Систематизация теории научного коммунизма

Систематизация теории научного коммунизма

После Парижской Коммуны складывается новая историческая ситуация и вместе с тем начинается новый период в истории марксизма – один из самых плодотворных периодов и в жизни Энгельса-теоретика.

В III главе уже было показано, какие существенные сдвиги произошли в эти годы в представлениях Энгельса о судьбах государства в будущем и о роли сознания в будущем обществе. В ряде работ, писем и выступлений Энгельс развивает и другие стороны марксистской теории коммунистического общества («К жилищному вопросу», «Эмигрантская литература», письмо Бебелю от 18 – 28 марта 1875 г. с критикой проекта Готской программы и т.д.). Но особое, центральное место в его теоретической деятельности в этот период занимает работа над «Анти-Дюрингом» – этой подлинной энциклопедией марксизма.

В I главе «Введения» и в I главе третьего отдела Энгельс прослеживает процесс развития социализма от утопии к науке. Выясняя причины этого развития, он вместе с тем устанавливает, в чем заключается принципиальное различие между утопией и наукой.

Выяснение его представляет для нас отнюдь не чисто исторический интерес. Ведь из уяснения этого различия вытекает понимание специфики научного прогноза будущего, специфики научной теории коммунистического общества.

Начиная свой анализ, Энгельс сразу же указывает на двоякую зависимость современного, научного социализма: от его социальной, в конечном счете экономической основы (это главная, определяющая зависимость) и от его теоретических предпосылок, от «накопленного до него идейного материала»[745]. То же самое, очевидно, можно сказать и о составной части этого современного учения – о теории будущего общества. Она тоже не только вырастает из анализа истории общества, существующего общества и тенденций его развития, но и исходит из накопленного до нее идейного материала.

Социалистические идеи являются более или менее адекватным теоретическим выражением пролетарского движения, и от ступени развития пролетариата, от степени зрелости классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией зависит характер социалистических теорий.

Поэтому и утопизм был обусловлен исторически: «Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям соответствовали и незрелые теории. Решение общественных задач, еще скрытое в неразвитых экономических отношениях, приходилось выдумывать из головы… Эти новые социальные системы заранее были обречены на то, чтобы оставаться утопиями, и чем больше разрабатывались они в подробностях, тем дальше они должны были уноситься в область чистой фантазии…»[746].

Чтобы превратить социализм в науку, необходимо было поставить его на реальную почву. Энгельс показывает, как складывались объективные предпосылки для этого: развитие крупной промышленности, классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, диалектико-материалистического мировоззрения[747].

В чем же заключается специфическое отличие научного социализма от утопического?

Во-первых, теоретической основой научного социализма является: 1) диалектический метод, 2) материалистическое понимание истории, 3) теория прибавочной стоимости.

Во-вторых, научный социализм является теоретическим выражением пролетарского движения, он выражает интересы современного промышленного пролетариата.

В-третьих, научный социализм является специфическим продуктом эпохи крупной промышленности, в любую другую эпоху, когда не созрели еще объективные материальные предпосылки коммунистического преобразования общества, он был невозможен.

Таковы теоретические, классовые и экономические предпосылки научного социализма.

Отсюда вытекают и специфические особенности научной теории будущего, коммунистического общества. Основой ее является диалектико-материалистическое понимание истории, т.е. диалектико-материалистическая концепция развития общества. Энгельс подчеркивает такие особенности научной теории будущего: 1) элементы будущего она стремится обнаружить путем анализа существующего общества (очевидно, опираясь на знание закономерностей развития общества, выявленных путем анализа всей его прежней истории), 2) этот анализ направлен прежде всего и главным образом на экономическую основу общества, развитие которой в конечном счете определяет все развитие общества, 3) научная теория избегает чрезмерной детализации выводов и представлений относительно будущего (очевидно, что мера конкретизации определяется объективными условиями, а не произвольными соображениями) .

Вот те общие выводы, которые вытекают из рассуждений Энгельса о соотношении социализма утопического и научного.

Важнейшее значение имеет II глава третьего отдела, в которой Энгельс дает очерк теории научного социализма.

Глава начинается с изложения основ материалистического понимания истории. Эта концепция приводит к важному методологическому выводу относительно средств преобразования общества: «Надо не изобретать эти средства из головы, а открывать их при помощи головы в наличных материальных фактах производства»[748].

Энгельс выясняет основное противоречие капитализма.

С развитием капиталистического способа производства между общественным характером производства и частной формой присвоения, следовательно, между новыми производительными силами и устаревшими производственными отношениями, устаревшей формой собственности – именно частной собственностью – возникло противоречие. «В этом противоречии, которое придает новому способу производства его капиталистический характер, уже содержатся в зародыше все коллизии современности»[749].

Это основное противоречие капитализма проявляется как 1) «антагонизм между пролетариатом и буржуазией» и 2) «противоположность между организацией производства на отдельных фабриках и анархией производства во всем обществе»[750].

Конкретизация основного противоречия капитализма, выделение двух форм проявления данного противоречия и анализ противоположности между организацией производства на каждом отдельном предприятии и анархией производства во всем обществе при капитализме являются здесь новыми моментами в развитии теории научного коммунизма.

В чем же заключается разрешение противоречия между общественным производством и капиталистическим присвоением?

«Это разрешение может состоять лишь в том, что общественная природа современных производительных сил будет признана на деле и что, следовательно, способ производства, присвоения и обмена будет приведен в соответствие с общественным характером средств производства. А это может произойти только таким путем, что общество открыто и не прибегая ни к каким окольным путям возьмет в свое владение производительные силы, переросшие всякий другой способ управления ими, кроме общественного…

Когда с современными производительными силами станут обращаться сообразно с их познанной, наконец, природой, общественная анархия в производстве заменится общественно-планомерным регулированием производства сообразно потребностям как общества в целом, так и каждого его члена в отдельности. Тогда капиталистический способ присвоения… будет заменен новым способом присвоения продуктов…: с одной стороны, прямым общественным присвоением продуктов в качестве средств для поддержания и расширения производства, а с другой – прямым индивидуальным присвоением их в качестве средств к жизни и наслаждению[751].

Все более и более превращая громадное большинство населения в пролетариев, капиталистический способ производства создает силу, которая под угрозой гибели вынуждена совершить этот переворот… Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность[752]. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство… Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, – с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве. Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества – взятие во владение средств производства от имени общества, – является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами[753]. Государство не „отменяется“, оно отмирает[754]…

Взятие обществом всех средств производства в свое владение… стало возможным, стало исторической необходимостью лишь тогда, когда материальные условия его проведения в жизнь оказались налицо. Как и всякий другой общественный прогресс, оно становится осуществимым не вследствие осознания того, что существование классов противоречит справедливости, равенству и т.д., не вследствие простого желания отменить классы, а в силу известных новых экономических условий[755]. Разделение общества на классы – эксплуатирующий и эксплуатируемый, господствующий и угнетенный – было неизбежным следствием прежнего незначительного развития производства…

Оно обусловливалось недостаточностью производства и будет уничтожено полным развитием современных производительных сил. И действительно, упразднение общественных классов предполагает достижение такой ступени исторического развития, на которой является анахронизмом, выступает как отжившее не только существование того или другого определенного господствующего класса, но и какого бы то ни было господствующего класса вообще, а следовательно, и самое деление на классы. Следовательно, упразднение классов предполагает такую высокую ступень развития производства, на которой присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, – а с ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства, – не только становится излишним, но и является препятствием для экономического, политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута… Свойственная современным средствам производства сила расширения разрывает оковы, наложенные капиталистическим способом производства. Освобождение средств производства от этих оков есть единственное предварительное условие беспрерывного, постоянно ускоряющегося развития производительных сил, а благодаря этому – и практически безграничного роста самого производства. Но этого недостаточно. Обращение средств производства в общественную собственность устраняет не только существующее теперь искусственное торможение производства, но также и то прямое расточение и уничтожение производительных сил и продуктов, которое в настоящее время является неизбежным спутником производства и достигает своих высших размеров в кризисах. Сверх того, оно сберегает для общества массу средств производства и продуктов путем устранения безумной роскоши и мотовства господствующих теперь классов и их политических представителей. Возможность обеспечить всем членам общества путем общественного производства не только вполне достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физических и духовных способностей, – эта возможность достигнута теперь впервые, но теперь она действительно достигнута.

Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь – в известном смысле окончательно – выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие». И далее следует уже известное нам рассуждение, завершающееся знаменитым тезисом: «Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы»[756].

Весь этот замечательный фрагмент представляет собой обобщенное, целостное изложение тех положений теории научного социализма, которые были выработаны уже до этого. Но в одном отношении здесь развивается мысль, к которой Энгельс подошел в ходе работы над «Диалектикой природы», и в этом отношении здесь делается важный шаг вперед. Это – мысль о роли общественного сознания в будущем, коммунистическом обществе. Предшественники научного коммунизма тоже говорили о разумности будущего общества. Но это утверждение имело у них существенно иной смысл. Ведь все они исходили из идеалистического понимания истории, а Энгельс был последовательный материалист. За сходными высказываниями стоит в данном случае существенно различное понимание одной и той же объективной реальности, относящейся к будущему.

III глава третьего отдела посвящена проблеме производства. В этой главе нас специально интересует вопрос об уничтожении противоположности между городом и деревней. Энгельс рассматривает его в более широком плане уничтожения старого разделения труда.

«Уже первое крупное разделение труда – отделение города от деревни – обрекло сельское население на тысячелетия отупения, а горожан – на порабощение каждого его специальным ремеслом. Оно уничтожило основу духовного развития одних и физического развития других… Вместе с разделением труда разделяется и сам человек…»

В буржуазном обществе каждый прикован на всю жизнь к одной определенной специальности – «даже и тогда, когда этой специальностью является просто ничегонеделание».

«Уже утописты вполне понимали последствия разделения труда… И Фурье, и Оуэн требовали уничтожения противоположности между городом и деревней как первого и основного условия для уничтожения старого разделения труда вообще…[757]

Овладев всеми средствами производства в целях их общественно-планомерного применения, общество уничтожит существующее ныне порабощение людей их собственными средствами производства. Само собой разумеется, что общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека[758]. Старый способ производства должен быть, следовательно, коренным образом перевернут, и в особенности должно исчезнуть старое разделение труда. На его место должна вступить такая организация производства, где, с одной стороны, никто не мог бы сваливать на других свою долю участия в производительном труде, этом естественном условии человеческого существования, и где, с другой стороны, производительный труд, вместо того чтобы быть средством порабощения людей, стал бы средством их освобождения, предоставляя каждому возможность развивать во всех направлениях и действенно проявлять все свои способности, как физические, так и духовные, – где, следовательно, производительный труд из тяжелого бремени превратится в наслаждение.

Все это в настоящее время уже отнюдь не фантазия и не благочестивое пожелание. При современном развитии производительных сил достаточно уже того увеличения производства, которое будет вызвано самим фактом обобществления производительных сил, достаточно одного устранения проистекающих из капиталистического способа производства затруднений и помех, расточения продуктов и средств производства, чтобы, при всеобщем участии в труде, рабочее время каждого было доведено до незначительных, по нынешним представлениям, размеров.

Точно так же уничтожение старого разделения труда отнюдь не является таким требованием, которое может быть осуществлено лишь в ущерб производительности труда. Напротив, благодаря крупной промышленности оно стало условием самого производства…

Только общество, способное установить гармоническое сочетание своих производительных сил по единому общему плану, может позволить промышленности разместиться по всей стране так, как это наиболее удобно для ее развития и сохранения, а также и для развития прочих элементов производства[759].

Таким образом, уничтожение противоположности между городом и деревней не только возможно, – оно стало прямой необходимостью для самого промышленного производства, как и для производства сельскохозяйственного, и, сверх того, оно необходимо в интересах общественной гигиены…

Вырастив новое поколение всесторонне развитых производителей, которые понимают научные основы всего промышленного производства и каждый из которых изучил на практике целый ряд отраслей производства от начала до конца, общество тем самым создаст новую производительную силу, которая с избытком перевесит труд по перевозке сырья и топлива из более отдаленных пунктов.

Следовательно, уничтожение разрыва между городом и деревней не представляет собой утопию также и с той стороны, с которой условием его является возможно более равномерное распределение крупной промышленности по всей стране. Правда, в лице крупных городов цивилизация оставила нам такое наследие, избавиться от которого будет стоить много времени и усилий. Но они должны быть устранены – и будут устранены, хотя бы это был очень продолжительный процесс…»[760].

Прежде чем заняться анализом этого рассуждения Энгельса об уничтожении противоположности между городом и деревней, уясним себе тот общий контекст, в котором он рассматривает данную проблему.

Энгельс исходит из более общей необходимости уничтожения старого разделения труда.

Согласно представлениям Дюринга о будущем, человечество, как и до сих пор, будет делиться на определенное число «экономических разновидностей» людей, каковыми разновидностями являются, например, «тачечники» и «архитекторы». И Энгельс саркастически замечает: «Выходит, что общество в целом должно стать господином средств производства лишь для того, чтобы каждый отдельный член общества оставался рабом своих средств производства, получив только право выбрать, какое средство производства должно порабощать его»[761].

Пример Дюринга относительно «тачечников» и «архитекторов» Энгельс разбирал во втором отделе «Анти-Дюринга», где по этому поводу он писал: «Способу мышления образованных классов, унаследованному г-ном Дюрингом, должно, конечно, казаться чудовищным, что настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессиональных тачечников!»[762].

Этот пример Энгельса особенно важен, ибо он дает наглядное представление о том, как Энгельс представлял себе результат уничтожения старого разделения труда. Однако не следует забывать, что здесь перед нами лишь наглядный пример, иллюстрация – не более. Ведь Энгельс берет пример Дюринга и на этом примере иллюстрирует свое понимание вопроса. С марксистской точки зрения Энгельса такой пример сам по себе даже не является безупречным. Ведь с точки зрения научного социализма будущее общество должно опираться на крупную промышленность, на машинное производство. Следовательно, для «тачечников» как таковых там просто не останется места.

Энгельс дает картину, которую нельзя отождествить ни с «сеансами» Фурье, ни с соответствующим представлением, которое мы встречали в «Немецкой идеологии». Ее рациональный смысл сводится к двум моментам. Во-первых, в будущем обществе люди не будут прикованы к определенным профессиям, а смогут свободно переходить от одного вида деятельности к другому. Во-вторых, люди будут развиты всесторонне и поэтому смогут легко совершать такие переходы. То и другое было прекрасно выражено в приводимом Энгельсом высказывании Маркса в «Капитале» относительно всесторонне развитого индивида, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности[763].

С точки зрения необходимости уничтожить старое разделение труда подходит Энгельс и к проблеме уничтожения противоположности между городом и деревней. В «Анти-Дюринге» эта проблема рассматривается наиболее полно.

Энгельс указывает на Фурье и Оуэна как на предшественников научного социализма в данном вопросе. Но они не были в этом отношении первыми и тем более единственными. Наряду с Фурье и Оуэном мысль об уничтожении противоположности между городом и деревней или об уничтожении больших городов ясно высказывали представители революционного направления в утопическом коммунизме, идущего от Бабёфа: Буонарроти, Дезами, Вейтлинг.

Чем же отличаются взгляды Энгельса от этих представлений его предшественников? Вероятно, по крайней мере тремя важными особенностями.

Во-первых, критерием для Энгельса являются прежде всего интересы развития производства и в конечном счете интересы развития самого человека.

Во-вторых, Энгельс не стремится предсказать форму, в которой должна быть разрешена противоположность между городом и деревней[764].

В-третьих, поскольку предпосылкой разрешения данной противоположности, как и предпосылкой всего коммунистического преобразования общества, является развитие крупной промышленности, постольку основой будущих поселений может стать только крупное машинное производство. А в этом отношении современный город по своему характеру, очевидно, ближе, чем деревня, к прообразу будущего. Различия по данному пункту можно схематически представить следующим образом. Бабёф, Буонарроти: превращение города в деревню. Оуэн, Дезами, Вейтлинг: превращение города и деревни в нечто среднее. Энгельс: превращение города и деревни в нечто третье, но на основе достижений материальной культуры города.

В основе всех трех указанных отличий лежит, очевидно, одно фундаментальное: диалектико-материалистическое понимание истории.

Следует подчеркнуть, что необходимость уничтожения противоположности между городом и деревней Энгельс мотивирует интересами развития производства и самого человека. В условиях XIX века, из которых исходил Энгельс, это могло быть осуществлено только таким путем, который в то же время устранял и большие города. Если в новых, изменившихся условиях уничтожение данной противоположности, исходя из тех же бесспорно решающих интересов развития производства и самого человека, становится возможным и необходимым осуществить каким-то иным, новым путем, то это нисколько не противоречит основной концепции Энгельса, но означает изменение конкретного решения проблемы как следствие изменения исторических условий ее решения.

IV глава третьего отдела посвящена проблеме распределения. В интересующем нас плане ее органически дополняет материал VI главы второго отдела, посвященной проблеме простого и сложного труда.

Энгельс исходит из того, что способ производства определяет способ распределения.

В VI главе второго отдела он дает общую характеристику распределения в будущем обществе: «Для социализма, который хочет освободить человеческую рабочую силу от ее положения товара, очень важно понять, что труд не имеет стоимости и не может иметь ее. При таком понимании теряют почву все попытки регулировать будущее распределение средств существования как своего рода высшую форму заработной платы, – попытки, перешедшие к г-ну Дюрингу по наследству от стихийного рабочего социализма. Отсюда как дальнейший вывод вытекает, что распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими соображениями, будет регулироваться интересами производства, развитие же производства больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности»[765].

Затем он касается вопроса о том, будет ли «в обществе, организованном социалистически», различие между простым и сложным трудом влиять на распределение средств существования: «Как же в целом разрешается важный вопрос о более высокой оплате сложного труда? В обществе частных производителей расходы по обучению работника покрываются частными лицами или их семьями; поэтому частным лицам и достается в первую очередь более высокая цена обученной рабочей силы: искусный раб продается по более высокой цене, искусный наемный рабочий получает более высокую заработную плату. В обществе, организованном социалистически, эти расходы несет общество, поэтому ему принадлежат и плоды, т.е. б?льшие стоимости, созданные сложным трудом. Сам работник не вправе претендовать на добавочную оплату…»[766]. Очевидно, что под «социалистически организованным обществом» Энгельс понимает здесь коммунистическое общество.

К вопросу о распределении по существу примыкает и вопрос о равенстве, который Энгельс специально рассматривает в X главе первого отдела, а первоначально – в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу», относящихся ко второй половине 1876 года. Критика Энгельсом попытки Дюринга отождествить равенство и справедливость представляет чрезвычайный интерес. Вот что писал Энгельс по этому поводу в подготовительных материалах к книге:

«Представление о том, что равенство есть выражение справедливости, принцип совершенного политического и социального строя, возникло вполне исторически…

Равенство существует лишь в рамках противоположности к неравенству, справедливость – лишь в рамках противоположности к несправедливости; следовательно, над этими понятиями еще тяготеет противоположность по отношению к предшествующей истории, стало быть – само старое общество.

Уже в силу этого обстоятельства понятия равенства и справедливости не могут выражать вечную справедливость и истину. Через несколько поколений общественного развития при коммунистическом строе и при умножившихся ресурсах люди должны будут дойти до того, что кичливые требования равенства и права будут казаться столь же смешными, как смешно, когда теперь кичатся дворянскими и тому подобными наследственными привилегиями. Противоположность как по отношению к старому неравенству и к старому положительному праву, так и по отношению к новому, переходному праву исчезнет из практической жизни; тому, кто будет настаивать, чтобы ему с педантической точностью была выдана причитающаяся ему равная и справедливая доля продуктов, – тому в насмешку выдадут двойную порцию…»[767].

Основной вывод этого рассуждения в чеканной форме повторяется затем в тексте «Анти-Дюринга»: «Действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости»[768].

Марксистская постановка вопроса о социальном равенстве дается здесь не впервые. В том же аспекте она по существу была дана в письме Энгельса Бебелю 18 – 28 марта 1875 года. Но в «Анти-Дюринге» – во второй половине 1876 г. – решение этого вопроса в смысле полноты и ясности приобретает классическую форму. Новое здесь заключается в историческом анализе и, на основе его, в выводах относительно будущего.

Факты показывают, что в таком виде проблема равенства была поставлена и решена в работах Энгельса в период после Парижской Коммуны, особенно в середине 70-х годов (1875 – 1876 гг.).

Решение Энгельса явным образом опирается на диалектико-материалистическое понимание истории.

Анализ прошлой истории показывает, что представления о равенстве не оставались неизменными, а постоянно, с каждой новой эпохой изменялись. Отсюда следует, что и в будущем они должны будут претерпеть существенные изменения. Нельзя, исходя из существующих представлений о равенстве и справедливости, судить о более или менее отдаленном будущем. Будущее не может быть похоже на настоящее и не может вполне соответствовать существующим в настоящее время идеалам, например, теперешним представлениям о справедливости.

И тут Энгельс, опираясь на диалектику, строит специфически марксистский прогноз будущего. «Равенство существует лишь в рамках противоположности к неравенству, справедливость – лишь в рамках противоположности к несправедливости». Это значит, что – по законам диалектики – одно не может существовать без другого. Поэтому с исчезновением социального неравенства утратит смысл и требование социального равенства. «Тому, кто будет настаивать, чтобы ему с педантической точностью была выдана причитающаяся ему равная и справедливая доля продуктов, – тому в насмешку выдадут двойную порцию».

Здесь, таким образом, Энгельс применяет тот же – специфически диалектический – методологический прием предвидения будущего, который применялся уже в «Экономическо-философских рукописях» Маркса (исчезновение в будущем противоположности «религия – атеизм»), в «Святом семействе» (исчезновение противоположности «пролетариат – буржуазия») и в «Немецкой идеологии» (исчезновение противоположности «эгоизм – самоотверженность»).

Отметим также, что будущее общество Энгельс рассматривает в его развитии. Он различает переходный период, которому будет соответствовать «переходное право» (это напоминает «Критику Готской программы»), и коммунистическое общество («коммунистический строй»). Он различает также более и менее отдаленные состояния коммунистического общества, когда говорит о том состоянии, которое будет достигнуто только «через несколько поколений общественного развития при коммунистическом строе».

Таким образом, и с этой стороны проявляется последовательно диалектическое понимание будущего.

Последняя, V глава третьего отдела называется «Государство, семья, воспитание». Здесь же рассматривается и вопрос о судьбе религии в будущем обществе. К этому же кругу проблем следует отнести и вопрос о морали, который рассматривается в IX главе первого отдела.

Одним словом, от сферы базиса (точнее говоря, от производства и распределения) Энгельс переходит к сфере надстройки (государство, мораль, религия). К этому последнему кругу он присоединяет два традиционных для социалистов и коммунистов вопроса: о семье и о воспитании.

Возьмем, как наиболее важный здесь, вопрос о морали.

Энгельс показывает, что мораль развивается, как и все остальное, – развивается по законам диалектики.

Общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях. Поэтому и мораль всегда была классовой моралью. Из рамок классовой морали мы еще не вышли.

«Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике»[769].

Энгельс явно различает в будущем две стадии развития, которым соответствуют: 1) еще классовая по своему характеру «пролетарская мораль будущего» и 2) уже бесклассовая, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них «действительно человеческая мораль».

Эта постановка вопроса о морали будущего является новым моментом в развитии теории будущего общества.

В заключение остановимся на одном методологически особо важном моменте – на защите Энгельсом основного социалистического вывода I тома «Капитала» об экспроприации экспроприаторов[770].

Дюринг был одним из первых критиков марксизма по данному вопросу. Его аргументы в различных вариантах повторялись потом и другими противниками научного социализма. Поэтому контраргументация Энгельса имеет не только исторический интерес.

Суть дела в двух словах сводится к следующему.

Прослеживая историческую тенденцию развития капитализма, Маркс приходит к выводу о неизбежности экспроприации экспроприаторов, т.е. уничтожения частной собственности на средства производства. И он констатирует, что весь исторический процесс развития отношений собственности происходит согласно диалектическому закону отрицания отрицания.

Пытаясь опровергнуть этот основной социалистический вывод Маркса, Дюринг утверждает, будто необходимость экспроприации экспроприаторов Маркс выводит из закона отрицания отрицания.

Энгельс детально разбирает ход рассуждений Маркса и показывает полную несостоятельность домыслов Дюринга. Эта антикритика со стороны Энгельса имеет особо важное значение. Ведь в сущности речь идет о способе предвидения будущего: как строит свой вывод относительно будущего Маркс – исходя из общедиалектических соображений или из конкретно-исторического анализа. Энгельс приходит к следующему результату:

«Таким образом, называя этот процесс отрицанием отрицания, Маркс и не помышляет о том, чтобы в этом видеть доказательство его исторической необходимости. Напротив: после того как он доказал исторически, что процесс этот отчасти уже действительно совершился, отчасти еще должен совершиться, только после этого Маркс характеризует его к тому же как такой процесс, который происходит по определенному диалектическому закону. Вот и все»[771].

Антикритика Энгельса позволяет сделать важный методологический вывод. Марксистская методология научного предвидения будущего органически сочетает в себе два основных элемента: 1) применение материалистической диалектики, диалектико-материалистического понимания исторического процесса, и, на этой основе, 2) конкретное исследование самого исторического процесса. Без любого из этих двух элементов не может быть подлинно научной, марксистской теории будущего общества.

Каковы же наиболее яркие достижения «Анти-Дюринга» в теории научного коммунизма и в теории будущего общества?

Это, во-первых, концепция двух великих открытий Маркса как предпосылки и основы теории научного коммунизма. Эта концепция дала ключ к пониманию специфического отличия научного коммунизма от утопического социализма и коммунизма, а следовательно, и специфики научной теории будущего общества. Она дала также ключ к пониманию истории марксизма и структуры марксизма, а следовательно, истории научного коммунизма и его места в системе марксистской теории.

Это, во-вторых, целостное изложение теории научного коммунизма, изложение, которое резюмирует прежние достижения Маркса и Энгельса и содержит целый ряд новых моментов.

Это, в-третьих, вывод о качественном изменении роли общественного сознания в коммунистическом обществе.

Это, в-четвертых, применение специфически диалектических приемов для прогноза будущего.

Все это в совокупности свидетельствует о выдающемся значении книги Энгельса в развитии научного коммунизма, в том числе и теории коммунистического общества.