6.3. Относительная самостоятельность идеологий

Вопрос об относительной самостоятельности идеологий может быть правильно понят лишь в том случае, если мы будем исходить из общественного разделения умственного и физического труда, характерного для классового общества. «Общество, — говорит Энгельс, — порождает известную общую функцию, без которой оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют отрасль разделения труда внутри общества. Вместе с тем они приобретают особые интересы также и в противоположность тем, кто их уполномочил, они становятся самостоятельными по отношению к ним»[349].

Классовые идеологии возникают в результате развития классов и классовой борьбы, которая влечёт за собою также и общественное разделение труда по линии умственного и физического труда. «Разделение труда, — указывает Маркс, — становится действительно разделением труда лишь тогда, когда наступает разделение материального и духовного труда». С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем сознание существующей практики. C того момента, как сознание действительно начинает представлять что-нибудь, не представляя чего-нибудь действительно, с этого момента оно оказывается в состоянии освободиться от мира и перейти к образованию „чистой теории“, теологии, философии, морали и т. д.»[350]. B классовом обществе развитие этих идеологий как бы отрывается от порождающих их материальных причин, и идеологии фактически обособляются в относительно самостоятельные области. Это обособление не создаёт конечно действительной полной независимости сознания от бытия, но оно приводит к относительной самостоятельности в развитии идеологии. Всякая надстройка и идеология «в силу присущей ей или, вернее, однажды полученной, постепенно развивающейся самостоятельности» (Энгельс) получает свой относительно обособленный характер.

Изменения и перевороты в экономике совершаются, как мы уже отмечали, одновременно с изменением в надстройках и в идеологиях. Относительная самостоятельность идеологии проявляется в том, что например изменение и развитие философских систем и направлений, определяясь в конечном счёте уровнем развития экономического базиса, в то же время зависят и от достигнутого уже уровня развития самой философии, а также от политических и других идеологических особенностей страны и эпохи, в которых эта философия развивается. Эту относительную самостоятельность идеологии Энгельс иллюстрирует на примере развития философии следующим образом: «Как особая область разделения труда философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определённым мыслительным материалом, материалом, который передан ей её предшественниками и из которого она исходит. От этого получается такое явление, что страны экономически отсталые могут играть в философии руководящую роль: Франция в XVIII в. по отношению к Англии, на философию которой французы опирались, а затем Германия по отношению к первым двум. Но как во Франции, так и в Германии философия и всеобщий расцвет литературы явились в ту эпоху результатом экономического развития».

Из сказанного Энгельсом вытекает, что все особенности, зигзаги развития и сам расцвет философии в Германии, в то время как Германия экономически была отсталой страной (начало XIX века: Кант, Гегель, Л. Фейербах), не могут быть выведены непосредственно лишь из одного экономического развития Германии. Без понимания того, что, раз возникнув, всякая идеология обладает известной относительной самостоятельностью, которая лишь в конечном счёте может быть объяснена экономическим развитием, — без этого нельзя понять своеобразия идеологического развития в классовом обществе. Для бесклассового социалистического общества вопрос этот представляется по-иному.

Отделение умственного труда от физического в классовом обществе и преобладающая отсюда относительная самостоятельность идеологий ведут к тому, что идеологии в классовом обществе, в сознании его идеологов превращаются в совершенно самостоятельные сущности.

Так например буржуазия боролась за победу буржуазного демократического строя потому, что этого требовали прежде всего интересы экономического развития самой буржуазии, однако в сознании используемых буржуазией масс трудящихся эта борьба представлялась как борьба за высшие политические, моральные и другие «идеалы». Поэтому-то Маркс и говорит в предисловии к «Критике политической экономии», что при рассмотрении революций необходимо видеть разницу между материальным переворотом в экономических условиях производства «и идеологическими формами, в которых люди воспринимают в своём сознании этот конфликт и во имя которых борются». Иллюзорная самостоятельность идеологий возникает потому, что истинные побудительные силы и причины, которые заставляют людей бороться за те или другие политические идеалы, остаются для них скрытыми. Это явление Энгельс характеризует как извращённое идеологическое мышление. «Идеология — это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными… Так как это процесс мысли, то он выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления… так как для него всякое человеческое действие кажется основанным в последнем счёте на мышлении, потому что совершается посредством мышления»[351].

Всякое общественное действие люди совершают с участием сознания, но в условиях классового общества этому сознанию зачастую извращённо, неправильно приписывается роль творца действительности. Видимость самостоятельности идеологии в сознании людей теснейшим образом связана с тем, что она рождается в классовом обществе. Классовое общество, и особенно капиталистическое, в чудовищных размерах углубляет и расширяет разделение умственного и физического труда. Капитализм, с одной стороны, создаёт многомиллионную армию людей (пролетариат), уделом которых является физический труд, или вернее даже, однотонные, однообразные функции труда. С другой стороны, тот же самый капитализм создаёт и всё более диференцирует многочисленные отрасли идеологического труда, порождает «чистых» идеологов, людей так называемого интеллигентного труда. Этот идеологический труд в капиталистическом обществе всё более и более по форме отрывается от своей материальной основы. Воспринимая свои идеи, свой мыслительный идеологический процесс как ни от каких классовых сил и явлений общественной жизни не зависящий, а наоборот, подчиняющий себе эту жизнь, идеологи тем самым приписывают классовым идеям общечеловеческий характер. Классовая роль идеологии господствующего класса в том именно и состоит, чтобы искажать, затуманивать истинный смысл происхождения своих идей, классовое выдавать за всеобщее, за человеческое.

То, что извращённость идеологического мышления отражает в себе классовый характер идеологии, Ленин ярко показывает на примере идеологического обмана и затушёвывания сущности империалистической войны. Объективное содержание войны есть продолжение политики «империализма», т. е. грабежа буржуазией «великих держав» других наций, «субъективная» же преобладающая идеология есть «национальные» фразы, распространяемые для одурачивания масс[352].

Иначе, не по-ленински, объясняет это же явление т. Деборин, обнаруживая чисто механистическое понимание соответствия классовых идеологий базису. «Первая задача марксиста‚ — пишет Деборин, — при этих условиях (т. е. условиях империалистической войны) сводилась к „снятию“ идеологической формы, разоблачению её лживости и выявлению подлинного содержания войны, что вместе с тем означало приведение общественного сознания, идеологии в то или другое соответствие с объективным содержанием, с общественным бытием»[353].

Деборинская ошибочная оценка идеологии империалистской войны не случайна, а связана со всей отмеченной уже выше его оппортунистической оценкой империализма. Деборинский внеклассовый подход к надстройкам и идеологии, требование механического их соответствия базису уже давно были разоблачены Лениным в его борьбе с меньшевиками.

Буржуазная идеология есть искажённое отображение общественного бытия, создающееся в интересах господствующего эксплоататорского класса, особенно в период его упадка. Однако отсюда нельзя делать вывод (как это иногда делают), что так как идеологии угнетающих классов извращённо, неправильно отражали действительность, то поэтому марксизм-ленинизм как правильно познающая мир теория не является идеологией.

Стать на такую точку зрения — значит, во-первых, забыть о том что хотя субъективно идеологии отрываются от бытия, однако в идеологии классового общества всё же своеобразно отражается и познаётся действительность, а не только извращается. Во-вторых, забывается, что под идеологией Маркс, Энгельс и Ленин понимал не только извращённое в познании людей отражение мира, характерное для классового общества, но что идеология — это во всяком обществе форма отражения и познания действительности. Поэтому неправильно отрицать пролетарскую идеологию на том лишь основании, что она правильно отражает и познаёт мир. В-третьих, эта точка зрения не принимает во внимание, что в известном смысле самый извращённый характер идеологического мышления правильно отражает противоречивый характер классовой действительности.

Классовая действительность, особенно в капиталистическом обществе, сложна и противоречива, и неотъемлемым свойством её противоречивости является извращённое сознание. Наиболее ярким примером такого извращённого сознания, без которого немыслим сам процесс товарно-производственных отношений в капиталистическом обществе, является товарный фетишизм.

«Здесь, — говорит Маркс, — продукты человеческого мозга представляются самостоятельным существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом. Такую же роль в мире товаров играют продукты человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, раз только они производятся как товары, и который следовательно не отделим от всякого товарного производства»[354].

Итак, с одной стороны, товарный фетишизм — это такое извращение в сознании людей реальных отношений, которое подобно религиозным фантазиям, но, с другой стороны, само это извращение — неотделимое свойство товарного производства. Нельзя отделить фетишистскую форму сознания от характера самого капиталистического производства. Также и буржуазные проповеди об общечеловеческом характере морали, буржуазная демократия — это не только высоко парящее в идеологиях людей извращение общественных отношений, но это в то же время необходимый сопутствующий элемент этих отношений и классового господства буржуазии. «Если во всей идеологии люди и их отношения кажутся поставленными на голову, как в камере-обскуре, то это тоже вытекает из исторического процесса их жизни, подобно тому как обратное изображение предметов на сетчатке вытекает из непосредственного физического процесса их жизни»[355].

Говоря об извращённом характере классовой идеологии, не следует также забывать, что всякий класс общества, в том числе и буржуазия, не могли существовать и господствовать без относительно правильного познания мира. Буржуазия как класс не могла бы создать своего экономического господства без развития естественных наук и техники, а эти последние немыслимы без правильного познания процессов природы. «…Исторически условна всякая идеология, — говорит Ленин, — но безусловно, что всякой научной идеологии (в отличие от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная природа»[356].

Однако то, что всякой научной идеологии (в отличие например от религиозной) соответствует объективная истина, не значит, что в классовом обществе научная идеология создаётся без всякого рода извращений, идеологических вывертов. В своём историческом развитии науки как естественные, так и особенно общественные отражают собой классовую борьбу и классовые тенденции к идеологическому извращению истины.