Глава 11 Ритуал и учение

Тогда я впервые понял, что может значить Ритуал, совершенный с точки зрения слов и жестов.

Брат Редьярд Киплинг «В интересах Братьев»[473]

Ритуал франкмасонства обладает своей собственной субъективностью. Это означает только то, что — вопреки всем возможным различиям в намерениях, характерах и сознаниях совершающих его — он остается материально тем же самым на протяжении своего исторического существования как событие, повторяющееся бесчисленное количество раз (и так же как абстрактный объект размышления). Я могу знать или не знать его значение или значений, и мое знание может совпадать или не совпадать со знанием других людей; оно может быть близко или далеко от объективности самого Ритуала. Тем не менее это мое знание остается зависимым от условий моего культурного существования, а также (и прежде всего) от моих намерений и установок, обуславливающих конкретную цель. Другими словами, оно зависит от состояний моего собственного сознания, что делает его субъективным и определяет характер и направление этой субъективности[474]. Именно этому субъективному знанию и противостоит Ритуал как абсолютно объективная вещь, значение которой можно узнать многочисленными различными способами, если вообще можно. Это истинно в отношении всех ритуалов в собственном смысле слова[475]. Таким образом, субъективность ритуала — в субъективности его исполнения и восприятия.

Для того чтобы понять пределы и степень чьей-либо субъективности в отношении Ритуала, можно начать с обращения ко всему спектру обычных мнений о нем — от «сотни и тысячи людей, переживших унижения масонских посвящений» и «тяжкие испытания Мастера Масона»[476], через «масонский ритуал дает мне почувствовать себя (когда я принимаю в нем участие в качестве М.С.) стабильнее и приятнее, чем что-либо другое»[477], до «наша единственная связь с вечной, Божественной традицией Духа»[478]. Однако обычные мнения, хотя они тематически направляются ритуалом и к ритуалу, выражаются с позиции, скажем, этики или формального богословия, или просто как чья-нибудь личная реакция, но не с точки зрения самого Ритуала. Последний включает все его материальные (видимые, слышимые) компоненты и многие другие вещи, а также все объяснения и толкования, которые, после того как были им порождены, стали ритуализовапы и сами образуют особую и сильно формализованную часть Ритуала. Их спектр простирается от вполне конкретных объяснений значения слов и элементарных объектов до очень сложных и абстрактных толкований значений и целей Ритуала в целом. Так что Ритуал франкмасонства не только действует и говорит, он также говорит о том, что он делает и говорит. Более того, разнообразные элементы ритуала на различных стадиях получают различное толкование, так что существует иерархия уровней толкования. Это, в свою очередь, делает необходимым формирование и развитие очень точного технического языка или метаязыка, посредством которого Ритуал описывает себя в словах, терминах и выражениях, значение которых очень часто отличается от их обычного значения, которое приводится в словаре, а также тех слов, терминов и выражений, которые являются специфическими для масонства и не приводятся в обычных словарях.

Знание о том, что видится, слышится, говорится и делается в рамках Ритуала — всего того, что описывается в Руководстве/ Главе 10, — это знание само по себе ритуальное, и, как таковое, оно составляет часть Ритуала. Но эпистемология Ритуала не может останавливаться на этом, поскольку, как не раз утверждали светила масонской мысли, может существовать другой вид знания, которое, как предполагается, должно охватить космическое значение Ритуала, а не только макрокосмическое значение для тех, кто активно или пассивно участвует в нем. Это значение, которое, согласно одному из них, «остается совершенно не разъясненным… и неосознанным самими масонами»[479], а согласно другому — является «педекларируемой целью»[480], которая вытекает из самого содержания Ритуала и, по-видимому, транс-цендентно масонскому ритуализму в целом. Это значение священно, оно находится по ту сторону того, что известно о Ритуале и не охватывается его самоописанием, поскольку, как объясняет еще один автор, «речь идет не о конце существ, но о Конце Бытия»[481]. Это масонское трансцендентное знание, по-видимому, является эсхатологическим по своей природе, и его центральной темой является «конец Света» и «всеобщий большой пожар, когда больше не будет Архитектуры и Масонства», что оставляет нас в недоумении относительно того, является ли оно по своему характеру христианским.

Структура Ритуала очень проста[482]: она устанавливает отношения между его различными элементами во времени и пространстве и, фиксируя элементы Ритуала внутри его времени и пространства, располагает их в иерархическом порядке, на вершине которого оказывается «момент восстания (поднятия) Мастера Масона», который является естественным фокусом всего представления. Структура этого Ритуала, однако, дана нам не в реальном времени и пространстве, а в хронологической последовательности и пространственном распределении, излагаемом в тексте Руководства: она проявлена и организована в структуре текста. Здесь мы находим Ритуал таинственно изложенным, его элементы названными и объясненными, объяснения названными и истолкованными, а эти истолкования весьма часто истолкованными заново. Все «что есть что», «кто есть кто» и «что значит что» расположены в строго определенном порядке в последовательности текста.

Как я уже сказал, когда история включается в ритуал, она конденсируется; она сжимается до размера ключевого события жизни ритуала, утрачивая свою временную однонаправленность и неповторимость. В ритуале она воспроизводится вновь и вновь как целое, а последовательность ее событий может меняться, и иногда даже меняться на противоположную, так что она перестает быть историей и становится чем-то иным — аллюзией, мифом или легендой, обернутой в ритуал и принимающей пространственные и временные измерения ритуала. Как куколка, история тихо дремлет в мифической форме в коконе ритуала, ожидая того момента, когда она будет извлечена оттуда этнографом, мифологом или историком, который демифологизирует, реконструирует или заново выдумает ее, превратив в историю тайного общества, племени, народа, культуры или всего человечества. Такая позиция истории в отношении ритуала является, конечно, всецело этической. Эмически, однако, масонский Ритуал рассматривает историю внутри себя как просто историю, а не как миф или легенду, даже если мы принимаем во внимание масонскую идею, что Хирамова легенда — это аллегория человеческой истории. Так что, когда мы читаем в начале Объяснения первой чертежной доски, что «обычаи среди франкмасонов были рождены в близком родстве с обычаями древних египтян…» и т. д.[483], мы должны рассматривать это не как фантазию, даже не как возможность исторической реконструкции, но как пример внутренней (внутри Ритуала) истории, которая эмически остается важнейшей частью структуры масонского религиозного сознания.

Основное различие между разоблачением Причарда и Руководством состоит в том, что в первом о внутреннем ритуале можно только догадываться на основании вопросов и ответов, в то время как во втором его описание появляется в скобках[484], а затем ему дается либо общее толкование в наставлениях Достопочтенного Мастера и Предписаниях, которые следуют за посвящением.

На схеме, приведенной в Приложении, показано соотношение между частями Руководства, содержащими толкование Ритуала (I, II, III, V), и той частью, где описан сам Ритуал (IV).

I. Толкование Хирамовой легенды: «… как было утрачено слово Мастера Масона и (его замена) найдено…» (с. 139–146).

II. Первое толкование Ритуала: «урок смертности» (с. 125).

III. Легенда о смерти, погребении и поднятии из могилы Хирама (рассказываемая Д.М. Кандидату) (с. 126–129; 136–141).

IV. Описание воспроизведения Легенды Кандидатом, который «как труп кладется в могилу», а затем поднимается оттуда (т. е. сам Внутренний Ритуал) (с. 117–118; 128–130).

V. Второе описание Ритуала: «выражение того мрака, который покоится на перспективах будущности… это та таинственная завеса, сквозь которую не могут проникнуть глаз и человеческий разум, разве что при помощи того света, который свыше; однако даже при помощи этого мерцающего луча ты можешь воспринять, что стоишь на самом краю могилы, в которую ты только что символически нисшел и которая, когда эта преходящая жизнь пройдет, получит тебя в свое холодное лоно…» [из предписания Д.М., с. 131].

Стрелочки в этой схеме ясно показывают, что в тексте Руководства объяснение Ритуала выступает в качестве естественного центра текста; это тот фокус, к которому тематически стягиваются все элементы его содержания, то место, где они все находят свое значение — единственное значение. Это особенно важно, потому что мы все привыкли думать об отношениях между ритуалом и его толкованием (в каких бы понятиях оно ни делалось, будь то миф, легенда, моральные и научные принципы) тем образом, который диаметрально противоположен тому, который я собираюсь представить далее. Наш привычный подход практически к любому ритуалу основывается на допущении, что ритуал, взятый сам по себе, не может обладать собственным значением, и только объяснительный текст какого-нибудь рода наделит его значением, которое определяет для нас его доступную для восприятия и постижения форму. Если следовать такому представлению, то, например, Евхаристия будет зависеть в своем значении от того, принимаем ли мы ее богословское толкование как пресуществления (католическое), воспоминания (англиканское) или как простого символа (пятидесятническое). В противоположность этому, Ритуал Поднятия демонстрирует, что все его толкования могут иметь конкретное значение только постольку, поскольку они относятся к этому самому Ритуалу, поскольку сами по себе они остаются общими местами и банальностями вообще без какого-либо конкретного смысла. Так что, когда Достопочтенный Мастер говорит, что Ритуал — это «урок смертности», целью которого является проиллюстрировать смертность, это означает, что смертность, как общая судьба и универсальная ситуация, приобретает свое реальное и конкретное значение в Ритуале, а не наоборот. Подобным образом, представление об утраченном Слове Мастера Масона, не говоря о самом Слове, не имеет никакого смысла вне Ритуала, поскольку он не может быть выведен ни из каких этических или религиозных принципов масонства, таких как принцип смертности. Однако исторически, конечно, может быть, что идея Слова как сущности Высшего Знания, прежде чем она появилась в масонстве, была связана с какими-то древними моделями религиозной мысли или происходила от них, а они, в свою очередь, были связаны с какими-то другими ритуалами, где эта идея могла иметь совсем другое значение. То же самое относится и к свешу, только в Ритуале и посредством Ритуала свет становится тем самым Светом Мастера Масона, который просвещает его видение смерти.

Говоря об элементах текста, все основные его составляющие, самые элементарные его фрагменты, предложения и фразы, значение которых фиксировано, организованы, по крайней мере на первый взгляд, в соответствии с простейшей возможной формулой:

А — это Б, Б означает В.

Внутри текста может содержаться ряд объяснительных формул, порождающих несколько внутренних или «ритуализованных» толкований[485]. Чтобы было проще понять эту формулу, вернемся к четырем фрагментам, которые я перефразировал ниже:

1. Три меньших света в масонстве — это солнце, луна и Мастер. Это означает, что солнце управляет днем, луна управляет ночью, а Мастер управляет ложей (А.2.7).

2. Рукопожатие (или знак) — это… отчетливое надавливание большим пальцем на первый сустав руки… оно служит для узнавания Брата ночью… и днем (там же).

3. Слово — это Боаз; оно обозначает силу (А.2.9). Твое тело — это эмблема твоего ума, а твои ноги — эмблема правоты твоих поступков (А. 2.6).

4. И, наконец, в ‘V’ диаграммы, мы читаем, что Ритуал Поднятия выражает «мрак (перспективы смерти) — таинственную завесу, сквозь которую не могут проникнуть глаз и человеческий разум, разве что при помощи того света, который свыше; однако даже при помощи этого мерцающего луча ты можешь воспринять, что стоишь на самом краю могилы, в которую ты только что символически нисшел»

Последний пример особенно интересен, поскольку он раскрывает не только масонскую философию Ритуала Поднятия, Но философию каждого и любого ритуала посвящения в мире, йостольку-поскольку ритуал посвящения выражает и истолковывает себя в ритуальном тексте. Сущность этой философии такова, что, с чем бы мы ни имели дело (или не находили в ритуале) — все это по определению связано с чем-то другим, чем-то, что обнаруживается только на более высоком уровне, нежели тот, на котором ритуал материально осуществляется (но все же внутри, а не вне него) — физически или в аспекте слов, слуха, зрения и т. д. Так, в нашем примере, «Свет масонства» — это всего лишь образное выражение «Света свыше» (Божественного Света); «мрак» Кандидата — это выражение «Таинственной Завесы»; его сошествие в «могилу» — образное по отношению к его реальной смерти и т. д.; слово Мастера Масона (М…А) — это только замена того, что утрачено и не будет найдено вплоть до конца этого периода мира, и, наконец, само масонство эмб-лематично вдвойне: во-первых, по отношению к рабочему или оперативному масонству, а во-вторых, по отношению к высшим мистическим силам, посредством которых Бог управляет всей вселенной.

По своей форме и структуре текст масонского Руководства в точности следует почти повсеместно распространенной в мире модели инструкции по проведению ритуала. Недавно я провел любопытный, хотя и вполне элементарный, эксперимент. Я сделал копию пары страниц этого Руководства, устранил все упоминания о масонстве, заменив их на х, у и z, и показал получившийся в результате текст нескольким ученым, попросив их (предварительно установив, что никто из них никак не связан с масонством) высказать свое мнение о происхождении и характере данного текста. Первый, профессор Д., специалист по зороастризму, сказал: «Это очень похоже на позднюю и сильно испорченную версию определенной группы ранних зороас-трийских ритуалов». Второй, д-р С., специалист по тибетской религии и северному буддизму, отметил: «Форма совершенно совпадает с формой классических дзогченов (руководств по тантрическим буддийским ритуалам) 17-го или 18-го века. Более того, некоторые части выглядят так, как будто они буквально переведены с тибетского». Третий, профессор Э., известный востоковед, возвратил мне текст, с циничной усмешкой: «Текст, из которого, как Вы утверждаете, были взяты эти страницы, не существует. Это Ваша подделка: он является слишком общим и стандартным для всех религий, чтобы быть подлинным»[486].

Если мы перейдем от текста Ритуала к самому Ритуалу, мы окажемся в пространстве, организованном таким образом, который сильно отличается от того, как организован текст. Пространство Ритуала представлено нам как некое поле, в котором передвигается масон-Кандидат, ритуально наставляемый Достопочтенным Мастером, Главными Должностными Лицами, Вспомогательными Должностными Лицами и, прежде всего, самим текстом, который мы рассмотрели. Это поле символизирует ложу — потому что ложа символизирует Мир, как Кандидат символизирует незнающего Человека, как Мастер символизирует Знание и т. д. Все движения Кандидата, воспроизводящего легенду о Хираме, и то, что предшествует этому, регулируются направлениями компаса, сумма которых составляет пространство Ритуала в ложе. Эти направления обозначают:

1. Географически: [ «Брат А.Б., откуда ты пришел? — С востока. — Куда ты держишь путь? — На запад» и т. д.] Кандидат идет с востока на запад, а затем обратно, с запада на восток.

2. Эпистемологически: Кандидат движется от полного незнания к Познанию Слова, или из полной темноты к свету, который даст ему возможность «понять смерть».

3. Сотериологически: Кандидат продвигается сквозь Ритуал от профанной жизни (на западе) к востоку, затем опять к смерти (на западе), и вновь к новой жизни (через Поднятие) на востоке.

4. Мистически[487]: Кандидат движется в поисках Слова, которое было потеряно в царстве Жизни на востоке и может быть найдено в царстве Смерти на западе; Слово, которым масон на самом деле является, а не только его подлинное Имя (в поздних гностических традициях подлинное имя человека, независимо от того, знает он его или нет, это он сам).

Пока смертность служит единственной идеей, связующей Внутренний Ритуал Мастера Масона со всем комплексом Внешнего. Когда человек вступает в Ложу, оставляя позади свою религию, и входит в чудной мир религии Великого Архитектора Вселенной, Великого Геометра, он уже знает о том, что Ритуал существует и что значение Ритуала, вместе с его символикой, лежит вне как его собственной религиозной позиции, так и религии Ложи. Феноменология этой религиозной ситуации может быть описана следующим образом:

1. Религиозная позиция масона до вступления в Ложу, или вне Ложи, масонски описывается как приобретение «веры в существование Высшего Существа»; веры, которая, сама по себе, не является религией, хотя она может сочетаться (а может и не сочетаться) с его участием в той или иной религии. Такая вера не может рассматриваться как имеющая что-то общее с масонской религией Великого Архитектора Вселенной, поскольку необходимой предпосылкой для последней является принятие в масонство. Ее масон должен иметь прежде, чем вступит в Цех[488]. Было бы лучше, однако, называть ее «идеализированным понятием», или общим мнением, или личным убеждением, а не верой, в особенности когда последний термин ассоциируется в личном словаре человека с религиозной верой, и тем самым с какой-то конкретной религией.

2. Церемониальные молитвы, обращенные к Великому Архитектору Вселенной, и упоминания о нем, относящиеся к Внешнему Ритуалу, представляют собой форму масонской религии в том смысле, в котором ложа может рассматриваться как форма масонского Ритуала. Они соотносятся с Ритуалом посредством их общей символики (Бог — Великий Мастер Вселенной, Хирам Абифф — Мастер и т. д.). Смерть Хирама Абиффа и ее воспроизведение в Ритуале связаны с масонской религией только посредством символики смерти. Вот почему все аналогии с распятием и воскресением Иисуса Христа являются только кажущимися; Мастер — это «воскресший Хирам», но сам Хирам не воскресал, вот почему, как нам дается понять, весь Ритуал является символическим, в то время как Святое Причастие, согласно православному (и католическому) богословскому определению, не является таковым. Не имеется в виду, что Кандидат должен верить в свое буквальное «преображение» в Хирама, в то время как в отношении католика подразумевается, что он должен верить в Пресуществление. Идея смертности, с ее собственными эмблемами (не символами!)[489], такими как череп и скелет, заполняет собой пространство между религиозно нейтральным Ритуалом, Церемонией, с ее уникальной масонской религиозной риторикой, и определенной или неопределенной религией масона-Кандидата.

Особое символическое значение имеет здесь замена Слова. Как мы уже видели в разоблачении Причарда, подлинное слово было утрачено, и оно должно было быть заменено (хотя в тексте не употреблено это слово) на «первое слово, спонтанно произнесенное одним из Братьев после того, как был обнаружен труп Хирама». А это слово-замена, Махбена, каким бы ни было его точное значение (а в отношении этого существуют значительные разногласия среди специалистов по древнееврейскому языку), обозначает ситуацию убийства Хирама и/или последующего контакта с его трупом: ситуацию, отраженную в Ритуале Мастера Масона. Однако в Руководстве это слово обозначает Мастера Масона и служит как его настоящее (хотя и общее) имя[490]. Таким образом, имя М выступает здесь в качестве ритуалистического обозначения символического обнаружения себя, как мертвое тело Хирама, которое не может говорить, — это символическая замена Хирама; как Ритуал воспроизводит первоначальную последовательность событий; и как Мастер Масон — это не более чем замена духовной реальности, которая утрачена вместе со своим именем и останется таковой «вплоть до момента, когда время и обстоятельства не восстановят подлинную» (с. 20). Но до тех пор замещающие тайны составляют сущность масонства — как имя-замена составляет сущность того, чем является масон[491].

В наставлениях Мастера или в объяснениях Ритуала нет никаких религиозных принципов или истин, которые могут быть описаны как специфически масонские, хотя в них и идет речь о Великом Архитекторе Вселенной. Это, однако, не говорит о том, что Ритуал не является религиозным или что масонство не является религией. Здесь лежит основное различие между масонством и практически всеми современными теософскими учениями, включая антропософию. Последние ориентированы всецело на истину, они осознают не только собственные истины, но также и тот факт, что их церемонии и символика — это всего лишь средство достижения их, и их члены получают посвящение именно в эти истины[492]. В то время как в масонстве, даже когда о том или ином ритуале говорится, что он иллюстрирует истину (как, например, «лежание в могиле» иллюстрирует смертность), эта истина сохраняет общий характер и остается неразрывно связанной со своей иллюстрацией (или «уроком») и неизбежно возвращает нас к самому Ритуалу, частью которого они являются. Как сложный феномен религиозного сознания «Бог масонской религии», каковы бы ни были мнения Комитета, специально назначенного Синодом Церкви Англии для исследования масонской деятельности внутри Церкви, или даже Великой Ложи Англии, может быть редуцирован, этически, к трем идеям:

1. Идея Высшего Существа, в существование которого должен верить Кандидат в масоны;

2. Идея Бога «Религии, в которой согласны все люди» Конституций Андерсона;

3. Идея Великого Архитектора Вселенной, хотя она и является конкретизацией двух первых, все же обладает своей собственной, библейски окрашенной спецификой в силу легендарного библейского контекста, в котором она прочно закреплена[493].

Только посредством последней идеи масонский Бог связан с масонским Ритуалом и масонской Символикой, а точнее, с Символикой масонского Ритуала[494].

Понятие религиозной символики является, говоря феноменологически, тавтологией. И не потому, что не существует религии без символов как ее универсальных репрезентаций, но прежде всего потому, что не существует символики вне религии. В конце концов, можно считать символику одним из аспектов религии, или — что религия и символика есть аспекты одной и той же структуры сознания, которую мы называем то «религией», то «символикой». И только сказав это, мы можем попытаться посмотреть на символику как на нечто более специфическое и конкретное.

Слово «символика» обозначает существование и использование таких вещей, которые репрезентируют весь мир сознания кого-либо, т. е. тот мир, который этот кто-либо сознает. Я использую слово «кто-либо» чисто условно, поскольку, хотя число таких миров может, по крайней мере в принципе, быть столь же велико, как число индивидуумов, я тем не менее совершенно уверен, что на самом деле оно значительно меньше, поскольку один и тот же сознательный мир может быть и на самом деле населен очень разными сознательными индивидуумами. Поэтому в конечном счете мы видим, что число универсальных символов невелико. Я совершенно уверен, что это так и не может быть иначе по причине того, что мы сознательно обитаем в одном физическом мире. Об этом говорит тот эмпирический факт, что одни и те же символические ситуации повторяются не только на протяжении человеческой истории, но и в самых разнообразных человеческих культурах в географическом пространстве. И, наконец, мы должны помнить, что символы — это необязательно физические вещи или визуальные образы. Это также могут быть звуки, слова или их сочетания, а также намного более сложные вещи, такие как сюжеты, легенды или мифы.

Например, само слово «масонство», Ритуал, весь комплекс церемониала вместе с его словами, техническими терминами, изображениями и образами, взятый как один феномен, рассматриваемый в своей полноте, позволяет по крайней мере два толкования, одно конкретное и одно общее. Согласно первому масонство — это, прежде всего, масонство в его буквальном «архитектурно-строительном» смысле. Тогда вся его архитектурная терминология, символизм и эмблематика необходимым образом связаны и внутренне присущи феномену масонства и всем его ситуациям. Отсюда следовало бы, что Бог — не случайно Великий Архитектор Вселенной, или Великий Геометр, или Величайший Великий Мастер Вселенной: что это не просто условность, что Вселенная — это Ложа, человек — Строитель, а идея Смертности проявляется в Легенде о смерти Хирама и воплощена в ритуале его смерти и поднятия из могилы. Более того, сам факт, что самое широко распространенное тайное общество нашего времени — это Общество Свободных Строителей, а не Свободных Моряков или Свободных Рудокопов, — тогда будет рассматриваться как имеющий определенный философский, религиозный и этический смысл, смысл, который не может быть обнаружен ни в каком ином символическом контексте, кроме масонского[495]. Это, в свою очередь, означает, что термины масонство (строительство), масон (строитель), Здание, Ложа, Архитектор, Мастер и т. д. принадлежат не только к основному символическому ряду франкмасонства, но также, и в частности с масонской точки зрения, к универсальной символике всего человечества[496]. Тогда Ложа будет фигурировать как макрокосм, единственное место, где законы духовного космоса могут быть проявлены и поняты масоном в своем индивидуальном микрокосме через воспроизведение Ритуала. Только там, в четырех стенах здания, в котором они встречаются, можно проникнуть за «непроницаемую завесу» при помощи луча масонского Света, которому содействует Свет свыше[497]. И только посредством Ритуала может быть приобретен доступ к познанию всеобщей смертности, а также к познанию собственной индивидуальной смерти, что равносильно окончательному самопознанию. Тогда последнее будет рассматриваться как зафиксированное и воплощенное в Слове Мастера Масона как своем символе, в то время как весь Ритуал будет пониматься как символ Познания Всеобщей Смертности.

Вся история франкмасонства, если посмотреть на нее под этим углом, оказывается (как в старых Хартиях, Конституциях Андерсона и других текстах) символическим аналогом истории человечества. Следовательно, нет нужды беспокоиться об уточнении фактов и деталей, поскольку в мистическом, моральном или религиозном смысле все, что было значительного в человеческой истории, было масонским по определению. Поэтому раз Сам Бог начертал законы Архитектуры на сердце Адама, то неважно, кто были первые масоны или кто был первым человеком, который осознал себя масоном (Каин или Ной, Нимрод или Царь Соломон, Евклид или Октавиан Август): история сама смешивается с символикой и утрачивает свою фактическую ткань[498], поскольку все в истории воспринимается как пример масонства в действии — масонство здесь носит абсолютный характер.

Другое толкование (я называю его общим в противоположность первому) рассматривает масонство как частный случай, как пример или вариант некоего более универсального религиозного (или мистического) принципа, который, проявляясь исторически то в масонстве, то в древнеегипетских обрядах, то в элевсинских мистериях, остается всецело самодостаточным, а все его проявления никак не меняют его сущности[499]. Вся символическая ситуация Ритуала приобретает относительный характер при такой интерпретации. Поэтому тот факт, что Слово, раскрываемое в Хирамовой Легенде и приобретаемое Кандидатом в Ритуале, является заменой, рассматриваемой, с точки зрения Дрейка, Андерсона (или даже Дермотта), в качестве предопределенной («Так было суждено») и необходимой, хотя для такого выдающегося теоретика масонства, как Э.Э. Уэйт, она остается «несчастливым обстоятельством». Уэйт, хотя и не осознавая этого, применяет чисто этическую интерпретацию, когда пишет, что «смерть нашего Мастера Строителя (Хирама) оставила Храм незаконченным… и наше Символическое масонство — подобным же образом — лишено своего камня для печатания чертежей»*. Таким образом, интерпретируя все масонство, а не только некоторые вещи в нем, как символическое, мы должны признать, что оно не может быть понято как целое, без того, чтобы мы раскопали то нечто, что лежит в его основе и символом чего оно само является. Но что же это такое? «Религия, в которой согласны все люди»? Или «мистический принцип Вселенной, который нельзя осознать, не пройдя через Ритуал»? Или, наконец, «сам Ритуал, глубочайший смысл которого оставался утраченным с момента утраты подлинного Слова»? Чтобы ответить на эти вопросы в рамках второго типа интерпретации, необходимо признать, что в масонстве должно быть некое объективно существующее религиозное содержание, присутствие которого может быть понято через посредство Ритуала — при том, что последний уже был понят символически, независимо от того, подозревают ли сами масоны о его существовании[500]. Следовательно, когда я утверждаю, что франкмасонство — это религия и эта религия может быть понята только через посредство символики масонского Ритуала, я выношу это суждение, не прибегая к использованию каких-либо критериев религии или религиозности, которые применяются в христианстве или какой-либо другой конкретной религии, включая масонскую[501]. Если смотреть на него под таким углом, то весь феномен масонства будет этически рассматриваться как символ этой религии. Я полностью осознаю, что сами масоны используют слово «символический» и в другом смысле, чаще более близком к смыслу слов «эмблематический» или «образный», чем «символический». Тем не менее даже из их конкретного употребления становится ясно, насколько вся масонская система насквозь проникнута символизмом. Не только все основные строительные инструменты служат эмблемами спекулятивного масонства, три таких инструмента служат в Хирамовой Легенде в качестве заменителей оружия (добивают Хирама при помощи Тяжелой Кувалды) точно таким же образом, как спекулятивное масонство является заменителем реального масонства, а Кандидат на вступление — заменой, или эмблемой, первично невежественного человека.

Масонская история, в такой интерпретации, вполне естественно рассматривается как своего рода эпифеномен того религиозного символизма, о котором я упоминал выше. Э.Э. Уэйт пишет: «Утверждать наличие спекулятивного масонства, например, в Египте, — это значит утверждать нашу особую и конвенциональную систему морали, иллюстрируемую строительными символами и строительным мифом. Еще меньше утверждения о древности подкрепляются ссылками на существование с предполагаемых незапамятных времен…»[502]. Его друг Уилмсхерст идет еще дальше. Он утверждает, что «… наша нынешняя система не происходит из древности… Нет непосредственной преемственности между нами и египтянами, или даже теми древними евреями, которые строили, в царствование Соломона, некий Храм в Иерусалиме. Чрезвычайно древним в масонстве является духовное учение, сокрытое внутри архитектурной фразеологии; ибо это учение является элементарной формой учения, которому учили во все века, в какие бы одеяния его ни облекали»[503]. Последнее мнение скорее подразумевает весьма распространенную тогда (в начале 1920-х гг.) идею philosophia perennis (вечной философии), а не универсальную религию. Тем не менее факт заключается в том, что насквозь символический характер масонства допускает такое понимание, хотя и не очень многие масоны согласятся с ним сегодня[504].

Парадоксальным образом, именно благодаря сплошной символизации всех его элементов религиозный статус масонства так часто отрицался как масонскими, так и немасонскими авторами. Однако исторически это может быть объяснено очень сильными иконоборческими тенденциями в Великобритании, тенденциями намного более сильными, чем богословие его конфессий, и намного более стабильными, чем религиозный индифферентизм и скептицизм мирян и духовенства этой страны. Именно традиционное иконоборчество британцев более всего препятствует местным масонам увидеть религиозную основу и смысл их Ритуала, поскольку в культуре, на которой они воспитаны, религия уже была отделена от символизма, а ритуал от религии. (В конце концов, должны же были англичане и шотландцы заплатить за религиозные крайности Марии Тюдор, с одной стороны, и экстремистов-пресвитериан — с другой!) На протяжении большей части последних примерно двухсот восьмидесяти лет масоны пытались убедить себя самих и «весь свет», что масонство — не религия. Но они по-прежнему вынуждены выслушивать своих оппонентов в Синоде Церкви Англии, которые привычно обвиняют их в пелагианстве и гностицизме — и, конечно же, в попытке представить масонство как некую замену христианству. «Пора Великой Ложе бросить бессмысленные оправдания, утверждая, что “не существует масонского Бога”»[505]. Если они действительно верят в это утверждение, тогда им следует признать, что Великий Архитектор Вселенной — это либо еще одно имя Бога Авраама, Исаака и Иакова и Отца Христа, либо еще один способ указания на «Высшее Существо», признаваемое каждым индивидуальным Кандидатом на принятие в Степень Вступившего Подмастерья.

Практически все попытки масонов объяснить масонскую религию были беспомощны из-за основной методологической ошибки: они почти всегда смешивали «логический» аспект ее описания (является ли она истинной религией, или истинным христианством, или истинным чем-нибудь еще, что может быть решено внешним наблюдателем, который использует объективные критерии его описания) с его «богословским» аспектом (первичное допущение, при описании масонской религии, что существует истинное или неистинное христианство и т. д.). Самый типичный вопрос, такой как «Совместимо ли масонство с христианством?», очень часто подразумевает: «Является ли эта бессмысленная чушь, или это опасное заблуждение, антихристианским?» Еще один типичный вопрос: «Является ли франкмасонство естественной религией?» Опять же, для многих критиков его предполагаемая естественность ставит его в положение противостояния религии Христа как религии откровения.

Я бы дал отрицательный ответ на последний вопрос. Как нехристианский наблюдатель религии, я предпочел бы охарактеризовать франкмасонство как синкретическую религию, каковая не может быть естественной по определению, поскольку она знает о себе, что она синкретическая, в то время как естественная религия не знает о себе, что она естественная. Очевидно, что последний термин служит как термин богословского языка, а не самой религии. Таким образом, франкмасонство синкретически сочетает в себе христианство и некоторые элементы иудаизма и гностицизма с масонской религией.

Я не рассматриваю синкретизм как одну из общих категорий феноменологического описания религии. Напротив, я склонен рассматривать его как особый случай религиозной ситуации, наблюдаемый намного реже, чем случай религиозного синтеза. Я называю синкретической такую религиозную ситуацию, в которой присутствуют элементы двух или более различных религий, и эти различия признаются самими участниками ситуации. Именно это феноменологическое различение, сознательно проводимое и признаваемое человеком внутри своей собственной религии, отличает синтетическую и синкретическую религиозные ситуации и составляет первую основную черту последней. Вторая черта синкретической религиозной ситуации — взаимозаменяемость этих разнородных элементов в ее ритуале. Третья черта, которая кажется более сложной, — это ритуальный параллелизм; т. е. мы наблюдаем различие между двумя или более ритуалами внутри одной религии, но можем в то же самое время наблюдать некие параллельные или аналогичные верования, лежащие в основе этих ритуалов[506]. Синтетическая же ситуация, с другой стороны, предполагает, что черты, принадлежащие к разным религиям, сосуществуют внутри одной религии, но не обязательно осознаются как инорелигиозные.

Религиозный синкретизм английского франкмасонства может быть рассмотрен и в своей исторической перспективе, поскольку ложи рабочих масонов, существовавшие в 17-м, а возможно даже в 16-м веке, были, хотя и определенно христианскими по характеру и по составу, однако нерелигиозными по своему смыслу и функции. Они стали религиозными, только когда утраченное Слово Мастера Масона стало фокусом их ритуала и центральной темой их легенды. Ведь ни в одной рукописи оперативного масонства мы не находим ни следа упоминания о Потерянном Слове[507].

Во франкмасонстве никогда не существовало того, что может быть названо «богословским контекстом», поскольку все учение масонов, вместо того чтобы быть основанным на определенном наборе первичных религиозных постулатов или идей, исходит исключительно из истолкования своей символики. Символ всегда является и являлся первичным в масонстве, начиная с самого названия «франкмасонство» и заканчивая таким сложным символом, как «Богословская Лестница». Но если в христианстве символы репрезентируют некоторые догматы (Святая Троица, Воплощение, Искупление и т. д.), то в масонстве они представляют закодированное поступательное движение масонской вселенной, взятое в обоих аспектах: историческом (от Адама до нас) и индивидуальном (от рождения к смерти, или от посвящения в подмастерья до достижения степени мастера). Однако сама масонская вселенная является символическим понятием, которое представляет нечто иное, неназываемое. Здесь имеет значение не какой-то конкретный символ или набор символов, а скорее символизм вообще, если понимать его как внутреннюю тенденцию в масонском учении символизировать все вещи, имеющие значение.

Но особенно интересно, что масонская тенденция к символизации оказала сильное влияние на характер и содержание всей антимасонской критики, в частности авторов, придерживающихся самой крайней позиции. Поэтому едва ли удивительно, что такой наивный и простодушный критик франкмасонства, как Стивен Найт, не мог удержаться от утверждения, что «простые» масоны Цеха на самом деле не знают почти ничего или ничего и не в состоянии сделать что-нибудь стоящее, а все знание и власть сосредоточены в Высших Степенях. Но какое знание и какая власть? Этого даже он не мог сказать, не говоря уже о членах основного Цеха Трех Степеней. Русский правый экстремист и фанатичный монархист Селянинов, писавший примерно за 70 лет до Найта, утверждал, что даже члены Высших Степеней ничего не знают и не имеют никакой реальной власти, поскольку существует нечто даже по ту сторону высших уровней их иерархии, и это нечто — Сионские Мудрецы, чья цель состоит в том, чтобы захватить, управлять и наконец, уничтожить весь мир, находящийся за пределами масонства. Но воображение Одо Уайатта, мормонского проповедника, превзошло даже эти мрачные фантазии. В 1887 г. он писал: «Цех является орудием в руках Королевской Арки и Рыцарей Храма, которые являются орудием израильтян, которые сами являются орудием Дьявола. Об этом знает только Дьявол». Ну, конечно же, вместе с О до Уайаттом.

Таким образом, мы видим, что, начиная где-то с 1860-х гг., в антимасонской пропаганде обозначился соответственный мистический или символический поворот. Однако для такого заклятого врага франкмасонства, как Джон Куинси Адамс, — намного более утонченного, чем Одо Уайатт, Стивен Найт или Дэвид Иэллоп, — все было совершенно просто. В начале 1830-х гг. он писал: «Это тайное общество, тайные ритуалы которого являются нехристианскими, тайные цели неконституционными… тайные правила противозаконными, а поведение часто безнравственным и преступным». Никакого упоминания об уровнях, лежащих за уровнями. Это весьма прямо в сравнении с тем, что будет после. «Духовная» критика масонства бессознательно отражает символизм своего объекта символизмом сокрытого, чья темная сторона — образ бессознательного, нечто «лежащее по ту сторону», что всегда сильнее, чем видимое, слышимое и известное. Таким образом, начиная с пресловутого анонимного памфлета под названием Невидимая власть, разоблачения масонства следуют одно за другим, пока мы не доходим до представления о всемирном еврейском заговоре, «неведомой власти зла» или самого Антихриста.

Однако самый интересный момент в этой антимасонской схеме «восхождения Зла» — это, конечно, идея Неведения; в основе ее лежит предпосылка, что символ не знает сам себя, но представляет собой нечто, что знает, или, по крайней мере, знает лучше. Так, Цех не знает о том, что им манипулируют Высшие Степени. Высшие Степени не знают о том, что они управляются и контролируются двумя Высочайшими Степенями (тридцать второй и тридцать третьей), две Высочайшие Степени не знают, что они используются Сионскими Мудрецами; и даже сами Мудрецы не знают, что они являются тем средством, при помощи которого Антихрист придет в мир. В недавней советской критике Антихрист заменялся на ЦРУ; в западной критике времен «холодной войны» он заменялся на КГБ, а в нацистской критике 1930-х гг. он оказывался излишним и Сионские Мудрецы выступали в качестве высшей точки в иерархии зла.

Таким образом, вся тема антимасонской «духовной» критики может быть сведена к двум аспектам:

1. Масонство содержит ряд символов, которые понимаются теми, кто используются ими лишь самым поверхностным образом[508];

2. Масонство — это восходящая иерархия, уровни которой не знают, кто находится над ними на вершине иерархии, и имеет зловещую власть над теми, кто внизу.

Следовательно, сам характер масонской символики, по крайней мере частично, определил характер антимасонской критики. Еще одним существенным фактором здесь служит современная религиозная ситуация, одной из отличительных черт которой является побуждение к полной и тотальной открытости или, если сформулировать это в более христианских терминах, сильная тенденция к богословской ясности. Эту явно популистскую тенденцию можно кратко проиллюстрировать следующей беседой:

Питер У. (приходской священник): Если Архиепископ Кентерберийский знает это, что бы это ни было, я должен быть способен также знать это.

Лэрри Б. (масон): Значит, если священник моего прихода знает это, то и я должен быть способен знать и понимать это! Д-р Гордон Р. (иезуит): Это смешно; не предполагается, чтобы ты знал то, что знает твой священник, даже англиканский, потому что это было бы то же самое, как сказать, что Вступивший Подмастерье в вашем Цехе должен знать, если хочет, то, что знает Мастер.

Лэрри: Это было бы неважно, поскольку, даже если бы он знал то, что знает Мастер, Вступивший Подмастерье не понял бы в этом ни слова.

Гордон R: Простые люди обычно не проводят различия между знанием и пониманием.

Далее идет ряд разговоров между несколькими другими людьми, масонами и не-масонами и мной, о природе и характере масонской религии или не-религии.

До сих пор я старался как можно меньше вмешиваться по ходу разговоров или предлагать собственную терминологию и мнения относительно религии. Это, помимо всего прочего, означает, что в своих вопросах я использую термин «религия» только в том случае, если он уже был употреблен самими масонами при ответе на мои предыдущие вопросы. Тэд, как обычно, начал разговор:

Тэд (Мастер Масон и автомеханик): Честно говоря, я не думаю, что принадлежу к какой-либо конкретной религии, и, если бы я был вынужден выбрать одну из них, я выбрал бы буддизм скорее, чем что-нибудь еще. Кстати, единственный религиозный образ, который имеется в моем доме, это деревянная статуя Будды.

Джон (Мастер Масон): Какой идиотизм! Прежде всего буддизм — это не религия, а философское учение, а во-вторых, как вы можете отрицать принадлежность к религии, если вы признаете Великого Архитектора Вселенной?

Тэд: Религия — это то, что я думаю и чувствую относительно сверхъестественных вещей, и мое отношение к этим вещам.

Джон: В таком случае, каково ваше отношение к религии франкмасонства?

Тэд: Когда я вступил в Цех, у меня уже была моя собственная религия, и я вступил в Цех не для того, чтобы получить ее от них, но чтобы поделиться ею с ними.

Джон: Однако, говоря это, вы отрицаете за франкмасонством какую бы то ни было подлинно религиозную роль — в том смысле, что оно является одной из конкретных религий. Тэд: Христианство во франкмасонстве раскрывается в основном в Высочайших Степенях из Высших Степеней, а обычному масону совершенно невозможно достигнуть степеней с 31-й по 33-ю.

А. П.: Почему?

Тэд: Потому что нельзя получить посвящение, если тебя не пригласили, а шансы получить приглашение практически нулевые. Не говоря уже о том факте, что для того, чтобы попасть туда, требуется почти фотографическая память, иначе будешь не в состоянии запомнить наизусть весь ритуал и терминологию.

Джеффри (страховой агент и весьма ученый масон высокой репутации): Мое мнение, что Высшие Степени абсолютно необходимы и что Три Степени Цеха могут рассматриваться как простой фильтр для допуска к ним.

Джои: Другими словами, в первых Трех Степенях наше масонство является нехристианским, в то время как чем выше мы поднимаемся, тем в большей степени становимся христианами, а следовательно, еретиками.

Тэд: Можно так сказать.

А.П. Значит, поскольку само допущение в Цех зависит от твоей веры в существование Высшего Существа, от тебя требуется — минимальное требование, — чтобы ты был религиозным. После этого от тебя зависит, перейдешь ли ты от своей общей религиозности к религии. И если религиозность значит «Верю», то религия будет значить «Делаю» или «Принадлежу».

Хотя Тэд не практикует никакую конкретную религию, он рассматривает самого себя как религиозного человека не только потому, что верит в «сверхъестественное», но и потому, что рассматривает себя как морального человека. Как он говорит, «для меня масонство — это очень личный кодекс поведения и мышления». Этот подход отражен в словах Тэрри, который, совершенно недвусмысленно, считает себя «абсолютно религиозным человеком». Он баптист. Однажды он сказал: «Моя мать — убежденная католичка, но мне, когда я был мальчиком, никогда это не нравилось, и я, по своему собственному решению, стал баптистом, еще находясь в средней школе». Для него «вся суть масонства состоит прежде всего в моральных принципах…».

В заключение процитирую двух не-масонов, отрицающих, что масонство является религией.

Саймон В. (университетский преподаватель и исследователь религии из Лондона): Их общество не является подлинно религиозным, потому что их цель — не сохранение какой-либо религиозной традиции, а преследование собственных эгоистических интересов.

Отрицание религиозного характера масонства Джудит Т., очень активным квакером, участницей Движения за ядерное разоружение и Гринпис, имеет в значительной степени более специфически религиозный характер: «Я не считаю их религиозной организацией, или религиозными людьми, или имеющими свою собственную религию, по трем причинам. Во-первых, у них нет храмов, а их ритуал носит более социальный, чем религиозный характер. Во-вторых, они по-настоящему не молятся. И, в-третьих, они не практикуют безмолвную медитацию».

Я не ставлю под вопрос искренность ответов, полученных в моих интервью, но иногда мне необходимо прояснить их смысл, и в таких случаях я обычно прошу интервьюируемых, согласятся ли они с моей интерпретацией или нет. Вот моя интерпретация взглядов Джеффри на масонство и религию, изложенных им в отдельном интервью. Он ознакомился с ней и полностью согласился с ее формой и содержанием.

1. Вера в существование Верховного Существа сама по себе не является религией.

2. Эта общая вера в существование Верховного Существа не является частью конкретной масонской религии.

3. Эта вера должна рассматриваться исключительно как предварительное условие для вступления в Цех, несоответствие которому делает человека совершенно неприемлемым (подчеркиваю негативный характер моей формулировки). В этом качестве она является не более и не менее чем личным убеждением, которое некоторыми масонами рассматривается как чисто этическое, а не религиозное убеждение. Однако она создает некоторые осложнения, поскольку собственная религия человека может быть совместимой или несовместимой с этим предварительным условием. Например, буддисты не верят в Высшее Существо.

Выдающийся масон, Говард К., рассказал мне такую интересную историю о трех последних кандидатах, рекомендованных им Цеху:

Джон А., учитель, хотел быть принятым и заранее сказал Говарду, что является англиканином, но что, с его точки зрения, причиной для него быть англиканином, а также вообще причиной существования англиканской церкви является то, что «она придает мне и окружающим меня определенную форму. Она формирует, так сказать, наш социальный контекст, и лично для меня она просто не существует вне этого контекста». Его кандидатура была отвергнута, поскольку он не верил в объективное (т. е. не контекстуальное) существование какой-либо сущности или силы сверхъестественного характера.

Ричард С., дизайнер и художник, раньше был квакером. Объясняя свою личную религиозную позицию, он сказал: «Все мы, люди, имеем Дух Божий в себе. В это я несомненно верю». Когда его спросили, верит ли он в то, что этот Дух Божий существует сам по себе, т. е. не просто в нем и во всех людях, он ответил: «Нет, определенно нет». Он не был принят.

С. Сингх, сикх-виноторговец, отвечая на тот же самый вопрос, сказал: «Конечно, я верю в существование такого Существа, как бы иначе я мог верить в святость наших Учителей и Писаний?»

Последний случай особенно интересен, поскольку его собственная религия, сикхизм, не включает в себя какой-либо веры, сформулированной именно таким образом. Можно сказать, что его ответ отражает его индивидуальную позицию, которую он мог и не осознавать до того, как его попросили определить ее. Он был принят.

Далее идет интервью с Франко М.-T., выдающимся итальянским историком религии, который знает весьма много о корнях и происхождении масонства:

А.П.: Как вы думаете, возможно ли, что франкмасоны совершают свой Ритуал, не зная в точности, что они делают? То есть не зная, что у него может быть другое, более глубокое значение, или даже того, является ли их Ритуал или его осуществление в такой форме правильным?

Франко: Я считаю это вполне возможным. Более того, можно предположить, что мы имеем дело с неким древним ритуалом, чье существование объективно продолжается благодаря тому, что его совершают масоны. Есть вероятность того, что проведение Ритуала масонами — это одна из форм существования этого ритуала.

А.П.: Вы серьезно полагаете, что любой масонский ритуал может рассматриваться как логически и исторически связанный с идеей Великого Архитектора Вселенной?

Франко: Насколько я понимаю, философия Великого Архитектора Вселенной — это просто один из аспектов масонства, не имеющий прямого отношения к Ритуалу Посвящения, который является другим его аспектом.

А.П.: В таком случае, по моему мнению, знание Ритуала будет отличаться от знания философии масонства. Я все еще думаю, что в действительности объективное содержание масонской традиции составляет некое давнее знание; объективное в том смысле, что в принципе такое знание не зависит от того, понимается или нет оно самими масонами. В то время как то, что мы называем философией, не имеет никакого смысла без ее понимания.

Франко: Я подозреваю — но это не более чем смутная догадка, — что при помощи такого по видимости искусственного средства, как масонский Ритуал, может сохраняться герметическая традиция. И я думаю, что концепция Великого Архитектора Вселенной является имманентистской и безличной, а следовательно, имеет некий гностический привкус.

А.П. / Как вы думаете, Он, Великий Архитектор, видит масона в течение Ритуала?

Франко: Нет, никогда, потому что, если Он видит его, Он должен быть личностью.

А.П.: Я думаю, что хранение масонами Ритуала ради самого ритуала проявилось в невероятно быстром распространении масонства в 18-м веке. Хотя они не осознавали этого в то время, когда основывали новые ложи по всему миру, это превратилось в спонтанную ритуальную деятельность внешнего характера, в дополнение к Ритуалу Посвящения.

Возражение:

Марк Уэддл (учитель и не-масон): Я отказываюсь называть франкмасонство религией, потому что религия — это то, что, по крайней мере в принципе, объединяет всех людей, в то время как они объединили бесконечно малую частицу в противовес всем остальным нам.

Джеффри: Мы не противопоставляем себя вам. Напротив, мы готовы принять вас, если вы хотите быть принятыми и, конечно, если вы можете быть принятыми.

Марк: О Господи! Вступить в клуб полусумасшедших снобов! Джеффри: Чем конкретно вы недовольны? Мы не высказываем своего недовольства вашим отношением к нам, однако вы все время высказываете недовольство отсутствием какого-либо отношения к вам с нашей стороны.

Марк: Я говорю об отношении к людям, а не к нам. Джеффри: Делая это, вы уже отделяете себя от людей, от имени которых ведете спор. Масонам не положено говорить о двух конкретных вещах — политике и религии — по той самой причине, что они имеют тенденцию разделять, а не объединять. Они не обсуждаются по ходу формальных собраний, поскольку, чисто формально, они не являются частью того, что происходит в ложе, или того, что составляет смысл франкмасонства. Они не могут обсуждаться и за обедом, поскольку это запрещено обычаем[509].

Встретившись с ныне покойным отцом Копплстоном (профессором истории философии Лондонского университета и иезуитом), я задал ему свой обычный вопрос в таком виде: «Согласны ли вы с определением Маскаллса, что франкмасонство — это естественная, а следовательно, определенно нехристианская религия?»

Отец Копплстон: Я вообще не рассматриваю его как религию и никогда не считал его таковой. Я признаю, что в нем есть некоторые религиозные элементы, но религиозные элементы можно найти почти повсеместно — в этике, философии, даже в науке, что никоим образом не дает нам повода называть их религиями. Говоря конкретно об этой стране, я не вижу смысла в том, чтобы называть масонство религией, христианской или не христианской. Большинство людей здесь имеют тенденцию рассматривать его как благотворительное общество, члены которого могут быть и часто являются верующими христианами. Так что не только сами масоны, но и люди в целом не считают масонство не совместимым с христианством, хотя я знаю о том, что другая сторона, то есть католическая церковь, так считает.

А.П.: Есть ли тогда какая-нибудь разница между вашим мнением и мнением большинства людей?

Отец Копплстон: Нет, потому что сейчас я не говорю как католический богослов. Я отказываюсь видеть тут дилемму. Действительно, сам факт, что сами верующие на практике так легко сочетают франкмасонство с христианством или любой другой религией, может служить показателем того, что само оно не является религией, и тогда проблема того, является ли оно христианским, или нехристианским, или естественной религией, сама по себе отпадает.

А.П.: Да, но только при том, что решение этой проблемы лежит на самих франкмасонах, в первую очередь на тех, которые колеблются, а на христианах — во вторую. Я согласен с вами, что мы имеем дело с таким случаем, когда мы должны полагаться на религиозное самосознание других людей как первичный факт. Но после этого я могу обратить аргумент и спросить их: Думаете ли вы, что тот вид христианства, который так легко совместим с франкмасонством, является религией или, точнее, истинной религией? [По моему мнению, как уже стало ясно к настоящему моменту, две религии могут сочетаться, хотя, эмически говоря, одна из них неизбежно будет заявлять, что только она может считаться истинной религией.]

Отец Копплстон: Да, остается место для сомнения, хотя этот вопрос требует от исследователя подлинной богословской компетентности, в то время как сейчас я говорю с вами как католик, философ и англичанин, но не как католический богослов.

[Боюсь, что слово «религия» употребляется и отцом Копплстоном, и мной слишком расплывчато: «религия в широком христианском значении, как его понимают масоны и большинство англичан».]