит не только от тела, от которого это воздействие исходит, но и от того тела, которое этому воздействию подвергается. Внешние причины действуют через внутренние условия (формирующиеся в зависимости от внешних воздействий). Рефлекторная теория, о которой здесь идет речь, по существу, означает распространение принципа детерминизма в его диалекти-коматериалистическом понимании на психическую деятельность мозга. Общей предпосылкой рефлекторной теории психической деятельности и теории отражения является диалектико-материалистическое понимание детерминизма. И, в конечном счете, именно оно объединяет представление о психической деятельности как отражении мира и как функции мозга.

В сферу философской теории из рефлекторной концепции поднимается лишь одно звено, а именно, диалектико-материалистическое понимание детерминации психической деятельности мозга. Таким образом, общей предпосылкой рефлекторной теории как учения о природном происхождении психической деятельности и теории отражения, определяющей ее познавательное отношение к объективной реальности, является распространение принципа детерминизма в его диалектико-материалистическом понимании на психическую деятельность мозга.

Принцип детерминизма диалектического материализма выступает в этой связи как методологический принцип, определяющий построение научного знания, научной теории. Методологическим принципом принцип детерминизма в его диалектико-материалистическом понимании служит потому, что он отражает природу самих явлений, выражает характер их взаимосвязи в действительности.

Все явления в мире взаимосвязаны. Всякое действие есть взаимодействие, всякое изменение одного явления отражается на всех остальных и само представляет собой ответ на изменение других явлений, воздействующих на него. Всякое внешнее воздействие преломляется через внутренние свойства того тела, явления, которое ему подвергается. Всякое взаимодействие есть в этом смысле отражение одних явлений другими. Недаром Ленин писал: «…логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения…» [[24]. Свойство отражения, которым обладает все существующее, выражается в том, что на каждой вещи сказываются те внешние воздействия, которым она подвергается; внешние воздействия обусловливают и самую внутреннюю природу явлений и как бы откладываются, сохраняются в ней. В силу этого в каждом явлении своими воздействиями на него «представлены», отражены все воздействующие предметы; каждое явление есть в известном смысле «зеркало и эхо вселенной». Вместе с тем результат того или иного воздействия на любое явление обусловлен внутренней природой последнего; внутренняя природа явлений представляет ту «призму», через которую одни предметы и явления отражаются в других.

В этом выражается фундаментальное свойство бытия. На этом основывается диалектико-материалистическое понимание детерминированности явлений как их взаимодействия и взаимозависимости. Не обладай материя этим свойством, прав оказался бы механистический детерминизм, согласно которому эффект воздействия зависит только от внешней причины, действующей в качестве толчка извне. Согласно механистической теории причины как внешнего толчка, внешние воздействия проходят сквозь объект, на который они падают, не преломляясь через него, не отражаясь им. Однако все факты научного знания и повседневного наблюдения свидетельствуют против такого механистического детерминизма; все они говорят о том, что эффект действия любой причины зависит не только от природы предмета, выступавшего в качестве причины, но и от того предмета, на который он воздействует.

Только механическое движение (перемещение), да и то лишь в определенных пределах, выступает как чисто внешнее изменение. Но механическое движение не есть самостоятельно существующая форма движения, изменения, не есть самостоятельный способ существования какого-либо особого объекта. Механическое движение – это лишь абстрактно выделенная сторона всякого изменения (физического и химического изменения молекул и атомов). Движение, изменение есть способ существования материальных вещей, свойство материи, внутренне ей присущее. В силу этого взаимосвязь явлений выступает как их взаимодействие. Движение, изменение возникает не под влиянием внешнего толчка как одностороннего действия, производимого одной вещью на другую, а в результате взаимодействия вещей друг с другом. Поскольку воздействия каждой вещи на другую преломляются через свойства этой последней, вещи «отражают» друг друга.

Если бы воздействие вещей, явлений, процессов друг на друга отвечало бы принципу детерминизма в его механистическом понимании, не приходилось бы говорить о взаимодействии всех явлений в мире как об отражении. Говорить об отражении как общем свойстве материального мира – значит утверждать, что лишь принцип детерминизма в его диалектико-материалистическом понимании отвечает действительным взаимоотношениям всего происходящего в мире. В этом заключается простой, точный и строгий смысл выражения об «отражении» как общем свойстве всего материального мира. Выяснение конкретных явлений, в которых это общее свойство проявляется в разных сферах взаимодействия, составляет задачу специальных наук, их изучающих.

Такое расширенное понимание отражения как свойства, которым обладает вся материя, не может означать и не означает, что можно всей материи приписывать сознание, проецируя психические явления в основы материального мира[25]. Наличие отражения как общего свойства материи означает, что ощущение, психические явления имеют основу, предпосылки в материальном мире. Они, значит, не «одиноки» в мире, не беспочвенны, несмотря на всю свою специфичность, не абсолютно чужеродны по отношению ко всему существующему; они не должны быть потому привнесены извне; в самом фундаменте материального мира есть предпосылки для их естественного развития; они представляют собой высшую специфическую форму проявления свойства, которым в качественно других, элементарных формах обладает вся природа.[26]

Общий принцип взаимозависимости явлений осуществляется в столь же многообразных формах, как многообразна природа явлений, вступающих во взаимодействие. Различный характер закономерностей в каждой области явлений выражает специфические различия свойственного данным явлениям отражения. От ступени к ступени изменяются соотношения между внешним воздействием и внутренними условиями, через которые они отражаются. Чем «выше» мы поднимаемся, – от неорганической природы к органической, от живых организмов к человеку, – тем более сложной становится внутренняя природа явлений и тем большим становится удельный вес внутренних условий по отношению к внешним.

В неживой природе отражение выступает в виде ответной внешней реакции (физической, химической) тела, подвергающегося воздействию. В неорганической природе внешние ответные реакции совпадают с изменением внутреннего состояния тел, испытывающих внешнее воздействие. «Механическая, физическая реакция (alias [иначе] теплота и т. д.) исчерпывает себя с каждым актом реакции. Химическая реакция изменяет состав реагирующего тела и возобновляется лишь тогда, когда прибавляется новое количество его. Только органическое тело реагирует самостоятельно – разумеется, в пределах его возможностей (сон) и при предпосылке притока пищи, – но эта притекающая пища действует лишь после того, как она ассимилирована, а не непосредственным образом, как на низших ступенях, так что здесь органическое тело обладает самостоятельной силой реагирования; новая реакция должна быть опосредствована им».[27]

В живой природе появляется новая специфическая форма отражения – раздражимость, представляющая собой вид реактивности[28]. Раздражимость – это способность отвечать на внешнее воздействие состоянием внутреннего возбуждения. В живых организмах, обладающих свойством раздражимости, дифференцируются изменения внутреннего состояния и внешних реакций. В силу этого эффект всякого внешнего воздействия на живой организм зависит не только от постоянной природы тела, которое ему подвергается, но и от его изменяющегося внутреннего состояния. И это последнее, а не только постоянные свойства тела, подвергающегося воздействию, входит в число внутренних условий, от которых зависит эффект внешнего воздействия на организм. Поэтому действие одних и тех же раздражителей на организмы, принадлежащие к разным видам, на различных индивидов того же вида, на один и тот же организм в разное время, при различных условиях может вызвать разный эффект[29]. В наиболее высоко организованной материи – коре головного мозга – отражение как общее свойство материи выступает в виде рефлекторной деятельности, продуктом которой является чувствительность, психические явления. Отражение в широком понимании – как общее свойство материального мира – приобретает тот специальный, специфический смысл, который оно имеет применительно к психическим явлениям.

Всякое психическое явление обусловлено в конечном счете внешним воздействием, но любое внешнее воздействие определяет психическое явление лишь опосредствованно, преломляясь через свойства, состояния и психическую деятельность личности, которая этим воздействиям подвергается.

Поскольку всеобщая взаимосвязь явлений членится на ряд иерархически друг над другом расположенных сфер взаимодействия, неизбежно встает вопрос об их соотношениях.

Современное научное знание дает достаточно оснований утверждать, что более общие законы лежащих «ниже» областей сохраняют свою силу для всех лежащих «выше». Вместе с тем распространение общих закономерностей лежащих «ниже» областей на области более специальные не исключает существования специфических законов этих последних. В каждой специфической области явлений, в каждой сфере взаимодействия действуют и общие и специфические закономерности. Поскольку это так, возникает вопрос: что происходит с общими закономерностями (например, физико-химическими) при переходе к более специальным явлениям, например биологическим? Ответ на этот вопрос заключается, по-видимому, в том, что при этом изменяются условия, в которых они действуют, и в силу этого эффект их действия; сами же законы сохраняют свою силу.

В то время как специфические особенности новых сфер бытия, возникающих в процессе развития материального мира, выражаются в специфических законах, единство мира, общность всех явлений получает свое выражение в распространении более общих законов, лежащих «ниже» более элементарных явлений, на лежащие «выше» более сложные. В этой связи становится совершенно очевидным, что вопрос о взаимоотношении физиологических законов высшей нервной деятельности и законов психологических не есть какая-то уникальная проблема, встающая якобы только применительно к психическим явлениям. При всей своей специфичности эта проблема – есть вместе с тем звено в цепи аналогичных проблем, и ее решение подчинено общим принципам, определяющим соотношение общих и специфичных закономерностей, которым подчинено решение и всех остальных.

Воздвигаемая на этом фундаменте психология связывается с основной мировоззренческой проблематикой всех других наук. Психология может, таким образом, закончить период своего «удельного» существования и, сбросив тяготеющий над ней провинциализм, совместно со всей системой наук органически включиться в построение общей картины мира.

* * *

Вопрос об отношении психических явлений к другим сторонам материального мира всегда стоял и поныне стоит в центре философской мысли. Решение именно этого вопроса определяло пути психологической теории[30]. На базе развития естествознания XVII в. в системе метафизического мышления того времени (особенно заостренно у Декарта) вопрос об отношении психических явлений к другим явлениям материального мира встал в виде так называемой психофизической проблемы.

В начальный период развития современного естествознания, когда оно охватило лишь неорганическую природу, материальный мир выступил перед философской мыслью как мир физического, который в то время сводился к механической форме движения (а у Декарта к одной лишь протяженности как основному свойству материального мира). Органическая природа и особенно высший продукт развития органической материи – мозг – не стали еще в ту пору предметом углубленных естественнонаучных исследований. В этих условиях понятие материального свелось для философии к понятию физического, а вопрос о взаимоотношениях психических явлений и других явлений материального мира – к отношению или противопоставлению психического и физического; он принял форму психофизической проблемы. При этом психическое, не ставши еще предметом естественнонаучного исследования, продолжало – как и в предшествующую эпоху господства христианской, августиновской философии – представляться как дух, обращенный на самого себя. Когда материальный мир выступил, таким образом, лишь в своих элементарных формах – неорганической природы, а психическое – в высших, наиболее сложных и производных своих формах – в самосознании, между этими двумя полюсами неизбежно образовалась непроходимая пропасть – внешнее дуалистическое противопоставление психического, духовного – материальному, физическому. Дуализм, к которому таким образом приходили, еще усугублялся навыками метафизического мышления, характерными для философии XVII—XVIII вв.

Когда впоследствии исследование обратилось к изучению конкретных психических явлений в процессе их формирования и развития, оно стало по мере своего углубления на каждом шагу наталкиваться на взаимосвязи психических и разного рода других материальных явлений. Но голое оперирование абстрактными понятиями психического и физического неизбежно приводило к выводу, что психическое – это не физическое, а физическое – это не психическое. В результате дуализм, обусловленный в XVIII в. состоянием научного знания, еще более заострился. Мир оказался расколотым на две совершенно чужеродные сферы. У Декарта они выступают в виде двух субстанций – материальной и духовной. Идущий от Декарта дуализм двух субстанций получил затем у Локка новое, эмпиристическое выражение в противопоставлении двух сфер опыта – внешнего и внутреннего. Существенное различие между локковской и декартовской позициями связано и с их отношением к «врожденным» идеям. Именно идеи как особый вид идеального бытия еще в платоновском идеализме противопоставлены чувственно данным вещам. Содержание учения о врожденности идей не ограничивается отрицанием эмпирического чувственного происхождения идей; оно вместе с тем утверждает неотрывность психического от некоторого идейного содержания; психическое, таким образом, выступает у Декарта в качестве духовного. Это последнее как идеальное противостоит материальному. Противоположение духовного как идеального материальному выступает только там, где так или иначе психическое берется в связи с идейным содержанием знания, с идеологией. Своим отрицанием врожденных идей Локк, в отличие от Декарта, не только утверждал их опытное происхождение, но вместе с тем фактически прокладывал путь для преимущественно функционального подхода к психическому как процессу ощущения или рефлексии. Этот последний подход к психическому и закрепился впоследствии в экспериментальной психологии, сложившейся во второй половине XIX столетия на базе проведенных в первой половине XIX в. физиологических исследований функций нервной системы и органов чувств. При формировании экспериментальной психологии во второй половине XIX столетия крупнейшие представители тогдашней психологии – Вундт, Эббингауз, Титченер, Джемс – исходят из дуалистических установок. Джемс прямо заявляет[31], что в своем противопоставлении психических и физических процессов он стоит на локковских позициях. То же можно сказать о Титченере в первый период его научной деятельности[32]. Нужно при этом учесть, что, начиная с первой половины XIX столетия, с развитием исследований физиологии нервной системы и органов чувств в постановке исходного вопроса совершается существенный сдвиг: психофизическая проблема, которая касалась первоначально отношения психических явлений в человеке к физическим явлениям в окружающем мире, принимает специальную форму психофи-зиологической проблемы, вопроса о соотношении психических и физиологических процессов. Проблема психического выступает в виде вопроса о двоякой природе человека; более широкий, онтологический и гносеологический аспект проблемы вовсе выпадает. В распространенной философско-психологической литературе конца XIX и начала XX столетия она превращается в проблему души и тела. (Ср. Бине[33], Дриш[34], Эрдман[35], Штумпф[36] и др.) Ее пытаются решить, исходя из отношений души и тела, психических н физиологических функций друг к другу, вне отношения человека и его психической деятельности к окружающему миру; это закрывает путь к пониманию жизни организма в целом, и его психической деятельности в особенности, и делает проблему неразрешимой.

Нужно при этом учесть, что дуализм (психофизиологический параллелизм) в зарождающейся экспериментальной психологии приобретает совсем иной, чем у Декарта, все более реакционный смысл. Это относится, в частности, и к исследованиям по локализации психических функций, в которых психическая деятельность соотносится с клеточной структурой мозга (Мунк и другие представители так называемого психоморфологизма). Если рассматривать философию Декарта в перспективе исторического развития, не трудно обнаружить передовые тенденции, с которыми был связан его дуализм. Основные устремления Декарта были направлены на максимально возможное в его время вовлечение психических функций в сферу действия природных закономерностей. Дуализм Декарта явился философским выражением невозможности завершить этот процесс при тогдашнем уровне естествознания. Совсем иной смысл приобретает дуализм в психологии и физиологии конца XIX и начала XX столетия. Теряя здесь свою относительную оправданность состоянием научного знания и открываемыми им возможностями научного познания, дуализм приобретает все более заостренный агностический смысл; утверждение разнородности психических и всех прочих функций организма превращается в утверждение принципиальной непознаваемости их связи, их соотношения; мировоззренчески важнейшая проблема научной, философской мысли признается вовсе не разрешимой, лежащей по ту сторону научного знания. (Очень отчетливо эта агностическая позиция выступает у Шеррингтона[37].)

В рамках этой дуалистической концепции выступают две «теории»: 1) параллелизма и 2) внешнего взаимодействия. Как для одной, так и для другой психическое и физическое представляют собой два ряда чужеродных явлений. Первая – теория параллелизма, – считаясь с этой чужеродностью, исключает возможность какой-либо реальной зависимости между членами одного и другого ряда и тем не менее утверждает неизвестно на чем основанное и неизвестно как устанавливающееся однозначное соответствие между ними. Вторая теория – взаимодействия, – стремясь учесть факты действительной жизни, свидетельствующие о существовании реальных зависимостей между физическими (физиологическими) и психическими явлениями, признает внешнее взаимодействие между ними вопреки утверждаемой в исходной предпосылке чужеродности их и приходит, таким образом, к упразднению каких-либо внутренних закономерностей как психических, так и физических материальных явлений. Эти явно несостоятельные теории, широко распространенные на рубеже XIX и XX столетий, не сошли еще вовсе с философско-психологической арены.[38]

Разновидность дуалистической теории параллелизма, сочетающейся с теорией тождества, представляет собой гештальтистская теория изоформизма (Кёлер)[39]. Согласно этой теории изоморфизма, два рода явлений – физиологических процессов в мозгу и феноменальных психических процессов – объединяются тем, что динамическая структура у них всегда общая.

Гештальтистская теория изоморфизма тоже сводит всю проблему отношений психического и материального мира к одной лишь психофизиологической проблеме, которую она пытается решить в отрыве от проблемы гносеологической.

Дуализму, идущему в философии нового времени от Декарта, в начале XX столетия стал все решительнее противопоставляться монизм, якобы «нейтральный», являющийся продолжением берклеанства, подставляющим ощущения, сознание на место бытия. Махизм – первая из его разновидностей.[40]

В начале XX столетия на позиции махизма один за другим переходят такие крупнейшие представители психологической науки, как Вундт[41], Титченер[42], Джемс. В своем завершающем историко-теоретическом труде[43], представляющем собой попытку дать систематическое обоснование «новой» махистской ориентации психологии, Титченер называет ее родоначальниками Вундта вместе с Авенариусом[44] и Махом.

С особенно далеко идущими последствиями оказался связанным переход Джемса на махистские позиции.[45]

В то время как махисты, идущие от физики, выдвинули лозунг «материя исчезла», махист от психологии Джемс в своем известном докладе «Существует ли сознание?» [[46], сделанном в 1904 г. на конгрессе в Риме, провозгласил: «сознание испарилось». Будучи подставленным в качестве «опыта» на место своего объекта – бытия, сознание, действительно, неизбежно «испаряется»; в качестве объекта психологического исследования в человеке остаются только внешние реакции, лишенные всякого собственно психического содержания. Таким образом, философская эволюция Джемса и его переход на позиции махизма лишили почвы ту психологию сознания, одним из крупнейших представителей которой был он сам, и расчищали почву для бихевиоризма как психологии поведения. В философии линия Джемса ведет к неореализму и затем к прагматизму, образующим философскую основу некоторых толков бихевиоризма. Можно смело сказать, что судьба этих более поздних разновидностей «нейтрального» монизма – неореализма и прагматизма – так же тесно связана с судьбами психологии, как первоначальная разновидность «нейтрального» монизма – махизм, был связан с развитием физики.

Неореалисты – Перри, ближайший продолжатель «радикального эмпиризма» Джемса в философии, и Хольт – впервые провозглашают общую платформу бихевиоризма. Прагматисты – Дьюи и, особенно, Мэд – связывают прагматическую философию и бихевиористическую психологию в один клубок[47]. Основной «пафос» своей философии представители «нейтрального» монизма видят в борьбе против картезианской «бифуркации» природы. Всячески выпячивая свою борьбу против декартовского дуализма, они пытаются выдать себя за «революционеров» в философии, смело рвущих устаревшие традиции. Борьба с дуалистической «бифуркацией» природы (пользуясь их выражением) ведется ими с позиций все того же «нейтрального» монизма, который является монизмом эпистемологическим. Он переносит проблему психического целиком в гносеологический план. Поскольку при этом гносеологическая проблема решалась посредством подстановки психического на место его объекта, психическое неизбежно отрывалось от субъекта, от человека, от его мозга. При такой трактовке вопроса психофизиологический аспект проблемы или вообще выпадает (борьба Авенариуса против «интроекции»), или сохраняется дуализм, обособляющий психику от мозга. Такое сочетание идеалистического «монизма» в решении проблемы психического в «эпистемологическом» плане с дуализмом в решении «психофизиологической» проблемы отчетливо выступило уже у Вундта, который при определении предмета психологии, исходя из махистского понимания «опыта», утверждал, что психология и физика изучают один и тот же опыт, но только с разных точек зрения, и вместе с тем оставался на позициях так называемого психофизического параллелизма, т. е. открытого дуализма в вопросе об отношении психических и физиологических процессов. «Нейтральный» монизм в настоящее время представляет прежде всего Рассел, продолжающий, по его собственному заявлению, линию Джемса и американских неореалистов.[48]

У Рассела особенно обнаженно выступает схождение обоих путей, которыми махизм и неореализм шли к разрешению своей задачи, – растворение в нейтральных элементах опыта, с одной стороны, материи и, с другой – сознания[49]. В предисловии к «Анализу духа» Рассел прямо пишет, что цель его заключается в том, чтобы объединить две тенденции, из которых одна связана с психологией, а другая – с физикой[50]. С одной стороны, релятивистская физика, по мнению Рассела, делает материю все менее материальной, с другой – бихевиористическая психология стремится свести психическое к физическому. Ссылаясь на это, Рассел, так же как Мах и Джемс, утверждает, что «физика и психология не различаются по материалу», из которого состоит предмет их изучения[51]. «Дух и материя являются логическими построениями; элементы, из которых они строятся или выводятся, соединены различными отношениями, из которых одни изучаются физикой, а другие – психологией» [[52]. Однако к этому Рассел добавляет: если область физики состоит только из логических построений, то психология включает и те данные, из которых строится как физическое, так и духовное. Поэтому, заключает Рассел, все данные физических наук – это психологические данные. Основополагающая, всеобъединяющая наука, способная осуществить то, что тщетно пыталась сделать метафизика, – разрешить все проблемы философской мысли, связанные с соотношениями духа и материи, и дать конечный научный ответ о том, что происходит в мире, – была бы, согласно Расселу, в самых решающих пунктах более похожа на психологию, чем на физику[53]. По отношению к этой основной науке физика была бы производной дисциплиной. Вместе с тем все науки оказались бы объединенными с психологией, поскольку в ведении психологии находится основная ткань мира – единственная первичная данность – ощущения или элементы, подобные им. Здесь от «нейтральности» расселовского монизма не остается даже и видимости. Стараясь вообще подчеркнуть свою «нейтральность» в борьбе материализма и идеализма, Рассел сам вынужден признать, что в вопросе о составе мира его нейтральный монизм «склоняется к идеализму» [[54]. Видимость нейтральности Рассел стремится поддержать механистическим сведением психического к физическому. Суть концепции Рассела очень поучительно выступает в его понимании восприятия. Здесь общая линия «нейтрального» монизма выражается в двух положениях: с одной стороны, «мои восприятия в моей голове», с другой – «моя голова состоит из моих восприятий» [[55]. Сочетание этих двух положений достигается расчленением восприятия на два компонента: восприятие как процесс (perception) и восприятие как образование (percept); восприятие в первом смысле сводится к физиологическому процессу; во втором – как образование – подставляется на место своего предмета. Восприятие как процесс (perception), от которого к тому же отчленен его результат – чувственный образ, согласно Расселу, есть не психический, а чисто физиологический процесс; он совершается в голове человека. Восприятие как образование, отделенное от процессов, в результате которых оно возникает, от мозга, от субъекта, подставляется на место его предмета[56]. Таким образом, «материализм» тезиса, согласно которому восприятие совершается лишь в голове, оказывается не очень опасным, поскольку он тотчас перекрывается другим, по которому голова и весь материальный мир объявляются состоящими из восприятий. Эта операция, совершаемая над ощущениями и восприятиями, предваряется у Рассела еще другой, посредством которой он все несводимое к ощущению (в частности, желания, чувства, инстинкты, навыки), солидаризируясь с крайним бихевиоризмом, непосредственно сводит к внешнему поведению.

Таким образом, если в период господства психологии сознания у Вундта и Авенариуса «нейтральный» эпистемологический монизм сочетался с дуализмом в решении психофизиологической проблемы (в вопросе о соотношении психических и физиологических процессов), то у Рассела идеалистический монизм в решении гносеологической проблемы сочетается с механистическим сведением психического к физиологическому, или к поведению – в духе «радикального», уотсоновского бихевиоризма. Так анализ различных постановок проблемы психического показывает, что в них на передний план выступает то гносеологический, то психофизиологический аспект проблемы и, как правило, отсутствует правильное их соотношение.

Вслед за неореализмом свою разновидность «нейтрального», по существу идеалистического монизма, выдвинул прагматизм, тоже блокирующийся с бихевиоризмом, но уже не «радикальным» уотсоновским, а изощренным «социальным» (Мэд). Основным инструментом этой разновидности монизма, претендующего на «нейтральность» по отношению к материализму и идеализму, является семантика – понятие значения, символа. Предпосылки для этого семантизма создал в американской философии еще в 70–80-х гг. прошлого столетия Пирс (Ch. Peirсе); следующий шаг в том же направлении сделал в начале XX столетия Вудбридж, утверждавший, что дух или сознание – это сами явления, поскольку они обозначают или представительствуют друг друга.[57]

Эта семантическая концепция была затем развита и широко использована Дьюи и Мэдом[58]. Их основной тезис по этому вопросу заключается в том, что вещи и мысли или образы сотканы из одного и того же материала (Stuff), различие между ними – только функциональное и сводится к роли, которую они выполняют; явления опыта становятся духовными, поскольку они вступают в отношения знака и обозначаемого, поскольку они обозначают или символизируют друг друга по отношению к поведению (или органическим функциям)[59]. Таким образом, с одной стороны, сознание сводится к значению явлений, с другой – эти последние и вообще бытие в качестве опыта посредством семантических отношений идеализируются и превращаются в нечто духовное.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.