Труд как воздействие на природу (орудие, охота, огонь)

Труд как воздействие на природу

(орудие, охота, огонь)

Силой, направившей процесс морфологических изменений древних антропоидов в направлении телесной организации человека современного физического типа, явился, по Энгельсу, труд. Способность к труду он в свою очередь рассматривает как критерий, отделяющий человека от мира животных. Но в каком смысле можно говорить о человеке как продукте труда, если последний сложился, возник именно в процессе возникновения человека и общества?

Этот вопрос не является надуманным. Некоторые известные зарубежные ученые разделяют представление, будто труд, включая изготовление орудий, возник задолго до появления на земле человека и существует у обезьян, дельфинов и даже насекомых, а следовательно тезис Энгельса «труд создал человека» нуждается, как и критерий человека, в пересмотре… Противоположная точка зрения рассматривает процесс складывания человека под влиянием благотворных мутаций как существенно опережающий становление труда, тем более, что первобытный человек якобы мог выжить и существовать длительное время вообще без орудий труда. Характерным для названных позиций является метафизически-одностороннее понимание труда как узкоиндивидуального, изолированного от окружающей социальной среды орудийного воздействия на предметы внешней природы.

Маркс высказал в «Капитале» смелую и плодотворную идею о существовании в далеком прошлом «первых животнообразных, инстинктивных форм труда», упоминая в данной связи «уходящее в глубь первобытных времен состояние, когда человеческий труд еще не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы».

Исходя из этого, Энгельс развивал мысль о том, что труд базируется в своих истоках на специфических формах биологической адаптации высших антропоидов к окружающей среде. Жизнедеятельность последних могла быть обеспечена посредством эволюционного совершенствования естественных органов труда путем развития навыков манипулирования различными (в том числе – это самое важное – неорганическими, несъедобными) предметами, обусловленного соответствующей морфологической организацией и достаточно гибкой нервной системой.

Факты использования человекообразными обезьянами дубин, камней и плодов для прицельного поражения других животных позволили Энгельсу воссоздать первичную модель того, как предковые формы гоминид встали на путь вначале эпизодического, а затем систематического использования отдельных предметов и сил природы в качестве все более необходимого дополнения к естественным органам своей жизнедеятельности, средства нападения на окружающих животных, защиты от них, а также разделывания добычи. Тем самым внешняя природа как бы «расщеплялась» на предметы биологически значимые, непосредственно противостоящие прогрессирующим антропоидам, и предметы и силы природы, биологически нейтральные, главным образом, неорганические, используемые последними в качестве посредников и «помощников» в процессе обеспечения биологической жизнедеятельности.

«Труд, – говорится в „Диалектике природы“, – начинается с изготовления орудий»[711], то есть целенаправленного изменения биологически нейтральных предметов внешней природы, в дальнейшем используемых в качестве средств обеспечения существования вида. Но Энгельс нигде и никогда не утверждал, что он (труд) этим исчерпывается. Напротив, такого рода преобразование природы диалектически связано с преобразованием субъектов труда (в том числе, инстинктивного, животнообразного) не только в психосоматическом, но и в широком коммуникативно-знаковом плане, включая в принципе неведомые животным механизмы речевого общения.

«А что представляют собой наиболее древние орудия, которые мы находим, – наиболее древние, судя по найденным предметам, оставшимся нам в наследство от доисторических людей, и по образу жизни наиболее ранних исторических народов, а также и наиболее примитивных современных дикарей? – задавался вопросом Энгельс, и отвечал на него. – Эти орудия представляют собой орудия охоты и рыболовства; первые являются одновременно и оружием. Но охота и рыболовство предполагают переход от исключительного употребления растительной пищи к потреблению наряду с ней и мяса, а это знаменует собой новый важный шаг на пути к превращению в человека»[712]. Охота, помимо развития оружия и навыков взаимодействия, стимулировала прогресс орудий для разделки добычи. Камень, согласно данной точке зрения, вначале имел предметом своего воздействия кости, скелетные остатки погибших и убитых животных, и лишь много позднее орудием стал, наконец, другой камень, которому придавались некоторые заданные складывавшейся технологической традицией форма и совокупность обусловленных его социальными функциями свойств.

Попытки абсолютизации роли употребления мясной пищи как чуть ли не главного фактора очеловечивания обезьяны и отождествление добычи мяса с фатальной агрессивностью принципиально неприемлемы.

Социал-дарвинисты выдвигают тезис, что человек-гоминид стал человеком прежде всего как охотник. Отсюда ими выводится генетическая власть над людьми «охотничьего инстинкта», проявляющаяся в культе примитивно-грубой, не отягощенной размышлениями силы, которая якобы сама по себе является предпосылкой и аргументом действия. Отсюда – один шаг до провозглашения репрессий и терроризма естественно-приемлемой формой решения социальных проблем, в том числе международных. Таков идеологический аспект этой палеолитической по своей хронологии проблемы.

Обогащая рацион мясной пищей, охота способствовала быстрой эволюции мозга, а также совершенствованию нервной системы, органов чувств, ориентировочных навыков. Сделавшееся потребностью регулярное употребление в пищу мяса и орудийная деятельность, связанная с необходимостью обработки камнем камня, способствовали тому, что наши предки научились использовать, сохранять, а затем и получать огонь.

Энгельс рассматривал добывание огня трением как начало культуры и свободы, решающий фактор отделения человечества от животного царства, источник производительных сил в тех условиях более значительный, нежели будущая паровая машина[713]. Технология добывания огня путем трения в принципе подобна изготовлению орудий с помощью других предварительно заготовленных и тщательно хранимых орудий. Неудивительно, что она, как отмечает Энгельс, запечатлелась в самых далеких преданиях и наиболее древних обычаях[714].

Некоторые зарубежные авторы, называя «похищенный у природы» огонь «волшебным орудием», обусловившим, помимо всего прочего, «революцию в способе питания», склонны считать его открытие продуктом напряжения «чистого» разума. К тому же они зачастую датируют открытие огня существенно позже, чем Энгельс. Например, согласно Эдмунду Уайту, оказавшись в нелегких условиях оледенения, «первые люди были вынуждены выискивать способы, как продержаться зиму. Помочь им в этом мог только разум. И они открыли употребление огня»[715].

Характерно, что американский автор ничего не говорит в этой связи об использовании орудий, начатках коллективности, генезисе труда. Но ведь именно на пути систематического использования неорганических предметов внешней природы в качестве средства обеспечения непосредственных биологических потребностей только и мог «сломаться» животный инстинкт панического бегства от огня, а взятая освободившимися от функций передвижения руками головешка превратилась в орудие для отпугивания хищников. Только существа, обладавшие свободными передними конечностями и стадным типом жизнедеятельности, могли освоить использование, а затем и добывание огня, ибо он – орудие общественное. Одиночка мало что может извлечь из пользования им и вряд ли долго сохранит его.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.