НАУКА ПРЕВРАЩЯЕТСЯ В МИФОЛОГИЮ

Ни наука, ни рациональный подход не являются универсальными и совершенными. Они — только обособленная традиция, не сознающая своих исторических корней.

Пол Фейерабенд

В течение тысячелетий люди верили в то, чего они не могли видеть: в богов, призраков, всевозможных духов.

Вспомните идеальные формы Платона, нирвану Будды, христианский образ Бога и Его небес.

И действительно, часто для нас эти невидимые сферы и фантомы более реальны, чем объекты, которые мы можем видеть и осязать. На протяжении веков шаманы и священники говорили о духах, которые обращаются исклю?228 чительно к ним, и большая часть людей верила их рассказам, какими бы фантастичными они ни были.

Атомы — это не объекты. Вернер Хайзенберг

В течение тысячелетий человечество верило, что из ничего может получиться только ничего. Сегодня мы готовы спорить, что из ничего получилось все. Никому не надо платить за Вселенную. Она — сплошной дармовой завтрак. Пол Дейвис

Теперь мы верим ученым–шаманам, которые рассказывают нам о причудливых, невидимых мирах, простирающихся далеко за границы обычного восприятия и разумения. Даже сами ученые признают, что они не в состоянии заглянуть в субатомные миры, а могут увидеть только следы, которые свидетельствуют об их существовании. И однако же мы доверяем их описаниям.

Возможно, место науки теперь в царстве мифов или поэзии. Научные теории напоминают мистические видения, а математические уравнения — какую–то новую систему иероглифов. Быть может, современные ученые просто находят новые символы для непостижимых тайн Вселенной.

Мы, конечно же, поместим большие объединенные теории в наши научные священные книги, где они займут почетное место в качестве еще одной главы в истории наших попыток понять Вселенную. Однако мы должны помнить, что последние научные «истины» соотносятся с нашим чувственным восприятием реальности не лучше, чем библейская версия истины. Наука — это еще один ряд названий для описания неизвестного.

Возможно, когда–нибудь мы будем поклоняться силам и элементам, которые то и дело открывают в наши дни. В конечном счете, ядро любой религии — это рассказы о начале и конце мира, а ученые сегодня занимаются составлением нового писания.

229

Все человеческие общества пытались понять, с чего началось мироздание, и теперь физики и астрономы предлагают свой вариант.

В начале, заявляют они, была «сингулярность»: одна–единственная частица, которая содержала в себе всю Вселенную, настолько маленькая, что никто бы ее даже и не увидел.

Вот что говорит физик Джон Л. Кастри в своих «Потерянных парадигмах»:

Вы можете возразить, что совершенно невозможно представить себе, как целая Вселенная могла быть спрессована в объеме, намного меньшем, чем размер атома, поскольку тогда плотность энергии была бы недопустимо большой. Но следует помнить, что, согласно квантовой теории, энергия и время — это сопряженные переменные, так что мы можем иметь огромный заряд энергии в небольшом объеме, если время достаточно мало.

А почему бы и нет? Это выглядит не менее правдоподобно, чем представление о том, что седобородый Творец создал небо и землю в течение семи дней.

Почти две тысячи лет, и ни одного нового бога! Фридрих Ницше

Физики и астрономы наконец–то взялись за написание новой версии Бытия. «Вначале мы все были одной частицей». Что за прекрасный образ, дающий чувство уюта и заставляющий вспомнить об яйце: мы все были сжаты в комок вместе со всеми остальными живыми существами, океанами и горами, звездами и галактиками. Все это было спрессовано внутри одной крохотной частицы. (Должно быть, это была очень и очень тяжелая маленькая частица.) Там было очень тесно и поэтому стало слишком жарко, душно и напряженно, так что в итоге все вдруг начали разбегаться в разные стороны, и произошел взрыв огромной силы, который назвали «большим взрывом». [230]

Из одной частицы произошло все, что существует и когда–либо существовало, включая гигантские леса и океаны, велосипеды и адвокатов, пиццу и пылинки, а также миллиарды огромных галактик, полных звезд. Аминь! Что за дивную, замечательную историю сочинили эти ученые! А как быть с концом этой истории?

По словам физика–теоретика Энтони Зи:

Все обратится в облако пионов и позитронов.

Вполне может статься, что науку, творца нынешней картины реальности, будущие поколения сочтут чем–то диковинным или даже нелепым; они могут приравнять нашу веру в физику к вере в Санта Клауса или в какое–нибудь солнечное божество. И дело не в том, что последние открытия науки «ошибочны».

Наоборот, наша «новая научная парадигма», вероятно, является самым совершенным описанием реальности для нашего эволюционного состояния. Сегодняшняя наука может даже стать неким подспорьем, которое позволит нам упорядочить свою жизнь в новом, «необходимом» ключе. Тем не менее мы должны понимать, что любая новая научная парадигма может в конце концов превратиться в старую научную парадигму. Нынешняя наука — это еще не истина в последней инстанции.

Понимание того, что научные «истины» подобны приливам и отливам — одна волна сменяет другую, — ввергло Альбера Камю в состояние глубокого разочарования. Он нуждался не только в духовной убежденности, но также и в заключениях науки.

Вы даете мне детальное описание мира, вы учите меня его классифицировать. Вы перечисляете его законы, и в жажде знания я соглашаюсь, что они истинны. Вы разбираете механизм мира — и мои надежды крепнут. Наконец, вы учите меня, как свести всю эту чудесную и многокрасочную Вселенную к атому, а затем и к электрону. Все это прекрасно, я весь в ожидании. Но вы толкуете о невидимой планетной системе, где электроны вращаются вокруг ядра. Вы хотите объяснить мир с помощью одного–единственного образа. Я готов признать, что это — недоступная для моего ума поэзия. Но [231] стоит ли негодовать по поводу собственной глупости? Ведь вы уже успели заменить одну теорию на другую. В итоге наука, которая должна была наделить меня всезнанием, оборачивается гипотезой, ясность вязнет в метафорах, неопределенность разрешается произведением искусства

Будучи художником и человеком, стремящимся познать истину, Камю понимал мифическую природу новой научной реальности. Интересно отметить, что наиболее проницательные и революционно настроенные из современных ученых — Бор, Эйнштейн, Гейзенберг, Бём — также сознавали, что их работа касается одновременно многих сфер — не одной научной. Взять хотя бы такие слова Нильса Бора, основоположника квантовой механики:

Когда речь идет об атомах, разговор может вестись лишь на языке поэзии

.

Во славу доктора Бора безумная мудрость может зачитать такие вирши, обнаруженные в одной газетной статье:

Антипротоны настолько малы, что один квадриллион их — или 1 000 000 000 000 000 — уместился бы на площади в 30 тысяч раз меньшей, чем точка в конце этого предложения.

В действительности наука XX века ничего нам не открыла. Некоторым образом мы вернулись в 500 г. до н. э., когда греческий философ Демокрит (мысли которого очень напоминают то, что мы слышим от некоторых современных физиков–теоретиков) писал:

Принято считать, что сладкое сладко, горькое горько, горячее горячо, холодное холодно, цветное имеет цвет. Но в действительности есть только атомы и пустота.

Демокрит полагал, что атомы — нечто реальное. Его можно простить за это, так как у него не было ускорителей частиц и лазеров, которые позволили современным физикам установить, что цельность атома — тоже миф.

В конце концов, «реальной» может оказаться лишь пустота, хотя даже это остается под вопросом. Физик Карл 232 Прибам предположил, что Вселенная может быть сродни голограмме — возможно, мы в состоянии будем проникнуть сквозь стены реальности, если узнаем заветное слово. Многие святые дураки уверяли, что любая реальность является продуктом нашего сознания. Она — сплошная иллюзия, не более чем театр теней.

Вселенная состоит из преданий, а не из атомов. Мьюриел Ракизер

В то самое время, когда Демокрит всматривался в атомную природу вещей, в Индии Гаутама Будда сумел понять, что даже атомы (калапа) могут быть разделены на более мелкие составляющие. Для обозначения субатомных частиц Будда придумал новое слово (асти–калапа). Кроме того, он учил, что за один миг эти субатомные частицы успевают претерпеть триллионы превращений. Сегодня ученые установили, что некоторые субатомные превращения действительно происходят с частотой в несколько триллионов раз в секунду. Каким образом это сделалось известно Будде? Мог ли он замедлить свои мыслительные процессы до такой степени, что на самом деле стал наблюдать события, которых за секунду случается не один триллион? Едва ли — если только, конечно, Будда не развил в себе психические силы, эквивалентные возможностям ускорителя частиц или лазерного устройства. Возможно, наука и не является адекватной заменой тех преданий, которые мы слышали ранее. Многие скептики полагают, что, сведя все к материи и энергии, наука лишила нас духа и тайны. В «Избранных местах из Феникса» Д. Г. Лоуренс, становясь похожим на завывающего на луну Койота, выступил с одним из наиболее красноречивых возражений против научной объективизации мира.

Луна! Артемида! Великая богиня прекрасного прошлого человечества! Не собираетесь же вы убедить меня в том, что ее светильник угас?.. Она не мертва. Но, быть [233] может, мертвы мы — крохотные современные черви, наполняющие свои гнилые оболочки мыслеформами, лишенными чувственной реальности. Когда мы говорим, что луна мертва, мы говорим о собственной омертвелости. Уж не думаем ли мы, жалкие черви с очками, телескопами и мыслеформами, что действительно лучше осознаем, более живо воспринимаем Вселенную, чем это делали люди в прошлом, называвшие луну Артемидой, Кибелой или Астартой? Уж не думаем ли мы, что лучше знаем луну, чем знали ее они?.. Неужели вы полагаете, что способны разобрать Вселенную на части: угасший светильник здесь, газовый шар там, немного дыма где–то еще? Как по–ребячески наивно все это — как если бы Вселенная была задним двором какого–нибудь созданного руками людей химического завода! В каком глупом свете выставляет себя человек, когда он хочет показать себя умным, полагая, что дает единственно верное и окончательное описание Вселенной! Неужели он не может понять, что описывает всего лишь самого себя, и что та личность, которую он описывает, — это всего лишь одно из наиболее безжизненных и безотрадных состояний, в которых может пребывать человек? Когда человек изменяет состояние своего бытия, он нуждается в совершенно ином описании Вселенной, и поэтому Вселенная показывает ему совершенно иное свое естество. Верно ли наше описание? Ни на йоту, как только вы меняете состояние своего сознания или состояние своей души. Наше состояние сознания становится просто невыносимым. Мы должны его изменить. И когда мы его изменим, наше описание Вселенной станет совсем иным. Мы не станем называть луну Артемидой, но ее новое имя будет более созвучно Артемиде, чем какому–нибудь угасшему светильнику или потухшему шару. Мы не вернемся к халдейскому образу одушевленных небес. Но небо снова станет для нас живым, и этот образ будет также воплощать в себе тех новых людей, которыми мы станем.

Перед тем как мы покинем вселенную современной науки, безумная мудрость хотела бы напомнить нам о принципе неопределенности Гейзенберга и теории относительности Эйнштейна. Принцип неопределенности гласит, что мы по сути не в состоянии постичь субатомную реальность, потому что она меняется в зависимости от того, как мы пытаемся ее оценить.

В дополнение этому, теория относительности утвержда [234] ет, что все измерения и выводы зависят от положения и скорости перемещения наблюдателя. Другими словами, невозможно «припереть к стенке» ни ученого, ни субатомную реальность. Похоже, что наблюдатель и объект наблюдения исполняют вместе какой–то бесконечный танец, но не в силах сделать паузу, которая оказалась бы достаточно продолжительной для того, чтобы можно было сделать четкий снимок. Науке не присуща ни объективность, ни знание абсолютной истины. Мы не в состоянии понять реальность потому, что мы находимся внутри нее… мы — это она. Мы всегда вместе, что бы с нами ни происходило.

Сознание предшествует всем вещам, сознание господствует над всеми вещами, сознание творит все вещи. Гаутама Будда

В эту позднюю эпоху цивилизации, когда наши прежние мифы и верования одряхлели, наука вызвалась занять их место, дав новые формулировки лавине все тех же старых, остающихся без ответа вопросов.

Новая научная парадигма предлагает нам куцую, непостижимую реальность, полную загадочных кварков, пионов, глюонов и антипротонов, подверженную сильным и слабым взаимодействиям, оставляя нас в конце концов в полной неопределенности, когда вероятно лишь одно: что мы по–прежнему ничего не знаем. Так что давайте–ка отправимся теперь в храм — церковь новейшего образца.

Первая церковь Науки

Собор Святых Исаака и Альберта. Куполообразной формы потолок представляет собой огромный вращающийся планетарий. Он демонстрирует панораму небес, простирающуюся до тех границ, до которых добрались в своих исследованиях астрономы. Эти границы находятся в миллиардах световых лет от нас.

В нишах собора выставлены голограммы святых от науки, причем каждый из них показан в тот момент, когда на [235] него снизошло озарение: Гераклит стоит в своей вечно изменчивой реке; Галилей смотрит через телескоп на звезды; Евклид держит в руках линейку и угольник; Ньютон застыл в важной позе, на голове у него спелое яблоко; Эйнштейн стоит перед кривым зеркалом, высунув язык; у Шрёдингера на плече пристроилась его кошка; у Гейзенберга какой–то неопределенный вид.

На витражных стеклах часовни изображены сцены из истории эволюции. При входе в церковь представлен современный гомо сапиенс; идя по проходу в сторону алтаря, мы движемся в глубь времен. На последнем витраже перед алтарем показан одноклеточный организм.

На пьедесталах по обе стороны алтаря помещены две гигантские статуи — точные копии атомов водорода и гелия. На алтарной стене вращаются по своим орбитам электрические модели других атомов (разумеется, выполненные в увеличенных размерах), сталкиваясь друг с другом и взрываясь со световыми вспышками, давая прихожанам возможность ощутить динамичную реальность заряженных частиц.

Там, где должно было бы находиться христианское распятие или иудейский ковчег, помещен священный символ Первой церкви Науки — эмблема с шестью белыми точками на черном фоне, изображающая шесть известных кварков. Святой секстет: Верхний, Нижний, Самый Верхний, Самый Нижний, Странный и Очарованный. Изначальная реальность. АМИНЬ. Черный фон символизирует пустоту, из которой все произошло, или черную дыру, которая была в начале начал, или, быть может, «темное пятно», первопричину — тайну, которую еще предстоит разгадать.

Мы входим р церковь во время службы. Каждый из прихожан, облаченных в белый лабораторный халат, повторяет слова литургии — водород, гелий, литий, бериллий, бор, углерод и далее по Периодической таблице. Затем все преклоняют головы и начинают молиться о том, чтобы Всеобщая Теория скорее себя прославила. Наконец, все собравшиеся затягивают то, что является в Первой церкви Науки аналогом «Аве Мария», ее священным гимном, ее великой мантрой — атом ах хум, атом ах хум, атом ах хум…