2. Критика традиционной теории значения

2. Критика традиционной теории значения

Прежде чем рассматривать критические аргументы сторонников новой теории референции, следует кратко определить, что же они понимают под традиционной теорией значения. Х.Патнэм и другие критики, как правило, указывают, что традиционная теория значения восходит к идеям Г.Фреге и Б.Рассела и представляет собой ту совокупность положений, которые обычно излагают в учебниках и справочных изданиях по семантике и на которые явно или неявно опираются многие современные логики и философы, когда рассуждают о значении языковых выражений [18]. В обобщенном виде традиционная теория содержит следующие положения [19].

1. Значение языкового выражения представляет собой двухкомпонентное образование: оно обозначает некоторый объект или объекты (имеет денотат или экстенсионал) и выражает некоторый смысл (имеет интенсионал) [20]. Считается, что человек понимает некоторое выражение, если ему известен связанный с этим выражением смысл.

2. Смысл языкового выражения понимается как множество дескрипций. Смысл общего термина представляет собой дескрипцию свойств или характеристик, которые являются общими для всех объектов, входящих в экстенсионал данного термина. В случае имен собственных каждое имя считается синонимичным некоторому множеству дескрипций (то есть, в терминологии Б.Рассела, имя является "скрытой" или "сокращенной" дескрипцией).

3. Интенсионал термина определяет его экстенсионал в том смысле, что некоторый объект входит в экстенсионал термина, если и только если он имеет характеристики, включенные в интенсионал данного термина.

4. С интенсионалом тесно связано понятие аналитической истины [21]. Предложение считается аналитическим, если его истинность устанавливается на основе интенсионалов входящих в него терминов. Если Р – свойство, входящее в интенсионал Т, то утверждение "Все Т есть Р" является аналитически истинным. В соответствии с традиционной трактовкой аналитичной истины, это означает, что данное утверждение является априорным и необходимым [22].

Для того, чтобы дать общее представление о критике традиционного подхода в рамках новой теории референции, мы вначале кратко опишем основные аргументы К.Доннелана и С.Крипке против традиционной теории имен собственных. Эти аргументы главным образом направлены против так называемого "принципа идентифицирующих дескрипций", согласно которому имя обозначает тот индивид, который единственным образом удовлетворяет совокупности дескрипций, соединенных с данным именем. Из этого принципа следует, что обладание атрибутами, указанными в этих дескрипциях, является необходимым и достаточным условием для того, чтобы имя было применено к данному индивиду. Свои аргументы против традиционного подхода Доннелан и Крипке формулируют в виде моделируемых ситуаций, когда объект, на который указывает имя, не соответствует связываемой с этим именем дескрипции.

Первая группа моделируемых ситуаций призвана показать, что "имя собственное может иметь референт, даже если не выполнены условия, формулируемые принципом (идентифицирующих дескрипций)" [23]. Например, какой-то человек знает о Ричарде Фейнмане только то, что тот является известным физиком. Хотя дескрипция "известный физик" не может никого индивидуализировать уникальным образом, тем не менее, полагает Крипке, естественно считать, что имя "Фейнман" в устах рассматриваемого человека, все же обозначает Фейнмана. Или, например, какой-то человек может считать Эйнштейна изобретателем атомной бомбы. В этом случае, по мнению Крипке, естественнее было бы признать, что когда этот человек произносит имя "Эйнштейн", оно обозначает, несмотря на связываемую с ним ложную дескрипцию, Эйнштейна и никого другого.

Сторонник традиционного подхода мог бы возразить, что денотат имени определяют отнюдь не дескрипции, которые связывает с этим именем отдельный человек. Согласно Фреге, смыслы слов образуют "общее достояние" лингвистического сообщества, а не являются частью опыта отдельного человека. Поэтому такие имена, как "Эйнштейн" или "Фейнман", с которыми некоторые люди связывают очень скудную или даже неверную информацию, только потому обозначают Эйнштейна и Фейнмана, что в лингвистическом сообществе есть необходимый объем информации для установления референции этих имен.

Более серьезным аргументом является вторая группа моделируемых ситуаций, когда объект, который уникальным образом удовлетворяет некоторой дескрипции и поэтому, согласно принципу идентифицирующих дескрипций, должен был бы быть референтом этого имени, необязательно им является. В подтверждение Доннелан предлагает следующий пример. В традиционной трактовке предполагается, что имя "Фалес" обозначает того, кто удовлетворяет дескрипции "греческий философ, считавший, что все есть вода". Но если вдруг в ходе исторических изысканий выяснится, что Фалес, о котором упоминали Аристотель и Геродот, никогда не считал, что все есть вода, а этого мнения придерживался другой греческий философ-отшельник, о котором не знали ни Аристотель, ни Геродот, то на какого же из этих двух философов указывает имя "Фалес"? Согласно традиционному подходу, это имя обозначает того, кто считал, что все есть вода. Но это же абсурдно, считает Доннелан, поскольку совершенно очевидно, что имя "Фалес" указывает на того человека, которому это имя было дано, независимо от того, придерживался он указанного мнения или нет.

Для большей убедительности этот аргумент можно сформулировать несколько иначе [24]. Если принять, что имя "Фалес" является сокращением для дескрипции "греческий философ, считавший, что все есть вода", то предложение

(1) Фалес не считал, что все есть вода

должно выражать то же самое высказывание, что и предложение

(2) Греческий философ, считавший, что все есть вода, не считал, что все есть вода.

Однако совершенно очевидно, что высказывание (2) является необходимо ложным, а высказывание (1) выражает возможную истину, так как приверженность Фалеса идее, что все есть вода, является случайным фактом, поскольку он мог бы иметь и другие воззрения на мир. И если бы он действительно имел другие воззрения, то (1) было бы истинным, а (2) в любом случае было бы ложным. А это означало бы, что имя "Фалес" и дескрипция "греческий философ, считавший, что все есть вода" не относятся к одному и тому же индивиду.

Таким образом, основная идея критических аргументов Крипке и Доннелана состоит в следующем: дескрипции, которые носитель языка связывает с именем, не определяют референцию имени, поскольку референт может не удовлетворять этим дескрипциям (а тем не менее быть референтом имени) или же дескрипции могут быть слишком неопределенными и скудными, чтобы уникальным образом индивидуализировать референт. Отсюда делается вывод, что референция имен собственных является неопосредованной и "не фиксируется с помощью дескрипций" [25]. По определению Крипке, имена собственные являются жесткими десигнаторами, то есть они обозначают один и тот же объект в любом возможном мире, в котором данный объект существует. Например, имя "Аристотель", являясь жестким десигнатором, обозначает того человека, которому это имя было дано при рождении, независимо от того, удовлетворяет этот человек дескрипциям, обычно связываемым с этим именем ("ученик Платона", "учитель Александра Македонского" и т.д.), или нет. Даже если бы Аристотель не был учеником Платона или учителем Александра Македонского, тем не менее, считает Крипке, имя "Аристотель" все равно указывало бы на него.

Насколько разрушительны эти аргументы для традиционной теории имен собственных мы рассмотрим позже, а сейчас обратимся к такой важной разновидности общих терминов, как термины естественных видов (natural kind terms), поскольку сторонники новой теории референции считают традиционный подход неудовлетворительным и применительно к этой категории языковых выражений. Термины естественных видов – это слова, служащие наименованиями природных веществ, животных, растений и физических величин (например, "вода", "тигр", "лимон", "электричество" и т.д.). К этой категории языковых выражений относится большинство научных терминов. Помимо такой общей характеристики не было предложено никакого строгого определения терминов естественных видов, однако специфику этих терминов призвана раскрыть их теория референции, которую поэтому и называют теорией естественных видов.

Наиболее серьезные соображения, обосновывающие необходимость выделения терминов естественных видов в особую лингвистическую категорию и показывающие неудовлетворительность традиционной дескриптивной трактовки их значения были высказаны Патнэмом и Крипке независимо друг от друга. Патнэм предложил свою первую формулировку теории естественных видов в статье "Аналитическое и синтетическое" (“The Analytic and the Synthetic”, 1962), где он определил термины, обозначающие естественные виды, как "концепты, образуемые пучком законов" (“law-cluster concepts”). В последующих работах он развил и углубил свое понимание этих терминов и сформулировал ряд серьезных и интересных аргументов против их традиционной трактовки.

В статье "Возможна ли семантика?" (1970) Патнэм предлагает аргумент, который по своему характеру очень близок к критике традиционной теории имен собственных в работах Доннелана и Крипке. Согласно этому аргументу, неудовлетворительность традиционного понимания значения общих терминов станет совершенно очевидной, если попытаться определить в традиционном духе значение какого-нибудь термина естественного вида, например, термина "лимон" или "золото". По традиционной теории значение общего термина (например, термина x) задается конъюнкцией свойств (например, P₁ amp;P₂ amp;… amp;P_n), для каждого из которых утверждение "x обладает свойством P_i" является аналитической истиной. Общий термин считается синонимичным этой конъюнкции, которая тем самым выражает необходимые и достаточные условия для вхождения объекта в экстенсионал термина x. При таком подходе значение термина "золото" формулируется в виде дескрипции "тяжелый, неокисляющийся, твердый металл, желтого цвета, растворимый в царской водке" или в виде любой другой аналогичной дескрипции, и предполагается, что любой объект, обладающий перечисленными свойствами, является золотом. Неадекватность такой трактовки Патнэм видит в том, что естественный вид может иметь аномальных членов, которые не удовлетворяют соответствующей конъюнкции свойств, но тем не менее принадлежат к данному естественному виду. Например, "зеленый лимон (который так никогда и не пожелтеет) все же является лимоном, тигр с тремя ногами – все же тигр, а золото в газообразном состоянии не перестает быть золотом" [26]. Другая трудность, с которой сталкивается традиционная теория, состоит в невозможности указать такую конъюнкцию свойств, которая позволила бы выделить естественный вид единственным образом. Никогда нет гарантии, по мнению Патнэма, что не будет обнаружено такое вещество или животное, которое полностью удовлетворяет дескрипции свойств соответствующего естественного вида, но которое тем не менее в силу своей внутренней природы не принадлежит к данному виду.

Итак, основная идея этого аргумента состоит в следующем: ни одно из свойств, обычно включаемых в интенсионал термина естественного вида, не годится для аналитического определения этого вида, поскольку по традиционному истолкованию аналитической истины она должна быть априорной и необходимой, а ни одно из указанных свойств нельзя считать необходимым, так как принадлежность объекта к некоторому естественному виду может не зависеть от обладания этими свойствами.

Конечно, Патнэм не отрицает, что традиционная теория значения выполняется для определенной категории общих терминов, например, таких, как "холостяк", "ведьма" и др. Однако особенность этих терминов состоит в том, что они допускают явное исчерпывающее определение (например, холостяк – мужчина, который никогда не был женат). Такие термины Патнэм называет однокритериальными, поскольку их значение может быть выражено с помощью одной дескрипции. Обобщая сказанное, Патнэм делает вывод, что «традиционная теория принимает объяснение, которое корректно только для однокритериальных концептов (например, для таких концептов, как "холостяк" и "ведьма"), и превращает его в общее объяснение значения общих терминов. Теорию, которая правильно описывает поведение возможно трех сотен слов, считают правильно описывающей поведение десятков тысяч общих имен» [27].

В ответ на этот критический аргумент Патнэма сторонник традиционного подхода мог бы возразить, что значение общего термина задается конъюнкцией свойств, которые являются общими для всех предметов, входящих в экстенсионал данного термина. Установив, что какое-то свойство не является общим, его следует исключить из конъюнкции. Но поскольку нельзя отрицать, что общими для всех членов естественного вида являются их существенные свойства, то интенсионал термина естественного вида должен поэтому содержать дескрипцию этих существенных свойств. Например, интенсионал слова "вода" должен содержать дескрипцию "иметь химическое строение Н₂О". Однако, согласно Патнэму, это возражение не способно устранить выявленную несостоятельность традиционного подхода, поскольку существенные свойства также не пригодны для аналитического определения естественных видов. Утверждение "Вода есть Н₂О" не является аналитически истинным, поскольку его истинность, будучи вопросом научного открытия, не является априорной. Вполне возможно, что это утверждение окажется ложным, если когда-нибудь обнаружатся серьезные ошибки в химической теории.

Таким образом, рассматриваемый аргумент Патнэма, как впрочем и аргументы Крипке против традиционной теории имен, говорят о несогласии с традиционным пониманием аналитической и необходимой истин. Как мы увидим дальше, конструктивные идеи создателей новой теории референции включают пересмотр концепции необходимости и необходимой истины.

В статьях "Значение и референция" (1973) и «Значение "значения"» (1975) Патнэм предлагает еще один аргумент, который имеет более развернутый характер и призван показать неадекватность традиционного понимания значения в целом. Согласно этому аргументу, традиционная теория значения опирается на два допущения, которые не могут быть одновременно выполнены.

Первое допущение устанавливает, что понимание значения слова связано с пребыванием в определенном ментальном (или психическом) состоянии. Это допущение лежит в основе характерного для традиционной теории отождествления интенсионала (или смысла) с концептом и в признании того, что концепты должны каким-то образом опосредоваться ментальными репрезентациями. Иначе, полагает Патнэм, сторонники традиционного подхода были бы вынуждены допустить, что человеческое сознание способно непосредственно воспринимать ("схватывать") внементальные объективные сущности, то есть оно должно быть наделено некоторым "шестым чувством". Поскольку эта альтернатива является простым уходом от проблемы, сторонникам традиционного подхода ничего не остается, как признать, что понимание значения слова связано с пребыванием в определенном ментальном (или психологическом) состоянии.

Второе допущение связано с тем фактом, что значение слова (понятое как интенсионал) определяет его экстенсионал, в том смысле, что интенсионал образует необходимое и достаточное условие для вхождения объекта в экстенсионал. Согласно Патнэму, за этой зависимостью экстенсионала от интенсионала стоит признание двух простых вещей: во-первых, из тождества интенсионалов двух слов следует тождество их экстенсионалов, и, во-вторых, слова, совпадающие по экстенсионалу, могут иметь различные интенсионалы (например, "живое существо, имеющее почки" и "живое существо, имеющее сердце" выделяют один и тот же класс объектов). Обратное считается невозможным, хотя "никто никогда не приводил доказательств этой невозможности" [28].

Согласно Патнэму, из указанных двух допущений следует, что ментальное (психическое) состояние человека, понимающего некоторый термин, определяет экстенсионал данного термина. Ход его рассуждений является следующим. Ментальное состояние в данном случае следует понимать как состояние знания того, что I является значением A, где I – интенсионал, а A – термин; то есть состояние знания значения термина предполагает не только мысленное усвоение его интенсионала, но и осознание того факта, что усвоенный интенсионал является интенсионалом данного термина. Если ментальные состояния тождественны (на-пример, и Оскар₁ знает, что I является значением A, и Оскар₂ знает, что I является значением A), то из этого следует тождество связанных с ними интенсионалов. С другой стороны, интенсионалы слов могут совпадать, а связанные с ними ментальные состояния могут быть различными (например, Оскар₁ знает, что I является значением А, а Оскар₂ знает, что I является значением B). Таким образом, считает Патнэм, из этой зависимости (по аналогии с зависимостью между экстенсионалом и интенсионалом) сторонник традиционного подхода должен сделать вывод, что ментальное состояние определяет интенсионал термина, а в силу второго допущения, лежащего в основе традиционной теории значения, определяет и экстенсионал термина. Следовательно, если принять указанные два допущения, то нужно признать, что происходящее "в нашей голове, должно детерминировать то, что мы имеем в виду и на что указывают наши слова" [29].

Однако, считает Патнэм, ментальное состояние не может определять экстенсионала термина. Для доказательства этого Патнэм предложил небольшой научно-фантастический рассказ о Земле-Двойнике и воде. Нужно отметить, что этот "мысленный эксперимент" Патнэма приобрел очень большую популярность, его изложение неизменно присутствует во всех работах, посвященных новой теории референции, и по аналогии с ним строится множество других аргументов. Итак, Патнэм предлагает представить, что где-то далеко в космосе существует планета "Земля-Двойник", которая во всем похожа на Землю, за тем исключением, что океаны, моря и реки на этой планете наполнены жидкостью, которая при нормальной температуре и нормальном давлении неотличима от воды, но не описывается формулой Н₂О. Эта жидкость имеет вкус воды и способна утолять жажду, но ее химическое строение выражается очень сложной формулой, которую для краткости можно записать как XYZ. Земля-Двойник населена людьми, которые очень похожи на жителей Земли и которые тоже говорят по-английски. Их английский язык ничем не отличается от земного, за тем исключением, что слово "water" ("вода") обозначает у них указанную выше жидкость XYZ. Если в какой-то момент между Землей и Землей-Двойником установится контакт и будет обнаружено различие в значении слова "вода" на этих планетах, то это различие, на первый взгляд, легко объяснимо, поскольку разным значениям слова "вода" соответствуют разные экстенсионалы: на Земле экстенсионалом слова "вода" является множество соединений, состоящих из молекул Н₂О, а на Земле-Двойнике экстенсионалом слова "вода" является множество соединений, состоящих из молекул XYZ.

По мнению Патнэма, ситуация значительно усложнится, если предположить, что люди на Земле не знают, что вода имеет химическую формулу Н₂О, а люди на Земле-Двойнике не знают, что вода – это XYZ, то есть и тем, и другим не известна дальтоновская химия. Для этого достаточно провести предложенный мысленный эксперимент применительно к середине восемнадцатого столетия. Тогда очевидно, что в 1750 году жителям Земли-Двойника было известно о воде все то, что знали о воде в этом же году и люди на Земле. Поэтому если выбрать двух человек, один из которых жил в 1750 году на Земле, а другой – на Земле-Двойнике, но которые были точным подобием друг друга, включая внешность, чувства, внутренние монологи и т.д., то следует признать, что думая о воде, и тот, и другой находились в одинаковом ментальном состоянии. Но согласно Патнэму, экстенсионал слова "вода" в 1750 году был на Земле таким же, как в 1950 году (то есть Н₂О), а экстенсионалом слова "вода" на Земле-Двойнике и в 1750, и в 1950 году было вещество XYZ. Таким образом, этому различию в референции слова "вода" на Земле и Земле-Двойнике не соответствует никакое различие в ментальном состоянии жителей той и другой планеты, которое могло бы служить объяснением различия в экстенсионалах. На основе этого рассуждения Патнэм делает вывод, что лежащие в основе традиционной теории значения допущения не могут быть выполнены одновременно, поэтому необходимо отказаться от одного из них, то есть или нужно признать, что значения не "локализованы" в голове, или же нужно отбросить тезис о том, что интенсионал термина определяет его экстенсионал. То, какой путь избрал Патнэм, мы рассмотрим чуть позже, а сейчас нам хотелось бы обратить внимание на то, что в этом своем аргументе Патнэм использует допущения, которые не могут быть приняты как само собой разумеющиеся и нуждаются в обосновании.

Так, в мысленном эксперименте Патнэма предполагается, что и в 1750 году, и в 1950 году слово "вода" имело один и тот же экстенсионал. Однако, почему бы не принять, что в 1750 году экстенсионалом слова "вода" на Земле было вещество, имеющее, как было впоследствии установлено, химическую формулу Н₂О, а на Земле-Двойнике – вещество, имеющее химическую формулу XYZ. Поскольку убедительность предложенного критического аргумента зависит от обоснованности этого допущения, то перед Патнэмом стоит задача показать, что экстенсионал термина "вода" действительно сохраняет свою инвариантность на протяжении веков. Решение этой задачи составляет важную часть позитивной концепции Патнэма, и мы рассмотрим этот вопрос позже.

Мысленный эксперимент Патнэма опирается еще на одно допущение, которое тесно связано с первым. Принимая, что в 1750 году экстенсионалом слова "вода" было вещество с химической формулой Н₂О, хотя люди еще не знали этого, Патнэм тем самым допускает, что экстенсионалы такого рода слов формируются независимо от человека и его знания об окружающем мире. Это очень сильное допущение, и в дальнейшем мы рассмотрим, как Патнэм обосновывает его.

Итак, мы рассмотрели критику традиционного понимания значения сторонниками новой теории референции. Является ли эта критика столь разрушительной, чтобы полностью опровергнуть традиционный подход? Нельзя отрицать, что многих философов языка убедили аргументы Крипке и Патнэма в неадекватности дескриптивной семантики. Однако, на наш взгляд, есть немало соображений, ставящих под сомнение безапелляционность подобного вывода.

Возьмем, к примеру, теорию имен, которая, безусловно, составляет наиболее важную часть любой семантической концепции. Решение вопроса о том, сводится ли значение имени собственного к его денотату или же оно включает в себя и второй компонент – смысл, представленный дескрипцией свойств обозначаемого объекта, должно опираться не только на наши "интуитивные" представления об употреблении имен (например, на соображения о том, что является более естественным – признать, что имя "Аристотель" указывает на того, кому это имя было дано при рождении, или допустить, что оно обозначает того, кто удовлетворяет дескрипции "последний великий философ античности"). Это решение должно также учитывать семантическое поведение имен в различных контекстах. Поскольку имена, как и другие виды терминов, служат для построения разного рода высказываний, то следует установить, какой "семантический" вклад они при этом вносят, а этот вопрос напрямую связан с трактовкой их значения. Для сторонников новой теории референции семантическим вкладом имени в высказывание является его референт, то есть объект, обозначаемый этим именем, без какой-либо информации о его атрибутах. Таким образом, единственная функция имени – это ввести объект, о котором что-либо утверждается в высказывании. Например, в предложении "Аристотель является последним великим философом античности" имя "Аристотель" вводит индивида, о котором утверждается, что он последний великий философ античности. Фреге и Рассел [30] совсем иначе трактовали семантический вклад имени собственного. Для них этим вкладом является репрезентация обозначаемого объекта в виде дескрипции его атрибутов, позволяющих индивидуализировать объект уникальным образом.

На первый взгляд, первое решение может показаться более простым и естественным. Однако Фреге и Рассел отказались от этого решения (хотя именно его предлагал Милль), поскольку они сочли его неудовлетворительным при анализе семантического поведения имен в более сложных контекстах.

Напомним, что Фреге ввел понятие смысла как второго компонента значения в результате анализа проблемы тождественности имен. Рассматривая такие предложения тождества, как "Утренняя звезда есть Утренняя звезда" и "Утренняя звезда есть Вечерняя звезда", Фреге установил, что они имеют разное информационное содержание, хотя и выражают самотождественность одного и того же объекта. Если предположить, что каждое из входящих в эти предложения тождества имен вводит лишь обозначаемый им объект, то этому различию в информационном содержании нельзя дать никакого объяснения. Поэтому Фреге сделал вывод, что каждое имя связано с определенным способом представления (репрезентации) обозначаемого, который он и назвал смыслом. Именно смысл, согласно Фреге, является семантическим вкладом имени в высказывание и именно смысл объясняет различие между такими предложениями тождества, как "Утренняя звезда есть Утренняя звезда" и "Утренняя звезда есть Вечерняя звезда". Необходимость двухкомпонентного значения вытекала для Фреге и из невозможности подстановки salva veritate для имен одного и того же объекта в неэкстенсиональных контекстах (например, в контекстах косвенной речи). Заменив, к примеру, в истинном высказывании "Петр считает, что Утренняя звезда – это Венера" имя "Утренняя звезда" на имя "Вечерняя звезда", мы получим высказывание ("Петр считает, что Вечерняя звезда – это Венера"), которое может быть и ложным, поскольку Петр может не знать о тождественности этих имен. Разрешить эту трудность возможно, согласно Фреге, только если допустить, что разные имена являются разными способами представления объекта, то есть имеют разные смыслы.

Что касается Рассела, то он создал свою теорию дескрипций, трактующую имена собственные как сокращенные дескрипции, для разрешения так называемых парадоксов теории именования [31]. Эти парадоксы возникают при анализе единичных отрицательных высказываний существования ("Зевс не существует"), высказываний с пустыми именами ("Нынешний король Франции лыс") и при анализе употребления имен в неэкстенсиональных контекстах («Георг IV хотел знать, является ли Вальтер Скотт автором "Веверлея"»). Как и Фреге, Рассел считал, что единственный путь разрешить эти парадоксы – это представить имя собственное как сокращенную форму для связываемой с этим именем дескрипции.

Нельзя не учитывать, что парадоксы теории именования "возникают заново, как только мы отказываемся от понятия смысла в пользу представления, согласно которому референция имен собственных является неопосредованной" [32]. Таким образом, отказываясь от понятия смысла, сторонники теории референции оказываются перед необходимостью дать иное решение трудностям, которые были выявлены Фреге и Расселом. Поэтому неудивительно, что критика традиционной теории значения создателями новой теории референции привлекла внимание философов к тем проблемам, которые Фреге и Рассел решали с помощью дескриптивной семантики. Ряд авторов, и прежде всего Тайлер Бердж и Гарет Эванс, нашли это решение неудовлетворительным, поскольку оно, по их мнению, опирается на ошибочную философию сознания. Эта философия сознания, представляя собой картезианский взгляд на природу ментального, постулирует, что "такие ментальные состояния, как мысли, убеждения, намерения и желания имеют сугубо качественный характер и по своей природе концептуальны. Подобные состояния, с одной стороны, логически независимы от внешнего мира, а с другой – полностью познаваемы с помощью интроспекции" [33]. Именно этот взгляд на природу ментального выражен, согласно Эвансу, в требовании дескриптивной теории значения, согласно которому "… для того, чтобы иметь в виду некоторый объект или иметь о нем мнение,… необходимо владеть дескрипцией, которая уникальным образом истинна относительно этого объекта" [34]. Однако это не верно, считает Эванс, поскольку, как показал Витгенштейн, для человека иметь в виду некоторый объект означает лишь быть помещенным в контекст, который связал бы его с объектом его интенции. Более того, абсурдно предполагать, что референтом имени может быть объект, изолированный в каузальном отношении от сообщества носителей языка и культуры. Это означает, что наши ментальные состояния, будь то мысли, убеждения, желания и т.д., следует рассматривать не в терминах их концептуального содержания (не в терминах смыслов выражающих их слов), а в терминах внешних объектов, к которым они относятся.

Позволит ли это изменение взгляда на природу ментального преодолеть трудности, для решения которых было введено понятие смысла, – вопрос сложный, и его рассмотрение увело бы нас в сторону от обсуждения семантической теории Патнэма. Безусловно, критика Эвансом и Берджем концептуалистской ориентации традиционной семантики в определенном смысле созвучна с идеями Крипке и Патнэма. Достаточно вспомнить, что первое допущение, на которое, согласно Патнэму, опирается традиционная теория значения, по существу и формулирует в сжатом виде философию сознания, стоящую за концепцией "смысла". Однако в целом вопрос о природе ментального не составляет на этом этапе важного аспекта в размышлениях Патнэма о значении, и для трудностей, выявляемых его критическими аргументами против традиционного подхода, он ищет решение в иной плоскости.

Что же касается терминов естественных видов, то критика Патнэмом их традиционной трактовки, безусловно, фиксирует серьезные трудности, однако, как мы видели, эффективность этой критики находится в прямой зависимости от того, насколько убедительно новая теория референции раскроет специфику этих терминов и насколько обоснованные ответы она даст на вопросы, возникшие по ходу нашего обсуждения критических аргументов Патнэма. К рассмотрению конструктивных идей новой теории референции мы сейчас и перейдем.