[в) Научная добросовестность Рикардо, пересмотревшего свои взгляды по вопросу о машинах. Прежние ошибочные предпосылки, сохранившиеся у Рикардо в его новой постановке вопроса]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

[в) Научная добросовестность Рикардо, пересмотревшего свои взгляды по вопросу о машинах. Прежние ошибочные предпосылки, сохранившиеся у Рикардо в его новой постановке вопроса]

[736] Глава 31-я называется «О машинах».

Этот раздел, который Рикардо добавил в третьем издании своего сочинения, свидетельствует о его добросовестности, которая так существенно отличает его от вульгарных экономистов.

«Я тем более считаю себя обязанным изложить свои взгляды на этот вопрос» {а именно, о «влиянии машин на интересы различных классов общества»}, «что в результате дальнейших размышлений они подверглись значительным изменениям. И хотя я не могу припомнить, чтобы я когда-либо публиковал по вопросу о машинах что-нибудь такое, от чего мне нужно было бы отказаться, однако я другим путем» {как член парламента?}[144]«оказал поддержку учениям, которые теперь признаю ошибочными. Я считаю поэтому своим долгом представить на рассмотрение читателя мои теперешние взгляды вместе с теми доводами, которые у меня имеются для них.

С тех пор как я впервые обратил свое внимание на вопросы политической экономии, я придерживался того взгляда, что такое применение машин в любой отрасли производства, которое имело бы своим следствием сбережение труда, является благом для всех и сопровождается только теми неудобствами, которые в большинстве случаев связаны с перемещением капитала и труда из одного занятия в другое».

{Эти «неудобства» достаточно велики для рабочего, если они, как это имеет место в современном производстве, происходят непрестанно.}

«Мне казалось, что земельные собственники, при условии, что они получают ту же самую денежную ренту, выиграли бы от понижения цен некоторых из тех товаров, на которые они расходуют эту ренту, — от понижения цен, являющегося необходимым следствием применения машин. Капиталист, думал я, в конечном счете выиграл бы совершенно таким же образом. Правда, тот, кто изобрел машину или первый применил ее, извлекал бы добавочную выгоду, так как в течение некоторого времени получал бы большие прибыли. Но, по мере того как машина входила бы в общее употребление, цена производимого ею товара понизилась бы, вследствие конкуренции, до его издержек производства, и тогда капиталист получал бы такую же денежную прибыль, как и прежде, и он только участвовал бы в общих выгодах [737] как потребитель, ибо при том же денежном доходе он имел бы возможность распоряжаться добавочным количеством предметов комфорта и удовольствия. Класс рабочих, думал я, тоже в одинаковой мере выиграл бы от введения машин, так как при той же самой денежной заработной плате рабочие имели бы возможность покупать больше товаров. И я полагал, что никакого сокращения заработной платы при этом не произойдет, так как капиталист был бы в состоянии предъявлять такой же спрос на труд, как и прежде, и применять прежнее количество труда, хотя, быть может, ему и пришлось бы применять его в производстве какого-нибудь нового или, во всяком случае, другого товара. Если бы в результате усовершенствования машин можно было при применении того же количества труда увеличить вчетверо количество производимых этим трудом чулок, а спрос на них увеличился бы только вдвое, то некоторое число рабочих чулочной промышленности пришлось бы уволить; но так как капитал, применявший их, продолжал бы существовать и так как его владельцы были бы заинтересованы в его производительном употреблении, то мне казалось, что он будет применен в производстве каких-либо других полезных для общества товаров, на которые существовал бы твердо обеспеченный спрос… Так как мне, стало быть, казалось, что спрос на труд останется таким же, как и прежде, а заработная плата не понизится, то я полагал, что рабочий класс в такой же степени, как и другие классы, воспользуется выгодами общего удешевления товаров, вызванного применением машин.

Таковы были мои взгляды, и, поскольку речь идет о земельном собственнике и капиталисте, они не изменились; но я убедился, что замена человеческого труда машинами часто приносит большой ущерб классу рабочих» (стр. 466–468) [Русский перевод, том I, стр. 318–319].

Прежде всего надо отметить, что Рикардо исходит из ошибочной предпосылки, будто машины всегда вводятся в таких сферах производства, где уже существует капиталистический способ производства. Между тем известно, что механический ткацкий станок первоначально заменяет ручного ткача, дженни — ручного прядильщика, а косилка, молотилка, сеялка заменяют, быть может, мелкого самостоятельного крестьянина и т. д. Здесь не только вытесняется работник, но и его орудие производства перестает быть капиталом (в рикардовском смысле). Это полное или окончательное обесценение старого капитала наступает и тогда, когда машины революционизируют существовавшую до их введения мануфактуру, покоившуюся лишь на разделении труда. Здесь нелепо говорить, что «старый капитал» продолжает предъявлять такой же спрос на труд, как и прежде.

«Капитал», применявшийся ручным ткачом, ручным прядильщиком и т. д., уже не «продолжал бы существовать».

Но предположим, ради упрощения исследования, что машины {мы здесь, разумеется, не говорим о применении машин в новых отраслях производства} введены лишь в тех сферах, где уже господствует капиталистическое производство (мануфактура), или даже в мастерских, основанных уже на машинном производстве, так что речь идет о том, что повышается их автоматический характер или вводятся улучшенные машины, которые позволяют либо уволить часть занятых до тех пор рабочих, либо применять то же, что и прежде, число рабочих, но так, что доставляемый ими продукт при этом возрастает. Последнее, конечно, представляет собой наиболее благоприятный случай.

Для уменьшения путаницы необходимо различать две вещи: 1) фонд капиталиста, применяющего машины и увольняющего рабочих; 2) фонд общества — потребителей товаров этого капиталиста.

К пункту 1-му. Что касается капиталиста, вводящего машины, то ошибочно и нелепо говорить, будто он может затрачивать на заработную плату ту же сумму капитала, что и прежде. (Даже тогда, когда он прибегает к займу, это остается столь же неверным, если не по отношению к нему самому, то по отношению ко всему обществу.) Одну часть своего капитала он превращает в машины и иной основной капитал, другую часть — в такие вспомогательные материалы, в которых он раньше не нуждался, и более значительную, чем прежде, часть капитала он превращает в сырье, поскольку мы предполагаем, что с меньшим числом рабочих он производит больше товара и, следовательно, нуждается для этого в большем количестве сырья. Отношение переменного капитала, т. е. капитала, затрачиваемого на заработную плату, к постоянному капиталу уменьшилось в его отрасли производства. И это уменьшившееся отношение останется в силе (уменьшение переменного капитала по отношению к постоянному даже еще усилится вследствие того, что вместе с накоплением развивается производительная сила труда) даже и в том случае, если предприятие этого капиталиста так расширится на новой ступени производства, что он сможет снова дать работу всем уволенным рабочим или даже еще большему числу рабочих, чем прежде. {Спрос на труд в его предприятии будет расти вместе с накоплением его капитала, но в гораздо меньшей степени, чем накопляется его капитал, и этот последний, по своей абсолютной величине, никогда уже не будет представлять такого же источника спроса на труд, как прежде. А это имеет своим ближайшим результатом то, что часть рабочих оказывается выброшенной на улицу.}

Но, скажут нам, косвенным образом спрос на рабочих останется тем же, ибо возрастет спрос на рабочих для машиностроения. Однако Рикардо сам уже показал раньше{146}, что машины никогда не стоят такого количества труда, какое они заменяют. Возможно, что в машиностроительных предприятиях рабочий день временно будет удлинен [738] и что в связи с этим на первых порах нельзя будет занять в них ни одного добавочного рабочего. Сырье — например, хлопок — может получаться из Америки и Китая, а для выброшенных на улицу английских рабочих весьма безразлично, возрастает ли при этом Спрос на американских негров или китайских кули. Но предположим даже, что сырье производится внутри страны. Тогда в земледелии будет занято больше женщин и детей, будет применяться больше лошадей и т. д., будет произведено, быть может, больше именно этого продукта и меньше какого-нибудь другого продукта. Но спроса на уволенных промышленных рабочих здесь не возникнет, так как и здесь, в земледелии, происходит тот же процесс, создающий постоянное относительное перенаселение.

Prima facie{147} представляется невероятным, что введение машин высвобождает капитал у фабриканта при первоначальном вложении им капитала в предприятие. Введение машин только дает его капиталу другое приложение, ближайшим результатом которого, согласно самой же этой предпосылке, является увольнение рабочих и превращение части переменного капитала в постоянный капитал.

К пункту 2-му. Что касается публики, то у нее в результате удешевления товаров, производимых при помощи машины, высвободится прежде всего доход; капитал высвободится — непосредственно — лишь в той мере, в какой производимый при помощи машины предмет входит в качестве элемента производства в постоянный капитал. {Если он входит в обычное потребление рабочих, то, согласно взглядам самого Рикардо, это должно повлечь за собой понижение действительной заработной платы[145] также и в других отраслях производства.} Одна часть высвободившегося дохода будет потреблена в виде того же предмета либо потому, что удешевление этого предмета сделает его доступным для новых слоев потребителей (впрочем, в последнем случае доход, затрачиваемый на этот предмет, не является высвободившимся доходом), либо потому, что прежние потребители будут потреблять теперь большее количество подешевевшего предмета, например четыре пары хлопчатобумажных чулок вместо одной пары. Другая часть высвободившегося указанным образом дохода может служить для расширения той отрасли производства, в которой введены машины, или же для создания новой отрасли, производящей другой товар, или, наконец, для расширения какой-нибудь ранее существовавшей отрасли производства. Как бы то ни было, высвободившийся таким образом и превращенный обратно в капитал доход едва ли будет достаточен хотя бы для того, чтобы поглотить ту часть прироста населения, ежегодно вновь притекающего во все отрасли производства, для которой старая отрасль производства в первую очередь оказалась теперь закрытой. Но возможно также, что часть высвободившегося дохода будет обменена на заграничные продукты или потреблена непроизводительными работниками. Во всяком случае, не существует никакой необходимой связи между высвободившимся доходом и освобожденными от дохода рабочими.

В-третьих. То нелепое представление, которое лежит в основе аргументации Рикардо, заключается, однако, в нижеследующем.

[Как мы видели,] капитал фабриканта, вводящего машины, не высвобождается. Он только получает другое назначение, а именно такое назначение, при котором он не превращается, как прежде, в заработную плату для уволенных ныне рабочих. Он частично превращается из переменного капитала в постоянный. Даже если бы часть его высвободилась, то она была бы поглощена теми сферами производства, в которых уволенные рабочие работать не могут и которые в лучшем случае дали бы приют только тем, кто должен был бы занять их место.

А высвободившийся доход, — если его высвобождение не парализуется увеличившимся потреблением подешевевшего предмета или если он не обменивается на получаемые из-за границы жизненные средства, — лишь открывает, благодаря расширению старых или созданию новых отраслей производства, необходимый клапан (если высвободившийся доход вообще открывает его!) для той части ежегодно притекающего прироста населения, перед которой в первую очередь оказывается закрытой старая отрасль производства, где были введены машины.

Так вот, та нелепость, которая в скрытом виде образует основу аргументации Рикардо, сводится не более и не менее, как к следующему:

Те жизненные средства, которые раньше потреблялись уволенными ныне рабочими, продолжают ведь существовать и по-прежнему находятся на рынке. С другой стороны, эти рабочие руки тоже находятся на рынке. Следовательно, на одной стороне имеются жизненные средства (а значит, и средства оплаты) рабочих, являющиеся ????µ??{148} переменным капиталом, а на другой стороне — незанятые рабочие. Стало быть, налицо имеется фонд для того, чтобы привести этих последних в движение. И, следовательно, они найдут себе работу.

Возможно ли, чтобы даже такой экономист, как Рикардо, болтал подобного рода вздор, от которого волосы становятся дыбом?

Согласно этой концепции, в буржуазном обществе ни один работоспособный и желающий работать человек не мог бы голодать, когда на рынке, в обществе, имеются жизненные средства, которыми можно уплатить ему за ту или иную работу.

Прежде всего надо сказать, что эти жизненные средства отнюдь не противостоят уволенным рабочим в качестве капитала.

Предположим, что в результате введения машин оказались внезапно выброшенными на улицу 100000 рабочих. Тогда прежде всего не подлежит никакому сомнению, [739] что находящиеся на рынке земледельческие продукты, которых в среднем хватает на весь год и которые раньше потреблялись этими рабочими, останутся по-прежнему на рынке. Что получилось бы, если бы на них не оказалось спроса и если бы вместе с тем их нельзя было вывезти за границу? Так как относительно, по сравнению со спросом, предложение возросло бы, то эти продукты упали бы в цене, а вследствие этого падения цен повысилось бы их потребление, хотя бы уволенные 100000 рабочих и умирали с голоду. Нет даже необходимости в том, чтобы цена предметов питания упала: возможно, что их будет меньше ввезено из-за границы или больше вывезено за границу.

Рикардо исходит из фантастического представления, будто весь механизм буржуазного общества устроен так тонко, что если уволены, например, десять рабочих, то их жизненные средства, ставшие теперь свободными, обязательно должны быть так или иначе потреблены теми же самыми десятью рабочими, а в противном случае совсем не могут найти себе сбыт, — как если бы на дне этого общества не было массы полузанятых или совсем не занятых людей, барахтающихся в непрестанных поисках работы, и как если бы капитал, существующий в виде жизненных средств, представлял собой некоторую фиксированную величину.

Если бы вследствие уменьшения спроса рыночная цена хлеба упала, то имеющийся в виде хлеба капитал (в его денежном выражении) уменьшился бы и, поскольку его нельзя вывезти за границу, был бы обменен на менее значительную часть денежного дохода общества. И это тем более справедливо относительно капитала, имеющегося в виде продуктов промышленности. В течение того ряда лет, когда ткачи, работавшие на ручных станках, постепенно погибали от голода, производство и экспорт английских хлопчатобумажных тканей чрезвычайно увеличились. Одновременно с этим (в период 1838–1841 гг.) повысились цены на предметы питания. И у ткачей не было ни единой целой тряпки, чтобы одеться, и не имелось пищи хотя бы настолько, чтобы душа держалась в теле. Постоянное искусственное производство перенаселения, поглощаемого только во времена лихорадочного процветания, является одним из необходимых условий производства для современной промышленности. И ничто не мешает тому, чтобы в одно и то же время часть денежного капитала лежала праздно, без употребления, цены на жизненные средства, вследствие относительного перепроизводства последних, падали, а вытесненные машинами рабочие умирали с голоду.

Конечно, в конце концов, высвободившийся труд, вместе с высвободившейся частью дохода или капитала, должен найти себе то или иное применение в какой-нибудь новой отрасли производства или в старых отраслях производства в случае их расширения, но это больше идет на пользу тем, кто должен был бы занять место вытесненных рабочих, чем им самим. Постоянно возникают новые ответвления более или менее непроизводительных отраслей труда, в которых непосредственно расходуется доход. К этому присоединяются: образование основного капитала (железные дороги и т. д.) и открываемая этим возможность работы по надзору; производство предметов роскоши и т. д.; внешняя торговля, вносящая все большее и большее разнообразие в те предметы, на которые расходуется доход.

Исходя из своей нелепой точки зрения, Рикардо поэтому предполагает, что введение машин только тогда вредит рабочим, когда оно уменьшает валовой продукт (а потому и валовой доход). Такого рода случай возможен, конечно, в крупном сельском хозяйстве, когда там начинают применять лошадей, потребляющих зерновой хлеб, до этого потреблявшийся рабочими, или когда хлебные поля превращают в пастбища для овец и т. д. Но в высшей степени абсурдно распространять этот случай на промышленность в собственном смысле слова, у которой рынок для ее валового продукта отнюдь не ограничивается рамками внутреннего рынка. (К тому же, если одна часть рабочих умирает с голоду, то другая часть их может лучше питаться, лучше одеваться; точно так же могут лучше питаться и одеваться непроизводительные работники и промежуточные слои, стоящие между рабочим и капиталистом.)

Само по себе ошибочно мнение, что увеличенное количество (или вообще количество) предметов, входящих в доход, само по себе является фондом для рабочих, или образует для них капитал. Часть этих предметов потребляется непроизводительными работниками или людьми, вообще не работающими. Другая часть может быть превращена посредством внешней торговли из той формы, в которой она служит в качестве заработной платы, — из своей грубой формы, — в такую форму, в которой она входит в доход богатых или же служит производственным элементом постоянного капитала. Наконец, некоторая часть потребляется самими уволенными рабочими в работном доме, в тюрьме, в виде милостыни или в виде украденного имущества, или же в виде платы за проституцию их дочерей.

В дальнейшем я коротко сведу воедино те положения, в которых Рикардо развивает свою нелепую аргументацию. Толчок для этой аргументации, как он сам говорит, он получил из книги Бартона, на которой поэтому надо будет коротко остановиться после приведения упомянутых цитат.

[740] Само собой разумеется, что для того, чтобы ежегодно было занято определенное число рабочих, необходимо ежегодно производить определенное количество продуктов питания и других предметов необходимости. В крупном земледелии, в скотоводстве и т. д. является возможным тот случай, что чистый доход (прибыль и рента) увеличивается, тогда как валовой доход, масса предметов необходимости, предназначенных для содержания рабочих, уменьшается. Но вопрос здесь не в этом. Масса предметов, входящих в потребление, или — пользуясь выражением Рикардо — масса предметов, входящих в валовой доход, может быть увеличена без того, чтобы благодаря этому увеличилась та часть этой массы, которая превращается в переменный капитал. Эта часть может даже уменьшиться. Тогда больше потребляется в качестве дохода капиталистами, земельными собственниками, их слугами, непроизводительными классами, государством, промежуточными классами (торговцами) и т. д.

Скрытой основой рассуждений Рикардо (и Бартона) служит то, что он исходил первоначально из предположения, будто всякое накопление капитала представляет собой увеличение переменного капитала и потому спрос на труд непосредственно увеличивается в той же пропорции, в какой происходит накопление капитала. Это оказалось неверным, так как вместе с накоплением капитала происходит изменение в его органическом строении и постоянная часть капитала возрастает в большей прогрессии, чем его переменная часть. Но это не препятствует тому, чтобы доход постоянно возрастал по стоимости и по количеству. Этот рост дохода не ведет, однако, к тому, чтобы на заработную плату расходовалась соответственно увеличивающаяся часть совокупного продукта. Те классы и подклассы, которые не живут непосредственно своим трудом, возрастают в численности и живут лучше, чем прежде, и точно так же увеличивается число непроизводительных работников.

Доход такого капиталиста, который превращает часть своего переменного капитала в машины (и который поэтому во всех тех сферах производства, где сырье образует один из элементов стоимости продукта, должен, по сравнению с количеством применяемого им труда, более значительную долю капитала затрачивать также и на сырье), — доход этого капиталиста мы оставим в стороне как не имеющий непосредственного отношения к занимающему нас вопросу. Его капитал, действительно вошедший в процесс производства, а также и его доход, существует сперва в форме тех продуктов или, вернее, тех товаров, которые он сам производит, например — в виде пряжи, если он прядильный фабрикант. Некоторую часть этих товаров — или тех денег, за которые данный капиталист их продает, — он, после введения машин, превращает в машины, вспомогательные материалы и сырье, вместо того чтобы, как прежде, выплачивать эту часть денег рабочим в виде заработной платы, т. е. косвенно превращать ее в жизненные средства для рабочих. За некоторыми исключениями, имеющими место в земледелии, капиталист будет производить этих товаров больше, чем прежде, хотя уволенные им рабочие и перестали быть потребителями, а значит и покупателями его собственных изделий, каковыми они были раньше. Теперь на рынке существует больше товаров этого рода, хотя они и перестали существовать для выброшенных на улицу рабочих или перестали существовать для них в таком объеме, как раньше. Следовательно, что касается прежде всего продукта, произведенного этим самым капиталистом, то даже в том случае, если продукт этот входит в потребление рабочих, увеличению его количества нисколько не противоречит то, что часть его перестала существовать для рабочих в качестве капитала. Напротив, ту часть постоянного капитала, которая сводится к машинам, вспомогательным материалам и сырью, теперь должна возмещать более значительная часть совокупного продукта, т. е. более значительная часть совокупного продукта должна теперь быть обменена на большее, чем прежде, количество этих элементов воспроизводства. Если бы вызываемое введением машин увеличение количества товаров находилось в противоречии с уменьшением существовавшего раньше спроса на производимые с помощью этих машин товары (а именно, спроса со стороны уволенных рабочих), то в большинстве случаев введение машин было бы вообще невозможно. Таким образом, масса производимых товаров и та доля этих товаров, которая превращается обратно в заработную плату, непосредственно не имеют между собой никакого определенного соотношения или никакой необходимой связи, если рассматривать тот самый капитал, часть которого теперь обратно превращается не в наемный труд, а в машины.

Что же касается общества в целом, то у него происходит замещение или, вернее, расширение границ его дохода, в первую очередь в отношении того предмета, который стал дешевле благодаря машинам. Этот доход может быть по-прежнему затрачен как доход, а если сколько-нибудь значительная часть его превращается в капитал, то налицо всегда уже имеется, кроме искусственно созданного перенаселения, также и естественный прирост населения, способный поглотить ту часть дохода, которая превращается в переменный капитал.

Итак, остается prima facie лишь следующее: производство всех других предметов, в частности также и в тех сферах, которые производят предметы, входящие в потребление рабочих, происходит — несмотря на увольнение, скажем, 100 рабочих — в тех же размерах, что и прежде; вне всякого сомнения это имеет место в момент их увольнения. Поэтому, поскольку уволенные рабочие предъявляли спрос на указанные предметы, спрос этот уменьшился, хотя предложение осталось без изменения. Следовательно, если это уменьшение спроса не будет чем-нибудь компенсировано, произойдет понижение цены соответствующего товара (или же, вместо понижения цены, большее количество товара может остаться на рынке в виде запаса на будущий год). Если соответствующий товар вместе с тем не является предметом экспорта и если спрос на него продолжает стоять ниже прежнего уровня, то воспроизводство данного предмета уменьшится, но отнюдь не обязательно уменьшится [741] применяемый в этой сфере капитал. Быть может, будет произведено больше мяса или больше технических растений или деликатесов и меньше пшеницы, или больше овса для лошадей и т. д., или меньше бумазейных курток и больше сюртуков для буржуазии и т. п. Однако если бы благодаря удешевлению, например, хлопчатобумажных тканей занятые в производстве рабочие могли тратить больше на пищу и т. д., то не было бы никакой необходимости в том, чтобы имело место какое-либо из указанных следствий. Может производиться прежнее, и даже большее, количество товаров, — в том числе и таких, которые входят в потребление рабочих, — несмотря на то, что теперь меньше капитала, менее значительная часть совокупного продукта превращается в переменный капитал, затрачивается на заработную плату.

Здесь нет также и того, чтобы для производителей этих товаров высвобождалась часть их капитала. В худшем случае спрос на их товары уменьшится, и потому воспроизводство их капитала будет происходить с затруднениями, при понизившихся ценах на их товары. Поэтому их собственный доход сразу уменьшился бы, как это имеет место при всяком падении товарных цен. Но нельзя сказать, что какая-либо часть их товаров ранее противостояла уволенным рабочим в качестве капитала, а теперь «высвободилась» одновременно с ними. То, что противостояло рабочим в качестве капитала, это — часть товара, производимого теперь при помощи машин; причем эта часть притекала к ним в виде денег и обменивалась ими на другие товары (жизненные средства), которые по отношению к рабочим не выступали в качестве капитала, а противостояли их деньгам просто как товары. Это, следовательно, — отношение совершенно иного рода. Фермер или какой-нибудь другой капиталист, товары которого рабочие покупали на свою заработную плату, не противостоял им как капиталист и не использовал их в производстве как рабочих. Теперь они только перестали быть для него покупателями, что, пожалуй, если это не уравновешивается другими обстоятельствами, может вызвать временное обесценение его капитала, но не высвобождает никакого капитала для найма уволенных рабочих. Тот капитал, который использовал их в производстве, все еще «продолжает существовать», но уже не в той форме, в какой он сводится к заработной плате (или же он сводится к заработной плате лишь косвенно и в меньшей степени).

В противном случае всякий, кто имел несчастье каким-нибудь образом потерять свои деньги, высвобождал бы тем самым такой капитал, который ему же самому давал бы работу.