Крит против Гипербореи
Крит против Гипербореи
Ответ на этот вопрос дает А. В. Сазанов в статье «К изучению теонимии Боспорского царства». Он прослеживает линию развития культа Артемиды от критской Потнии Терон. Общепризнанно, что основные греческие культы не были генетически связаны с микенскими. Однако культ Артемиды принадлежал к числу немногих, связанных с ними. Главным божеством минойского Крита была Потниа Терон. Она изображалась как повелительница зверей. В ней как бы соединялись функции Афины и Артемиды.
Дж. Пендлбери еще не знал имени этой богини, но отмечал те же ее характерные черты, разобранные потом разными греческими богинями: «На протяжении всей своей истории критяне поклонялись природе, олицетворением которой, начиная со среднеминойских времен (по датировке Пендлбери, это примерно 2000 лет до н. э.) была Великая матерь богов, повелительница диких зверей и владычица деревьев и гор. Для символизации плодородия природы ее часто изображали с сыном — богом-мальчиком. В греческие времена ее атрибуты были распределены между различными богинями: Афина получила ее змей, Афродита — ее голубей и ее сына, Артемида — ее оленей, а различные нимфы — ее горы, потоки и леса». При этом Пендлбери четко отделял критян от греков: по его мнению, «в расовом отношении между обоими народами лежит целая пропасть». «Критский язык, всего вероятнее, имеет анатолийское происхождение; возможно, он родственен ликийскому, киликийскому или карийскому, поскольку из этих мест, по-видимому, происходит и само племя».
Столь же резко отделяет критян от греков теоретик французского Национального фронта Иван Бло: «Критская цивилизация, которая процветала в Греции примерно за 2000 лет до нашей эры не была ни греческой, ни индоевропейской. Это была мирная, торговая, художественно очень развитая цивилизация народа, сосредоточенного вокруг своего царского дворца, как в Азии. Ее высшие божества были хтоническими, а не небесными, как у индоевропейцев».
Однако не все специалисты по древней Греции столь безжалостно отбрасывают Крит в Азию. Например, по мнению В.С. Сергеева, «существенное отличие критского строя от восточного составляет отсутствие на Крите могущественного жречества и монументальных построек для отправления культа (храмов)». Одновременно В.С. Сергеев отмечает «слабое развитие в Греции жреческой касты, стремившейся унифицировать идеологические образы и понятия, как это имело место на древнем Востоке». Эта черта как раз сближала Крит с Грецией.
Вокруг Крита завязано очень многое. Из него делают своего рода антипод Гипербореи. Поэтому необходимо выяснить:
1. имеет ли на самом деле место конфликт Гиперборея — Крит и
2. если да, чью сторону стоило бы принять в этом конфликте.
Безапелляционный и бездоказательный тезис «Гиперборея превыше всего» обсуждению не подлежит. Он основан на глубоком, но ложном убеждении в превосходстве мужского начала над женским и в не менее ложном отождествлении первого начала — с «нордическим», а второго — с южным, отождествлении, которое восходит к Бахофену и Эволе.
В действительности мы наблюдаем одну и ту же картину и на севере, и на юге: и у германцев женщина была в почете, и на Крите поклонялись женскому божеству и культовые обряды выполняли женщины-жрицы. Так что если в теории «в начале был Бахофен», то откуда на самом деле пришло «зло» к грекам, если не с севера и не с юга? «Зло» в данном случае употребляется не в эволианском смысле как тлетворное, южное матриархальное влияние, а в совершенно противоположном: какие силы разрушили в Греции цивилизацию Великой Богини? Если это и были мифические гипербореи, то отнюдь не нордические, потому что самыми что ни на есть нордическими все расисты считают дорийцев, а именно у дорийцев женщины занимали гораздо более почетное положение, чем у остальных греков. Брачные отношения у них во многом были еще более архаичны, чем даже те, которые описаны Гомером.
Эгеида была для Эволы средоточием всяческой скверны. Его шокировало, что в критской культуре слово «страна отцов…отечество» (патрис) заменялось словом «страна матерей» (метрис). В этой культуре, основой которой являются еще более древние южные культы, Боги смертны. У Зевса нет отца, а есть только «мать сыра земля». Таким образом, в начале была Женщина (а не Бахофен к великому сожалению Эволы), а бог Зевс — нечто сотворенное, смертное — на Крите даже показывают его могилу. Бессмертна зато неизменная женская почва, питающая все живое. После того, как у Гесиода тьма Хаоса осветилась, появилась черная Гея, женское начало. Без мужа она рождает горы и моря, а потом своего собственного супруга. Все божественное потомство, происходящее от Геи, которое Эвола призывает не путать с «чистой олимпийской линией», проявляет себя в мире, подверженном движению, изменениям и становлению.
Олимпийское представление о божественном у эллинов это представление о символическом мире бессмертных, светлых существ, отдаленных от низшей сферы земных вещей. Это представление о священном ассоциируется с сияющим небом и покрытыми снегом вершинами. Наоборот, представления о Хаосе как о первоначале, основе всего сотворенного, включая свет; о Земле, как о всеобщей Матери, которая существовала до своего божественного супруга и, наконец, о случайности хаотического становления, не щадящего и богов, в действительности не эллинские, это темы, которые в синкретизме Гесиода выдают свою пеласгическую основу.
У Гесиода мы встречаем идею непорочного зачатия в еще более грандиозной форме, чем в христианстве, потому что у него речь идет о «непорочном зачатии» не только Бога, но и всего мироздания, однако Эвола, если ему кто-нибудь не нравится, не знает худшего ругательства, как обозвать человека «пеласгом». Он ссылается на то, что греческие историки часто враждебно говорят о пеласгах, и видит победу эллинского начала над пеласгическим в падении царства Миноса, которое «стояло на пеласгической земле, где Зевс считался хтоническим и даже смертным демоном; где черная Мать-Земля была высшим и самым могущественным божеством; где господствовали, главным образом, связанные с женским началом, а может быть, и с упадком Египта культы Геры, Гестии, Фемиды, харит и нереид и где…на ритуалы и обычаи наложила свой отпечаток гинекократия».
Геродот, действительно, сообщает, что «имена почти всех божеств заимствованы из Египта, кроме Посейдона, Диоскуров, Геры, Гестии, Фемиды, харит и нереид. Те же божества, имен которых египтяне не знают, названы, как мне кажется, пеласгами, кроме Посейдона». (II. 50)
Правда, Геродот тут же противоречит сам себе. По его словам, «пеласги не называли богов по именам и не знали имен. Пеласги узнали имена богов из Египта» (II.52). Но как, спрашивается, пеласги могли узнать эти имена из Египта, если Геродот только что утверждал, что имена вышеперечисленных божеств египтяне как раз не знали, и эти имена — пеласгического происхождения?
И это не единственное противоречие у Геродота. Эвола цитирует кн. I, 57, где Геродот называет язык пеласгов «варварским» и отмечает, что язык пеласгов, которые живут в г. Крестона на Халкидике, «не похож ни на один из языков соседних народов», однако Геродот тут же как ни в чем не бывало добавляет: «Эллины отделились от пеласгического племени» (I, 58). В частности, «афиняне, пока нынешнюю Элладу населяли пеласги, были пеласгами и именовались кранеями» (VIII, 44). «Население Аттики, бывшее пеласгическим, с приходом эллинов изменило и язык свой» (I,57). В итоге остается непонятным, что же на самом деле произошло: то ли эллины отделились от пеласгов, то ли слились с ними и ассимилировали их?
Если бы пеласгическое влияние было таким негативным, как учит Эвола, то пережитки матриархата были бы сильней всего именно в Афинах. Однако в действительности все обстояло «с точностью до наоборот»: в Афинах-то женщины как раз и находились в самом приниженном положении.
Так что Эвола зря грешил на пеласгов. И зря поверил ему и Бахофену М. Серрано, назвавший «архаической» идею Великой Богини и связавший ее с доарийским эгейско-средиземноморским и даже дравидским населением. Этнический состав доэллинского населения Греции теперь стал более или менее ясным. «Догреческий субстрат представлял собой в диахроническом плане многослойный конгломерат гетерогенных явлений, древнейшие из которых следует отнести к доиндоевропейскому слою» (первоначальное население Крита). Но и «первыми индоевропейцами…на юго-востоке материковой Греции, Крите и других эгейских островах были не «пеласги», а «хетто-лувийские племена, пришедшие из Анатолии, а второй догреческий слой это и были «пеласги», племена вышедшие из восточных областей Балканского полуострова, расположенных в непосредственной близости к фракийским.
Таким образом, прослеживается связь между пеласгами и Трипольской культурой, приписываемой фракийцам. Характерной чертой Трипольской культуры являются статуэтки женских божеств, расставленные на глиняных жертвенниках в домах. В своей огромной монографии «Прародина ариев» Ю.Шилов, в соответствии со своими установками на провозглашение Украины «родиной слонов» не только утверждает, будто «именно украинский народ сохранил наибольше традиций древнейших ариев», но и делает из области распространения Трипольской культуры, которую отождествляет с мифической Араттой, главный центр мировой цивилизации. Шумер, оказывается, всего лишь жалкая периферия «Трипилля».
Однако в этой навозной куче националистической брехни можно найти и рациональные зерна. В книге Ю. Шилова упоминается, в частности, о том, что Трипольскую культуру связывают как раз с племенами пеласгов и что для нее характерна традиция Великой Богини-Матери. Эта традиция идейно связывает Триполье и Крит. А кто жил на Крите, мы знаем из гомеровской «Одиссеи»:
…Разные слышатся там языки: там находишь ахеян,
С первоплеменной породой воинственных критян,
Кидоны там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов
В городе Кноссе живущих.
А Кносс был как раз центром критской культуры. Культуры Великой Матери.
Если же потянуть ниточку в сторону Малой Азии, обнаружится та же самая закономерность. Особое удивление у Геродота вызывали ликийцы своим совершенно особым обычаем, отличающим их от всех народов: они называют себя по матери, а не по отцу. Причем ликийцы «издревле происходят с Крита» (I, 173).
Ученые долго бились над дешифровкой ликийского языка, не зная, к какой семье его отнести, индоевропейской или кавказской. Но впоследствии чаша весов сильно склонилась в сторону индоевропейского характера ликийского языка. Жаль, не дали заняться этим нашим доблестным дилетантам от языкознания, вроде Гриневича: они как узнали бы, что по-ликийски «жена» будет «лада», сразу же провозгласили бы ликийцев славянами и заявили территориальные претензии на Крит и Ликию. Серьезные же ученые, такие как Х. Педерсен, сближают ликийский язык с хеттским.