По ту сторону добра и зла

По ту сторону добра и зла

В учении Будды есть два ряда утверждений, которые очевидным образом противоречат друг другу. С одной стороны, буддийский идеал предполагает освобождение от всех желаний, от удовольствий в такой же мере, в какой и от страданий. «Нет уз для тех, у которых нет приятного или неприятного» (211). Отсюда вытекает, что для достижения нирваны необходимо прорваться по ту сторону добра и зла. Одно из высказываний Будды гласит: «Я называю брахманом[22] того, кто здесь избежал привязанности и к доброму и к злому, кто беспечален, бесстрастен и чист» (412). Блаженный потому является блаженным, что он «с благим и неблагим покончил» и ему «ни гнев, ни милость не свойственны» (ВМ, 164, 194). С другой стороны, Будда связывает достижение нирваны с нравственным образом действий, прежде всего с решительным, самым последовательным отказом от ненависти и насилия: «Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма» (5); «Ученики Гаутамы, наделенные великой бдительностью, всегда бодрствуют. И днем и ночью их ум радуется ненасилию» (300). Он прямо апеллирует к золотому правилу, являющемуся сердцевиной нравственности: «Все боятся смерти — поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству» (129). Как же соотносятся между собой эти взаимоисключающие суждения о морали?

Понятия добра и зла связаны с промежуточным статусом человека в мире. Человек — существо несовершенное. Понятие зла выражает отрицательное отношение человека к своему несовершенству, а понятие добра — перспективу его преодоления: Если человека уподобить путнику, то добро и зло обозначают противоположные векторы пути, по которому он идет. Они разграничивают все явления человеческой жизни и окружающего мира на два класса в зависимости от того, помогают ли они человеку двигаться вперед, к заветной цели, или препятствуют этому. Что касается буддийского ненасилия, то оно предполагает существо, которое есть само совершенство. Это состояние человека, который уже дошел до цели. Ненасилие, означающее абсолютный запрет на насилие и ненависть, не проводит различия между живыми существами с точки зрения их нравственного качества, оно равно распространяется на добрых и злых. Для путника, достигшего цели, не существует тягот пройденного пути. Точно так же для блаженного не существует различий между добром и злом. Здесь речь идет о двух разных оптиках: оптике человека, который еще находится в пути и, раздирая в кровь руки, карабкается вверх, и оптике человека, который уже преодолел этот путь и спокойно стоит на вершине. Для первого существенно знать, где добро и где зло, за какой куст он может схватиться, а за какой нет, для второго это потеряло актуальность.

Хотя ненасилие выше борьбы между добром и злом, оно тем не менее имеет ту же природу, что и добро. Более того, оно и есть добро, не ограниченное необходимостью противостоять злу. Это как бы чистое добро, которое не опускается до противостояния злу, а просто отторгает его, подобно тому как океан выбрасывает на берег трупы. Можно сказать так: буддийское ненасилие выше противоположности добра и зла, но не самого добра. Обратимся снова к помощи аналогии. Для земного существования очень важное значение имеет смена дня и ночи. Но рассмотренное с точки зрения солнечного центра, это различие теряет какой бы то ни было смысл. Солнце одинаково светит и днем и ночью. Тем не менее все-таки день ближе к солнечному свету, чем ночь, его и называют светлым в отличие от темной ночи, Точно так же свет закона ненасилия одинаково освещает добрых и злых, хотя и светит светом добра. «Кто добрым делом искупает зло, тот освещает этот мир, как луна, освобожденная от облаков» (173).

Учение Будды начинает с того, что ставит под сомнение противоположность между наслаждением и страданием, исходя из убеждения, согласно которому все есть страдание. В своем итоговом нормативном выводе оно подвергает сомнению противоположность между добром и злом, чтобы обосновать правомерность одного лишь добра. Начало, где все сводится к одному лишь страданию, предполагает именно такой конец, где все сводится к одному лишь добру. Тем самым все учение оказывается стянутым обручем тех самых противоположностей, от которых оно стремилось освободиться. Страдание, оставаясь страданием, оказывается в нем также полюсом зла. Субстанцию четырех благородных истин в такой же мере можно обозначить понятием страдания, как и понятием зла: «Зло, происхождение зла и преодоление зла, и благородный восьмеричный путь, ведущий к прекращению зла» (191). Добро, оставаясь добром, в то же время выступает в учении Будды как полюс наслаждений. Не о том ли говорит следующее высказывание Будды: «Дар дхаммы[23] превосходит всякий дар; сладость дхаммы превосходит всякую сладость; радость дхаммы превосходит всякую радость; уничтожение желаний побеждает любую печаль» (354). Тем самым страдание-зло противостоит добру-наслаждению.

Идеал Будды — больше, чем регулятивный принцип или абстрактный ориентир поведения. Он представляет собой вполне конкретную жизненную программу, которая посильна человеку и которая полностью реализована в жизненном опыте самого Будды. Будда — воплощенный нравственный идеал. Он выше людей и выше богов, он положил конец тому, что не имеет начала, — цепи рождений и смертей. Хотя, достигнув просветления, он физически еще оставался в мире в течение сорока четырех лет, чтобы вести проповедническую деятельность, тем не менее внутренне он уже находился вне мира; не свободный от телесной боли, он полностью освободился от боли душевной. Он достиг нирваны, которая находится за пределом и времени и пространства, ее единственное место и единственное время — это нравственность, отсутствие чего-либо дурного. С этой позиции абсолютной нравственной чистоты, совпадающей с вечностью, отношение к миру может быть только отрицательным. Поэтому требования этики Будды, по крайней мере, в своем первоначальном виде являются по преимуществу запретами, а в совокупности они представляют собой некую систематику нравственного отрешения от мира. Моральный кодекс сторонника Будды (буддиста-мирянина) состоит из пяти запретов: не причинять вреда живым существам; не брать то, что не дано; воздерживаться от дурного поведения, внушенного страстями; избегать лживых речей; не употреблять опьяняющих напитков. Монах плюс к сказанному должен еще воздерживаться от пения, танцев, музыки, украшений, роскоши, золота и серебра, принятия пищи в неурочное время.

Указанные десять запретов не исчерпывают моральный канон буддизма (число практикуемых буддисткой общинной правил поведения измеряется сотнями), но они составляют его основу. В особенности это относится к первым пяти, которые предназначены для всех (а не только для монахов) и составляют своего рода Пятисловие Будды. Они за исключением последнего пункта, касающегося опьяняющих напитков, совпадают с основополагающими моральными запретами европейской культуры, известными как нормы кодекса Моисея. Можно сделать вывод: эти четыре «не» — не убий, не лги, не кради, не прелюбодействуй — являются универсальными моральными истинами, по разному обосновываемыми и по разному манифестируемыми в великих культурах, но тем не менее составляющими в каждой из них тот фундаментальный нравственный базис без которого они никогда не стали бы великими.

Будду сложно идентифицировать. Будда и не человек, и не бог. Он выше. Он — Будда, просветленный. Это его собственное и нарицательное имя одновременно. Любой человек, став Буддой, становится таким же, как он. Он совпадает с вечностью, с бессмертием. Он стал Буддой постольку, поскольку искоренил в себе все человеческие и божественные привязанности, все индивидуально-особенное. Совершенствование по-буддийски можно истолковать как движение от индивидуально-личностной определенности к абсолютно безличному началу. Моральные запреты Будды направлены на отказ от человеческой самости, от всего, что выделяет человека как индивида, обособляет его от других людей и более широко — от всех живых существ. Выражением этого является универсализм этики Будды, выражающийся в одинаковом отношении ко всему живому. В учении Будды есть понятие тейа, переводимое на русский язык как дружелюбие, сострадание. Это такое состояние, которого достигает человек, преодолевший в себе вражду и чувственную привязанность к миру, и которое реализуется в одинаково благосклонном отношении ко всем живым существам.

Существует мнение, согласно которому этика Будды принципиально безличностна. Оно по меньшей мере односторонне. Действительно, восхождение к нирване означает погружение в абсолютно безличное, внутренне нерасчлененное состояние. В этом заключается спасение человека. Однако осуществляется оно исключительно в результате усилий самого человека, на основе его свободного индивидуального выбора. Все определяется мерой добродетельности намерений и поступков индивида, обнаруживаемых, правда, во всей совокупности предшествующих рождений. Будьте сами себе светильниками! — учил Будда. «Сам человек совершает зло, и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам, и сам очищает себя. Чистота и скверна связаны с самим собой. Одному другого не очистить. В небе нет пути, нет отшельника вне нас» (165, 254). Поскольку нравственная судьба человека полностью подконтрольна ему самому и возможности его спасения не ограничены ничем, кроме его собственных грехов и ошибок, то по этому признаку этику Будды вполне можно квалифицировать как этику личности. Как полагает Будда, человек, чтобы утвердиться в качестве нравственной личности, должен победить самого себя как обособленного эмпирического индивида. В этом смысле его можно упрекнуть в том, что он предельно этизирует понятие личности.

Учение Будды нацелено на прекращение человеческих раздоров через внутреннее самосовершенствование личности. В его основе лежат нравственные цели. При этом нравственность интересует Будду прежде всего в ее практически действенном выражении, как путь спасения. Вопросы ее философско-доктринального обоснования не были предметом его специального интереса. Точно так же в учении Будды крайне слабо выражен религиозный элемент. Правда, ученики Будды были организованы в монашеские общины. Община (сангха) наряду с учителем и учением — одно из трех прибежищ буддиста. Однако сама община цементировалась во времена Будды общностью духовно-нравственных стремлений и соответствующего образа жизни; составленный им устав общины основывается на прецедентах. Буддизм в его первоначальном содержании не был отгорожен от мира ни философским, ни религиозным панцирем. Это предопределило его удивительную пластичность, способность к изменениям и ассимиляции. На почве разнообразных философских и исторических традиций буддизм стал быстро видоизменяться, он разделился на ряд течений, из которых наиболее значительными стали северный буддизм (махаяна, что переводится как «большая колесница») и южный буддизм (хинаяна, «малая колесница»). Одновременно происходило обожествление образа Будды, превращение буддизма в религиозное мировоззрение и практику. В таком виде он дошел до наших дней. Буддизм имеет сегодня сотни миллионов приверженцев и является очень заметным, значимым элементом в религиозно-культурном многообразии современного мира.