Марксизм и идеология народничества

Марксизм и идеология народничества

Хорошо понимая, что время для вступления российского пролетариата на авансцену исторического процесса еще не настало, Маркс и Энгельс с живейшим интересом и горячим сочувствием наблюдали за борьбой революционных народников против самодержавия, всемерно поддерживали идею боевого союза западноевропейского рабочего класса с русской революционной демократией. Для них было очевидно, что революционный демократизм и пролетарская революционность не только существенно отличны друг от друга, но и связаны между собой многими общими чертами, преемственностью демократических идей, готовностью к решительной борьбе за свои идеалы.

Идеологию народничества Маркс и Энгельс рассматривали как закономерный этап развития демократической мысли в России, понимали, что в общинных иллюзиях отражаются реальные проблемы социально-экономического развития страны. В общине они видели не только наивную утопию, но и возможную, при условии победы демократической революции в России и пролетарской на Западе, точку опоры для дальнейшего развития страны по пути социализма. Если воспользоваться выражением Ленина, Маркс и Энгельс разглядели в народнической доктрине «здоровое, жизнеспособное, великое социалистическое зерно», стремление присоединить русское крестьянство к мировому социалистическому движению[1190].

С живейшим интересом и сочувствием Маркс и Энгельс наблюдали не только за боевой деятельностью народников, но и за их поисками теоретического обоснования своей борьбы, за их программными документами, нелегальной печатью. Основоположникам научного социализма были понятны и близки утопическо-социалистические идеи аграрной демократии, коллективистские начала общинного строя, идеалы равенства и социальной справедливости.

Деятелей народнических организаций, начиная с участников Русской секции Интернационала, Маркс и Энгельс безусловно включали в общий фронт революционной борьбы на Западе, видели в них не только союзников, но и соратников, которые по своим дарованиям и характеру «принадлежат к лучшим людям нашей партии»[1191]. Готовность к самоотверженной борьбе за свободу была важнейшим критерием для оценки деятельности народнических организаций, а создание «Народной воли» рассматривалось как несомненная победа для европейского социалистического движения. В письме к Зорге от 5 ноября 1880 года Маркс сообщал, что в России «наш успех еще значительнее. Мы имеем там… центральный комитет террористов…»[1192]. Свободные от какой-либо предвзятости и узости взглядов, Маркс и Энгельс, знавшие об анархических тенденциях «чернопередельцев», не отказывались от деловых связей с ними, тотчас откликались на письма и просьбы Плеханова и Засулич, невольно способствуя тем самым переходу русских революционеров на позиции марксизма. Отмечая, что «среди молодого поколения русских мы знаем людей выдающегося теоретического и практического дарования и большой энергии»[1193], Маркс и Энгельс, очевидно, допускали возможность, что некоторые русские революционеры со временем смогут перейти на идейные позиции пролетариата. Этот прогноз начал подтверждаться еще при жизни Маркса, когда группа «бывших чернопередельцев» во главе с Плехановым начала усваивать марксистское учение, вести пропаганду научного социализма.

Обширная переписка Маркса и Энгельса с русскими общественными деятелями содержит немало примеров взаимного обмена информацией, наблюдениями и мыслями, порою открытой, а иногда неявной полемики. Несомненно, что немаловажное значение для обеих сторон приобретали теоретические беседы при личном общении. В какой-то мере марксистские идеи оказали влияние на философско-исторические взгляды Бакунина и Ткачева, которые заявляли о своей приверженности историческому материализму, хотя в действительности понимали его в духе «экономического» материализма. Под влиянием трудов Маркса и Энгельса, личного общения с ними, другой видный идеолог революционного народничества, П.Л. Лавров, отказался от некоторых положений субъективистского характера (например, от переоценки роли «критических личностей»), содержавшихся в его «Исторических письмах» (1869). Лавров обратил внимание на роль масс, классов и классовой борьбы в истории, с большим интересом следил за рабочим движением на Западе, принимал участие в Парижской коммуне и деятельности Интернационала. И все же этот убежденный революционер и эрудированный ученый не сумел выработать цельное и последовательное мировоззрение, стремился соединить народничество с марксизмом, субъективно-социологические воззрения с материалистическим пониманием истории.

Мировоззрение революционного народничества в целом носило эклектический характер. Идейные традиции Герцена и Чернышевского своеобразно сочетались в нем с идеями зарубежных теоретиков мелкобуржуазного социализма, дополненными отдельными положениями экономической теории Маркса. Как сообщал Энгельсу в 1878 году Г.А. Лопатин, русские социалисты «ухитряются подчас соединять воедино вещи совершенно несовместимые и делают общую смесь… из Прудона, Маркса и Дюринга…»[1194].

«Самоотверженные искания» русских революционеров в области чистой теории, которые были отмечены Энгельсом[1195], несомненно относились к социалистически-утопической мысли революционных народников. Сравнительная отсталость России, малочисленность и неразвитость пролетариата мешали представителям передовой революционной мысли понять и усвоить марксизм. Энгельс объяснял Плеханову, что в России, где «одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же в интеллектуальном отношении окруженной более или менее эффективной китайской стеной, которая возведена деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей»[1196].

В 90-х годах Энгельс подвел итоги народнического движения с его верой «в чудодейственную силу крестьянской общины», из недр которой должно было прийти социальное возрождение, верой, поднявшей воодушевление и энергию героических передовых борцов, «которые своей самоотверженностью и отвагой довели царский абсолютизм до… возможности капитуляции»[1197]. «…Этих людей, – продолжал Энгельс, – мы не потянем к ответу за то, что они считали свой русский народ избранным народом социальной революции. Но разделять их иллюзии мы вовсе не обязаны»[1198].

Характерный для народников социологический субъективизм явился философской основой их мировоззрения и одновременно ведущим стимулом их революционной активности, принявшей в конце концов форму заговора и террора.

Несомненным симптомом начавшегося кризиса народнической идеологии было появление еще на рубеже 70 – 80-х годов в петербургских революционных кружках людей, которые стали именовать себя «русскими социал-демократами» и даже «марксистами»[1199]. Руководители «Народной воли» через своих представителей установили в 1880 году связь с Марксом, направили ему послание с просьбой о поддержке, а также переслали отредактированную А. Желябовым «Программу рабочих, членов партии „Народная воля“»[1200]. С начала 80-х годов появляются революционные кружки и издания, пытавшиеся соединить идеи народничества и научного социализма (журнал «Студенчество», сборник «Социалистическое знание»).

Своеобразной попыткой примирить традиции народовольчества со все более укреплявшимися в среде революционной интеллигенции идеями марксизма была программа, созданная в 1886 году А.И. Ульяновым. Участник нелегального кружка в Петербургском университете, он оценивал книгу либерального народника В.П. Воронцова «Судьбы капитализма в России» как ошибочную, противоречащую фактам действительности, сомневался в прочности крестьянской общины. А. Ульянов основательно изучил «Капитал», перевел для опубликования в нелегальном издании статью Маркса «К критике гегелевской философии права. Введение».

Подготовленная А. Ульяновым программа кружка являлась попыткой объединения воззрений народовольцев и социал-демократов. В программе заявлялось, что по своим убеждениям члены группы считают себя социалистами. В этом документе развивалась также идея о неизбежности социализма как результата капиталистического развития и порождаемой им борьбы классов.

Придавая решающее значение в революционной борьбе рабочему классу, который должен «составить ядро социалистической партии», А. Ульянов считал, что у его группы нет существенных расхождений с социал-демократами[1201]. Если марксистское влияние на теоретические положения программы бесспорно, то в выборе тактики террора А. Ульянов и его товарищи следовали заветам «Народной воли». Между тем осмысление уроков ее борьбы с самодержавием приводило революционную молодежь к мысли о том, что цареубийство 1 марта 1881 года оказалось пирровой победой, вызвало наступление политической реакции. Идейный разброд и организационный хаос заставляли революционеров по-новому взглянуть на свою деятельность.

Успешная революционная пропаганда на фабриках и заводах, начатая еще в начале 70-х годов и включавшая в себя ознакомление рабочих с опытом I Интернационала и Парижской коммуны, побуждала народническую интеллигенцию обратить внимание на российский пролетариат и его первые организации. Несомненное воздействие на пробуждение интереса русских революционеров к научному социализму оказало и образование в Западной Европе рабочих социалистических партий, открыто провозгласивших марксизм своим знаменем.

Именно в это время начался подлинный диалог русской демократической мысли с Марксом и Энгельсом. Фундаментальный труд Маркса – «Капитал» – в той или иной мере повлиял и на профессорскую кафедру и на журнальную публицистику, проник в рабочий кружок и в студенческую коммуну, стал настольной книгой многих революционеров. Для широких слоев демократической интеллигенции Маркс и Энгельс стали самыми крупными авторитетами в области общественных наук. Революционеры-народники, прогрессивные ученые-экономисты с уважением и доверием обращались к ним за советами и разъяснениями по ряду теоретических вопросов, в особенности касающихся развития экономики России. Характерно, что наряду с революционными народниками, как, например, Лавров и Лопатин, круг российских знакомых Маркса включал и его «научных» друзей[1202], среди которых видное место занимали такие известные ученые, как социолог М.М. Ковалевский, историк Н.И. Кареев, экономисты Н.И. Зибер и Н.А. Каблуков.

С начала 80-х годов XIX века в русской общественной мысли начался поворот к марксизму. Наиболее способные к самокритическому анализу представители революционной интеллигенции, вследствие мучительного отказа от общинных иллюзий народничества и разочарования в избранных народниками способах борьбы, постепенно приходили к теории научного социализма, вставали на идейно-политические позиции рабочего класса. «Марксизм, – писал Ленин, – как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы»[1203]. Эти искания облегчались тем обстоятельством, что революционная Россия, начиная с 40-х годов XIX века, обладала, по мнению Ленина, «таким богатством интернациональных связей, такой превосходной осведомленностью насчет всемирных форм и теорий революционного движения, как ни одна страна в мире»[1204].

Суровый полицейский режим в России способствовал тому, что особое значение для теоретических поисков, для пропаганды опыта западноевропейского рабочего движения в то время приобрела вынужденная царизмом революционная эмиграция. «В ней, и только в ней, – писал Ленин, – ставились в годы безвременья и затишья важнейшие принципиальные вопросы всей русской демократии»[1205]. Первой российской организацией марксистов стала созданная в 1883 году в Швейцарии группа «Освобождение труда».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.