Глава 8. Философия как наука о мудрости

Библейский Иов вопрошает: «Где премудрость обретается? И где место разума?» Отвечая на этот вопрос сегодня, мы уж точно не указали бы на профессиональную философию, несмотря даже на то, что в переводе с древнегреческого философия буквально означает «любовь к мудрости». Основные проблемы современной профессиональной философии связаны с теорией познания: что я могу знать и каким образом. Таким образом, в центре внимания оказывается знание, а не мудрость. Мудрость же скорее касается экзистенциальных вопросов: что такое хорошая жизнь и как ее достичь. У классических философов мы находим именно такое понимание мудрости. Это особенно отчетливо проявляется у Канта, который разделяет академическое и мирское понимание философии, то есть философию как науку о знании и науку о мудрости. Кант стремился не к занятиям академической философией ради философии, он был убежден, что только поиск мудрости придает философии собственную ценность. Необходимо подчеркнуть, что академическое и мирское понимание философии упоминалось и другими философами, жившими до Канта, и встречалось у многих более поздних философов, в частности, у Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Джеймса, Дьюи, Хайдеггера, Витгенштейна и Фуко. Но на сегодняшний день академическое понимание философии доминирует.

Существует довольно большая разница между тем, как понимает философию большинство людей, и тем, чем в действительности занимаются профессиональные философы. Обыватели убеждены, что философы занимаются решением «глубоких» вопросов о смысле жизни, о том, как относиться к жизненным испытаниям и т. п. Вероятно, именно поэтому античная философия так популярна среди людей, не имеющих к профессиональной философии никакого отношения. Они уверены, что философы – это такие люди, которые стремятся обрести мудрость. Но можно иметь докторскую степень по философии, для получения которой требуется около десяти лет непрерывной учебы, и ни разу не обратиться к этой теме. Можно даже пройти все ступени карьерной лестницы профессионального философа, совершенно обходя стороной эти вопросы. Профессиональный философ, чья деятельность связана с темой мудрости, скорее исключение, нежели правило, по крайней мере в наши дни, и сегодня философ, которого интересует исключительно мудрость, не будет иметь большого авторитета среди коллег. Короче говоря, между представлением обывателей о профессиональном философе и собственно профессиональным философом практически нет ничего общего.

Получается, что либо большинство людей имеют неправильные ожидания, либо профессиональные философы предают свой предмет, даже не пытаясь соответствовать таким ожиданиям. По моему мнению, ожидания как раз справедливы, а теперешняя философская практика неверна.

Философия и реальная жизнь

В понимании Платона философ должен постоянно подвергать сомнению собственное понимание жизни. Античные философы никогда не стремились исключительно к теоретическому знанию, итог их работы всегда должен был иметь практическое применение. Для Платона философия была дисциплиной практической: она связана с формированием человеческой личности. Общая черта всех философских школ античности состояла в том, что их философия была непосредственно связана с реальной жизнью. Можно встретить упреки в адрес тех философов, которые красиво говорят, но не живут согласно

декларируемой философии. Сенека утверждал, что они превратили любовь к мудрости (философию) в любовь к словам (филологию). Сегодняшняя философия его бы наверняка разочаровала, поскольку она как раз ближе к филологии – и в континентальной, и в аналитической традиции. Философия наших дней ближе к главному исключению из античной философской традиции – Аристотелю. Именно он впервые провел различие между теоретической и практической мудростью. В своей «Метафизике» Аристотель заявляет, что наивысшая форма знания та, к которой мы стремимся исключительно ради самого знания, а в «Никомаховой этике» пишет, что созерцательная жизнь (biostheoretikos) гораздо возвышеннее, чем жизнь практическая или политическая (biospolitikos). Впрочем, в «Политике» он подчеркивает, что даже у теоретических с виду занятий имеется практическая сторона, поскольку они приводят к тому, что человек проживает свою жизнь с мудростью.

Для Платона, Аристотеля и большинства античных философов жизнь, прожитая в занятиях философией, является лучшей из всех возможных. Сегодня мало кто с ними согласится. Если под философской жизнью подразумевать ту жизнь, которой живут профессиональные философы, то она едва ли отличается от любой другой жизни. Сейчас уже трудно сказать, какую жизнь можно было бы назвать философской, и это связано в том числе с тем, что философия в значительной мере потеряла связь с реальной жизнью за пределами академического дискурса. Многие – вероятно, почти все – профессиональные философы считают философию теоретической дисциплиной, которая совершенно не обязана влиять на реальную жизнь философа больше, чем влияла бы любая другая теоретическая дисциплина. С дескриптивной точки зрения с этим утверждением все в порядке: именно так все и обстоит на сегодняшний день. Но с нормативной точки зрения можно заметить проблему: действительно ли философия должна быть такой? Я не утверждаю, что все философы обязаны быть «мудрецами», живущими эталонной жизнью. Скорее хочу отметить, что в античной философии имелся один важный аспект, связанный с ролью, которую философия играет в повседневной жизни, и именно этот аспект составляет, пожалуй, главную причину, по которой люди вообще начинают заниматься философией, но о которой они чаще всего забывают в процессе обучения. Гуссерль различал обезличенную «научную философию» и персонифицированную «мировоззренческую философию». Сам Гуссерль хотел развивать научную философию, адептам которой не нужна мудрость, но нужна теоретическая одаренность. Сегодня, окидывая взглядом философию XX века, мы отчетливо видим, что Гуссерль достиг своей цели: у нас есть много теоретически одаренных философов, но очень мало мудрецов.

Кант подчеркивал, что слово «философ» означает «наставник мудрости», и это идеал, которому мы чаще всего не соответствуем, как ни больно это осознавать. Как пишет Кант, лишь тот может по праву называть себя философом, кто на личном примере воплотит в жизнь этот идеал. Любопытно, что Кант придает такое значение этой связи между жизнью и философией, а точнее, их неразрывному единству. Он пишет, что философы античности были более преданы истинной цели философии, нежели его современники, поскольку понимали, что философия направлена на суть человека как деятельное, а не только мыслящее существо. После Канта между теоретическим и практическим аспектами философии наметился все увеличивавшийся разрыв, хотя были и исключения в лице Кьеркегора, Ницше, Хайдеггера, Сартра, Фуко и Левинаса. Хайдеггер подчеркивал, что нужно заниматься «конкретной философией», подразумевая под этим, что философия должна непосредственно воплощаться в жизнь. По Хайдеггеру, философские понятия дают возможность преобразовать собственную жизнь, но они не могут сделать это сами по себе. Освоение философских понятий всегда заключается в конкретных действиях, пишет он. Учение Хайдеггера об актуализации философии, согласно которому понимание философии означает проживание ее, вызывает некоторые возражения – особенно в свете его отношения к нацизму в 1930-х годах – но оно интересно, поскольку Хайдеггер был одним из немногих философов Нового времени, которые сохранили этот аспект античного понимания мудрости.

Хорошая жизнь

Мудрость принято ассоциировать с духовностью и интеллектом, с глубоким пониманием себя и свойств окружающего мира. Но мы не назовем человека мудрым, если его поступки не соответствуют тому же стандарту. Мудрость имеет как теоретическую, так и практическую сторону. Поэтому справедливо было бы сказать, что мудрый человек – это тот, кто по-настоящему знает себя и мир и поступает в соответствии с этим знанием. Но начинать необходимо именно с поиска знания. Знания о том, что есть хорошая жизнь. Философия – это такая деятельность, в которой мы постоянно ходим туда-сюда между сложным и очевидным. Мы выстраиваем сложные теории, а затем пытаемся вернуться к тому очевидному, что и послужило толчком к занятиям философией, обладая, хочется надеяться, более глубоким пониманием этого простого явления.

Что очевидное можно сказать о хорошей жизни? Можно было бы ориентироваться на образцы и пытаться понять, в чем заключается их суть. Но можно ли просто взять и увидеть, что есть хорошо? Платон в «Федре» утверждает, что мы можем непосредственно наблюдать красоту, но не добро. Он пишет, что красивые вещи демонстрируют свою красоту, но хорошие поступки не демонстрируют добро аналогичным образом. Это объясняется, в частности, тем, что красота связана с органами чувств, а добро – нет. Красота – это эстетика, а эстетика в переводе с древнегреческого – «чувственное восприятие». Понятие добра связано с этикой, которая не имеет отношения к органам чувств. Так как же нам подобраться к пониманию добра?

Самый очевидный способ – начать с наших смутных интуитивных представлений, что есть добро, хотя нет никакой гарантии, что интуитивные представления разных людей совпадают. Говоря о добре, важно понимать, с чего начинать. Большинство философов, занимающихся вопросами этики сегодня, начнут с разговора о правилах и предписаниях. В первую очередь они расскажут об общем правиле для оценки поступков и о том, как это правило можно обосновать, а также о том, как можно оценить некий конкретный случай с точки зрения этого правила. Мы можем задать вопрос, как правильно поступить в определенной ситуации, и это совершенно законный вопрос, но можно пойти еще чуточку дальше и задать вопрос, как поступить хорошо. Философия добра не может ограничиться рассмотрением, что такое добрый поступок. Я убежден, что философия добра должна заниматься вопросом, что есть хорошая жизнь. Что такое хороший человек? Можно ли стать лучшим человеком? Именно такие вопросы должна задавать философия, именно на них она должна искать ответы, но для большинства современных философов это оказалось бы непросто, потому что это означает, что философия снова должна стать наукой о мудрости, а в наше время это совсем не так.

Если я попытаюсь определить «добро» как Х – и этим Х может быть, любовь, свобода, счастье или разум мы столкнемся с той проблемой, что любой Х может соответствовать этому добру в большей или меньшей степени. Один из самых многообещающих кандидатов на роль добра – любовь, но одной любви недостаточно. Добро должно быть также связано со справедливостью, в отличие от любви. Любовь не беспристрастна – она избирательна. Можно сказать, избирательность является одной из добродетелей любви, поскольку без избирательности и любви бы не было. Однако добро мы избирательным не считаем, оно для всех. Разумеется, любовь может быть – и чаще всего является – добром, но она может также противоречить добру. Та всеобъемлющая любовь, которую мы находим у Франциска Ассизского, едва ли может причинить кому-то вред, но такова любовь святого, а не простого смертного. Таким образом, любовь нельзя приравнять к добру, ведь очень много зла происходит именно из-за любви – к самому себе, к ближнему или к абстрактному идеалу. Аналогичные аргументы можно применить и к остальным кандидатам на роль добра: свободу можно использовать самым разрушительным образом, стремление к счастью может иметь ужасные последствия как для самого искателя, так и для его окружения, разум может изобрести геноцид и т. д. Еще один вариант – приравнять добро к Божьей воле. Платон обсуждает эту возможность в диалоге «Евтифрон». Хочет ли Господь чего-то потому, что оно является добром, или нечто является добром потому, что этого хочет Господь? Платон делает вывод в пользу первого варианта. Впрочем, прибегая к Богу для решения этого вопроса, мы все равно ничего не достигнем, потому что всегда можно усомниться, действительно ли хорошо то, чего хочет Бог – невозможно не задуматься об этом, читая Книгу Иова. И если кто-то утверждает, что то, чего хочет Бог, по определению хорошо, он просто-напросто выводит дискуссию о добре за пределы рациональной дискуссии, а следовательно, и сам оказывается за ее пределами. Как бы то ни было, я считаю, что в попытках идентифицировать добро с любым другим качеством мы очень быстро столкнемся с трудностями.

Мне кажется, что, рассуждая об этом сегодня, было бы неплохо обратиться к античной философии этики. Она может сказать современному человеку гораздо больше, чем, этика Канта, хотя Кант жил ближе к нашему времени. Все дело в том, что античная этика в значительной степени была этикой самореализации, а это очень близко человеку эпохи романтизма или постромантизма. Во времена, когда каждый стремится как можно лучше реализовать себя, мало кто задумывается о том, что представляет это «я», которое мы так хотим реализовать. Именно этот вопрос лежит в основе античной этики, и именно так его формулирует Аристотель. Вопрос о том, какое «я» мне нужно реализовать, равнозначен вопросу «Как мне следует жить?» Этот вопрос вызовет у большинства современных философов дискомфорт, поскольку он увлекает нас в область науки о мудрости и уводит от конструирования понятий, которому мы обучались.

Этическая мудрость

Так что же значит обрести этическую мудрость? Здесь, очевидно присутствует эмоциональный компонент. В частности, любовь к ближнему – это качество, которым должен обладать каждый приличный человек. Но этого недостаточно. Чтобы приблизиться к пониманию, что такое добро, важно не бросаться за первым попавшимся сентиментальным порывом. Чувства не только «непосредственны» и «естественны». Чувствами можно овладевать, их можно углублять, они могут созревать и т. д. Аристотель пишет, что этическое учение в значительной степени касается науки чувствовать то, что нужно, так, как нужно, и в нужный момент. Мы должны научиться обращаться со своими чувствами так, чтобы благодаря им понимать ситуации правильно, а также должны стараться поступать в соответствии с этим пониманием. Некоторые чувства считаются особенно благоприятными с точки зрения этики. К примеру, забота или сострадание. Создается впечатление, что с точки зрения этики чувства можно разделить на две группы: хорошие и плохие. Но все не так просто. Разумеется, некоторые чувства – например, зависть, – чаще всего не приносят нам ничего хорошего. И наоборот, любовь к ближнему почти всегда хороша. С другой стороны, возможна ситуация, когда зависть идет нам на пользу (к примеру, заставляет нас улучшать себя), а любовь к ближнему – во вред (к примеру, когда на основании ее мы предотвращаем покушение на жизнь жестокого диктатора). Наши чувства могут оказаться по ту или иную сторону границы между добром и злом в зависимости от обстоятельств. Возьмем, к примеру, гнев. Многие склонны сразу поместить гнев с «плохой» стороны границы, но гнев может быть хорошим и правильным чувством – к примеру, если мы видим, как с другим человеком обращаются несправедливо. Поэтому «правильность» того или иного чувства зависит от контекста. Аристотель высказывает очень важную мысль, говоря, что этическое развитие состоит в основном в том, чтобы испытывать правильное чувство в правильный момент. Это развитие совпадает с процессом взросления и созревания.

С процессом созревания чувств тесно связано развитие способности к этическим суждениям. Чувства не всегда могут подсказать нам, что правильно, а что нет. При этом овладеть этической теорией нельзя посредством решения примеров и произведения подсчетов, как в математике. Этические проблемы, с которыми мы сталкиваемся, не так просты, как хотелось бы философам. Не существует «этических формул», которые безошибочно подскажут нам, что именно нужно делать, когда действительность не соответствует нашим стройным, но абстрактным теориям. Не существует никакой высшей инстанции, кроме способности к этическим суждениям. Но для того чтобы она работала как надо, требуется также этическое воображение. Нужно уметь представить себе ситуацию с других точек зрения, нежели собственная. А для этого, в свою очередь, нужно хорошо знать себя. Мы должны знать, на что мы способны, а на что нет. Мы должны иметь знания о мире, чтобы понимать, какие препятствия нам могут встретиться на пути реализации добра. Обретение этической мудрости подразумевает утрату этической невинности. Именно поэтому мне не нравятся такие понятия, как альтруизм и доброта, – в них слишком много невинности. Обретение этической мудрости требует понимания, что мир несправедлив, и мы мало что можем поделать с этим фактом, но обязаны хотя бы попытаться.

Ханна Арендт описывает мышление как деструктивную деятельность. Эта деструктивность, однако, имеет благородную цель освободить нас от застарелых ментальных привычек. Благодаря мышлению мы можем посмотреть на себя и свои поступки со стороны. Однако Арендт подчеркивает, что мышление должно сопровождаться способностью к суждению. Лишь вынося суждения, мы можем воплотить свое мышление в жизнь. Целью мышления должно быть возвращение к тому миру, от которого оно отталкивается. Мышление не должно стремиться к абстрактному знанию, оно должно наделять нас способностью к суждению – и к осмысленному действию.