4. Философские следствия новой теории референции

4. Философские следствия новой теории референции

Создание Патнэмом новой концепции референции во многом стимулировалось стремлением опровергнуть тезис Куна и Фейерабенда о несоизмеримости научных теорий и обосновать инвариантность значения научных терминов при их переходе из одной теории в другую. Теперь, после ознакомления с этой концепцией, можно сформулировать "окончательный" ответ Патнэма Куну и Фейерабенду.

Итак, согласно Патнэму, тезис о несоизмеримости научных теорий опирается на неправильную трактовку значения, в основе которой лежит традиционный подход. Патнэм следующим образом реконструирует "ход рассуждения", приведший Фейерабенда к принятию этого тезиса. При введении некоторого научного термина референту данного термина дается теоретическое описание, основанное на законах и положениях, постулируемых данной теорией. Поскольку это теоретическое определение является аналитическим (в традиционном понимании), то референтом данного термина является тот объект, который удовлетворяет указанному определению. Если же ничто не удовлетворяет этому строгому теоретическому описанию, то следует признать, что у данного термина нет референта. Если никакой объект не соответствует дескрипции электрона, данной Бором (в 1904 году), то "электрон" в том смысле, в каком это слово использовали ученые в 1904 году, ничего не обозначает. В разных теориях даются различные дескрипции электрона, и поэтому смысл этого слова, синонимичный с указанными дескрипциями, различен. На основе этих соображений, по мнению Патнэма, «Фейерабенд делает вывод, что указанный термин не может иметь ни общего референта, ни общего смысла в различных теориях ("несоизмеримость теорий")» [62].

Согласно Патнэму, некорректность этого вывода вытекает из несостоятельности традиционного решения проблемы референции применительно к терминам естественных видов, которые составляют основную часть научных терминов. Если принять, что семантическая концепция Патнэма убедительно доказывает инвариантность референции терминов естественных видов, то это означает, что научные термины при их переходе из одной научной теории в другую продолжают обозначать одни и те же объекты. Их референция, определяемая во многом внутренней природой обозначаемых ими естественных видов, остается постоянной, хотя стереотипные описания, связываемые с этими терминами, могут измениться значительным образом. Именно референция, согласно Патнэму, фиксирует тождество того, о чем говорят различные научные теории. А раз это так, отмечает Патнэм, то "мы не согласны с сэром Карлом Поппером и с Полом Фейерабендом, что признание радикальных изменений парадигм в науке несовместимо с идеей роста объективного знания. Мы можем иметь и смену парадигм, и… объективное знание" [63], которое и гарантируется инвариантностью референции научных терминов.

Однако такой "ответ" не долго удовлетворял Патнэма. Как мы видели, его концепция референции основывается на сильных эссенциалистских допущениях, но помимо этих допущений в ней неявно предполагается определенное понимание отношения между мышлением и реальностью, определенная трактовка истины и объективности нашего знания. Во многом изменения во взглядах Патнэма к середине 70-х годов было следствием критического осмысления этих гносеологических и метафизических "оснований" его семантической концепции. В этот период его научный реализм начинает постепенно утрачивать свои "крипкеанские" черты, и, хотя Патнэм не говорит о своем отказе от эссенциализма и продолжает в своих работах ссылаться на то, что природа сама устанавливает экстенсионалы наших терминов, однако этот аспект перестает быть преобладающим в его размышлениях о референции и в центр его внимания перемещаются совсем иные проблемы. Как подготавливались эти изменения и в чем они выразились, – вот вопросы, на которых нам хотелось бы сейчас остановиться.

Во-первых, следует отметить, что дальнейшие размышления Патнэма о референции научных терминов приводят его к осознанию того, что теория естественных видов удовлетворительным образом обосновывает инвариантность референции отнюдь не для всех видов научных терминов. Эта концепция хорошо описывает случаи с наблюдаемыми естественными видами (например, водой, золотом, тигром и т.д.), то есть случаи, где можно непосредственно указать на представителя того или иного естественного вида. Однако на электроны, гены, молекулы ДНК и другие объекты, обозначаемые теоретическими терминами, указать нельзя. Как в отношении этих терминов можно доказать, что они являются "транстеоретичесими", то есть имеющими одну и ту же референцию в различных теориях? Патнэм хорошо осознает тот факт, что большинство теоретических терминов (если не все) вводятся с помощью дескрипций. Например, ученый, вводящий в теорию новый термин, может рассуждать примерно так: "На мой взгляд, существует частица, ответственная за такие-то и такие-то эффекты. Назову ее кварком". Но если в последующем научном исследовании выяснится, что никакая частица не является ответственной за указанные эффекты, то есть никакая частица не удовлетворяет данной при введении термина "кварк" дескрипции, то означает ли это, что кварков не существует? Сторонник традиционной теории значения ответил бы на этот вопрос утвердительно: да, кварков не существует. Патнэм же настаивает на отрицательном ответе. Но даже если принять, что вводимые учеными дескрипции служат лишь для фиксирования референции теоретических терминов, а затем эти термины употребляются жестко (поскольку природа сама определяет их референцию), то остается непонятным, почему это имело место в случае таких терминов, как "электрон", "ген", "кварк" и т.д. и не произошло в случае таких терминов, как "флогистон", "теплород", "эфир" и т.д. Теория естественных видов не дает объяснения этому различию и поэтому для ответа на этот вопрос Патнэм вводит методологический принцип, получивший название Принципа полезности сомнения (Principle of Benefit of Doubt) или Принципа разумного сомнения (Principle of Reasonable Doubt). Согласно этому принципу, следует допустить, что ученый, вводящий новый термин с помощью некоторой дескрипции, примет разумную переформулировку этой дескрипции, если она окажется ошибочной и неспособной ни на что указывать. Благодаря этому принципу становится очевидным, что термин "электрон", как его использовал Бор, обозначает электроны, хотя в мире нет ничего, что в точности соответствовало бы дескрипции электрона, данной Бором. Однако, по мнению Патнэма, в мире есть частицы, которые приблизительно соответствуют дескрипции Бора: они имеют такой же заряд, такую же массу и ответственны за те основные эффекты, за которые, как полагал Бор, ответственны электроны". Благодаря этому принципу возможны "ретроспективные присваивания" референтов, то есть «мы можем присвоить референт "гравитационному полю" в ньютоновской теории с точки зрения теории относительности,… или "гену" Менделя с точки зрения современной молекулярной биологии, или дальтоновскому "атому" с точки зрения квантовой механики» [64]. Но поскольку с точки зрения современной науки нельзя присвоить никакого референта таким терминам, как "эфир" и "флогистон", то это означает, по мнению Патнэма, что флогистона и эфира не существует. Тем самым Принцип полезности сомнения позволяет избежать возражений, связанных с этими терминами.

Таким образом, без Принципа полезности сомнения было бы невозможно объяснить устойчивую референцию теоретических терминов. Но каким образом можно было бы оправдать принятие этого принципа? Согласно Патнэму, Принцип полезности сомнения, как любой методологический принцип, является одновременно дескриптивным и нормативным, то есть, с одной стороны, он описывает реальные интенции людей при установлении референции терминов (каждый человек, вводящий новый термин, хотел бы, чтобы ему была предоставлена возможность, сформулированная в этом принципе), а с другой стороны, этот принцип имеет регулятивный характер (именно таким должно быть отношение к тем, кто вводит новые термины, с тем, чтобы обеспечивалась устойчивая референция). Назвав свой принцип дескриптивным, Патнэм не предложил никакого обоснования, опирающегося на конкретную историю науки, кроме собственной интуиции. Именно в этом многие исследователи усмотрели слабость его позиции. Так, Хокинг отмечает, что главный недостаток концепции Патнэма состоит в том, что "он отдает предпочтение придуманным историям перед фактами" [65], а обращение к реальной истории науки часто показывает, что концепция Патнэма не всегда согласуется с фактами. Мы здесь не будем рассматривать, насколько серьезным является это обвинение в адрес Патнэма, тем более что, на наш взгляд, сам Патнэм придает наибольшее значение не эмпирическому подтверждению правильности его Принципа полезности сомнения, а тому обстоятельству, что этот принцип наилучшим образом увязывает тезис о конвергенции науки с истинной картиной мира, научно-реалистическую позицию и положение об инвариантности референции научных терминов. Как отмечает Патнэм, если нет конвергенции в развитии науки, если последующие теории не включают предыдущие в качестве "предельных случаев", то Принцип полезности сомнения также оказывается неразумным, поскольку в этом случае не может быть разумной модификации теоретических дескрипций, предлагаемых более ранними теориями, что позволило бы терминам, связанным с этими дескрипциями, указывать на объекты, которые существуют, с точки зрения более поздней теории. В результате, считает Патнэм, нет никакого основания считать, что научные термины имеют референтов, и поэтому "референция рушится" [66]. Таким образом, обоснование Патнэмом необходимости принятия таких основных положений его философско-методологической концепции, как идея конвергенции научного знания, Принцип полезности сомнения, инвариантность референции научных терминов и т.д., по существу, сводится к тому, что все эти положения взаимодополняют друг друга в общей "модели" развития научного знания, и поэтому отказ от любого из них ведет к разрушению всей модели.

Принятие Принципа полезности сомнения свидетельствует также об определенном сдвиге в отношении Патнэма к научному реализму. Если раньше Патнэм разделял общее научно-реалистическое представление об объективном и независимом существовании постулируемых истинными научными теориями сущностей (подтверждением тому является его концепция референции), то теперь он считает необходимым уточнить, что «поскольку "научный реалист" как ярлык несет на себе определенный идеологический оттенок – оттенок, отнюдь не слабо напоминающий о материализме XIX века или, говоря более грубо, о деревенском атеизме» [67], то его, Патнэма, научно-реалистическая позиция означает не более как принятие двух принципов, которые были сформулированы Ричардом Бойдом:

(1) термины зрелой науки, как правило, имеют референты;

(2) законы теории, принадлежащей зрелой науке, как правило, приблизительно истинны [68].

Это уточнение Патнэмом своей научно-реалистической позиции отражает общее изменение его взгляда на отношение между языком и реальностью. Теперь носитель языка выступает для него как "конструирующий символическую репрезентацию того, что его окружает. Точность или неточность этой репрезентации оказывает влияние на жизнеспособность носителя языка и на успех его усилий во взаимодействии с тем, что его окружает. Таким образом, рассмотрение отношения между носителями языка и миром является частью каузальной модели человеческого поведения. И поскольку предполагаемое соответствие между репрезентациями в сознании носителя языка и их внешними референтами является частью указанной модели, реализм, таким образом, становится эмпирической гипотезой" [69]. С точки зрения нашего исследования, это превращение реализма в "эмпирическую гипотезу" фиксирует очень важный момент в творчестве Патнэма, когда реализм для него из "само собой разумеющейся" позиции становится тем, что требует осмысления и анализа. На наш взгляд, это важный шаг в постановке философской проблемы реализма.

Другой важный аспект творчества Патнэма в этот период, имевший далеко идущие последствия, связан с осознанием им того, что "нельзя серьезно решать реальные философские проблемы, не будучи более чутким и внимательным к своей эпистемологической позиции" [70]. Это имело следствием выдвижение понятия истины в центр философских размышлений Патнэма, для которого и референция, и реализм становятся теперь имеющими прямое отношение к вопросу об истине.

Конечно, в логической семантике понятия референции и истины связаны самым непосредственным образом. Достаточно упомянуть, что по определению экстенсионалом (референтом) термина является множество тех объектов, относительно которых данный термин истинен [71]. Однако для Патнэма зависимость между понятиями истины и референции выходит за пределы их чисто логико-семантической трактовки и имеет глубокое философское значение, о чем свидетельствует его отношение к теории истины А.Тарского.

Тарскому принадлежит классическое определение семантических понятий истины и референции, которое было дано им в известной работе "Понятие истины в формализованных языках" (1935). Рассматривая истину как свойство осмысленных предложений, Тарский определяет предикат "истинно" (а также и предикат "указывает на"), используя только понятия объектного языка и понятия математической логики, не прибегая ни к каким семантическим категориям. Под объектным языком Тарский имеет ввиду тот язык, для предложений которого строится искомое определение истины, хотя само определение формулируется в другом языке, который получает название "метаязыка". Все определения истинности для конкретных предложений объектного языка, согласно этой теории, должны удовлетворять некоторому условию адекватности, которое формулируется следующим образом:

"Р" истинно, если и только если Р,

где Р – некоторое предложение, а "Р" – имя этого предложения, например: "Снег бел" истинно, если и только если снег бел. Существенной чертой теории истины Тарского является то, что истина и референция определяются в ней не для какого угодно языка, а для вполне конкретного формального языка с четко заданной структурой и само определение истины формулируется в виде совокупности определений истинности для каждого предложения этого языка. Это определение истины не говорит, при каких условиях мы может утверждать предложение

(1) Снег бел

Оно означает лишь, что когда мы утверждаем это предложение, то мы тем самым утверждаем соответствующее ему предложение

(2) Предложение "Снег бел" истинно.

Отсюда Тарский делает вывод, что "мы можем принять семантическую концепцию истины, не отказываясь от своей эпистемологической позиции: мы можем оставаться наивными реалистами, критическими реалистами или идеалистами, эмпириками или метафизиками или кем угодно. Семантическая концепция полностью нейтральна по отношению ко всем этим позициям" [72]. Именно эту особенность теории истины Тарского имеет в виду Патнэм, когда указывает, что принятие этой теории многими философами (такими, как Карнап, Поппер, Гемпель и др.) было обусловлено тем, что эта теория является философски нейтральной и не обязывает ни к какой философской позиции. Однако для Патнэма эта особенность не является достоинством, и он не считает теорию Тарского удовлетворительной экспликацией корреспондентной теории истины, поскольку отождествление идеи соответствия с "условием адекватности" не проясняет природы истины и референции. Хотя Патнэм признает, что Тарский дал абсолютно корректное формально-логическое определение истины, философская концепция истины не может ограничиться только этим определением. "Работа Тарского требует дополнения, и когда это философское дополнение будет осуществлено, мы увидим, что понятие истины не является философски нейтральным и что необходимо рассмотрение соответствия для того, чтобы понять, как функционирует язык и как функционирует наука" [73].

Итак, согласно Патнэму, реалистическая позиция связана с признанием корреспондетной теории истины, согласно которой предложение истинно, если оно соответствует реальному положению дел, и задача теории истины состоит поэтому в том, чтобы раскрыть природу этого отношения соответствия. В связи с такой трактовкой истины появляется новый аспект в критике Патнэмом тезиса о несоизмеримости научных теорий. Патнэм указывает, что в концепции Куна и Фейерабенда истина фигурирует только как внутритеоретическое понятие, вбирающее в себя такие свойства теории, как простота, когерентность, рациональная приемлемость и т.д. Но поскольку, считает Патнэм, для последовательного реалиста истина имеет смысл только как внешнетеоретическое понятие, выражающее отношение между теорией и миром, этот отказ от понимания истины как соответствия реальности говорит о сильной антиреалистической направленности позиции Куна и Фейерабенда.

Нет ничего удивительного в том, что в раскрытии отношения соответствия между языком и реальностью Патнэм возлагает большие надежды на теорию референции. Признавая сложный и разнообразный характер связей между элементами языка и аспектами мира (о чем свидетельствует анализ референции различных категорий терминов), Патнэм тем не менее считает, что это многообразие не должно заслонять главного в нашем понимании референции. Поэтому "рассматривать наше эволюционирующее и расширяющееся понятие референции только как пролиферирующее семейство – значит упускать из виду сущность отношения между языком и реальностью. Сущность этого отношения такова, что язык и мысль асимптотически соответствуют реальности, по крайней мере в определенной степени. Теория референции является теорией этого соответствия" [74]. Эту свою мысль Патнэм поясняет следующим образом: референция определяет "параметризацию" (parameterization) мира и осуществляет ее корреляцию с "параметризацией" языка, причем таким образом, что наши "предложения имеют тенденцию в далекой перспективе коррелировать с реальными состояниями дел (в смысле параметризации)" [75]. Это общее описание, конечно, задает определенное видение проблемы, но в нем больше неясностей, чем ответов. Если референция определяет "параметризацию" мира (то есть членение мира на "параметры": объекты, свойства, отношения и т.д.), то следует ли понимать это в том смысле, что природа, устанавливая экстенсионалы наших терминов, дает своей "параметризации" проявиться в "параметризации" нашего языка? Но каков в таком случае механизм референции? Что же определяет саму референцию? И каким образом осуществляется корреляция "параметризации" языка и "параметризации" мира и обеспечивается соответствие между миром и языком?

Первое время Патнэм полагал, что на все эти вопросы сможет дать ответ каузальная теория референции. В 1972 году была опубликована статья Хартри Филда "Теория истины Тарского" [76], которая сыграла важную роль в развитии взглядов Патнэма на проблему истины и референции. В этой статье делалась попытка создания "физикалистской" теории референции. Исходя из того, что референция только тогда имеет место, когда использование термина говорящим стоит в определенном каузальном отношении к той вещи, на которую говорящий имел намерение указать, Филд выдвинул гипотезу, что это отношение должно быть установлено эмпирической наукой в том же смысле, в каком наука установила, что вода – это Н₂О, а золото имеет атомный вес, равный 79. Эта гипотеза показалась Патнэму очень привлекательной, поскольку, во-первых, она хорошо согласовывалась с его концепцией референции, а главное, ее реализация означала бы выполнение той программы, которую Патнэм возложил на теорию референции. Однако, очень скоро Патнэм осознал полную утопичность создания "физикалистской" теории референции, а дальнейшие размышления над причинами невозможности создания такой теории привели его к выводу о том, что понятию референции невозможно дать по-научному точное определение, и поэтому каузальная теория референции, являясь описанием того, как устанавливается референция, не может дать ответа на вопрос, что такое референция, "фактически она предполагает понятие референции" [77].

В ходе дальнейшего углубленного изучения проблемы истины и референции Патнэм не столько находил подтверждения своему представлению об истине как соответствии реальности, сколько обнаруживал трудности, с которыми сталкивается каждый, кто придерживается корреспондентной теории. В частности, в этот период он много внимания уделяет анализу так называемых эквивалентных описаний. Более подробно об этих описаниях мы поговорим позже; здесь же отметим лишь, что эти описания свидетельствуют о возможности множества истинных описаний одного и того же фрагмента реальности. Хотя это обстоятельство может представлять серьезную проблему для идеи соответствия между языком и реальностью, для Патнэма совершенно очевидно, что "реалист в XX веке не может игнорировать существование эквивалентных описаний" [78]. О том, какие выводы сделал Патнэм из анализа этой и многих других трудностей, с которыми сталкивается корреспондетная теория истины, речь пойдет в следующей главе.

Итак, мы рассмотрели период в творчестве Патнэма, когда он стоял на позициях научного реализма. Он трактовал реализм в это время как признание объективного и независимого существования референтов научных терминов и главную свою задачу видел в том, чтобы показать совместимость реалистической позиции и факта развития научного знания, в ходе которого пересматриваются многие научные истины, меняются парадигмы, отбрасываются считающиеся ранее истинными теории. Научный реализм Патнэма имел в своей основе сильные эссенциалистские допущения и опирался на результаты его семантических исследований, в первую очередь исследований по проблеме референции для терминов естественных видов. Однако в ходе этих изысканий Патнэм приходит к осознанию того, что для реализма первостепенное значение имеет вопрос о связи между языком и реальностью, вопрос о соответствии элементов языка различным аспектам мира. Так проблема истины становится центральной в его философских размышлениях, а реализм превращается из "само собой разумеющейся" позиции в эмпирическую гипотезу. Вначале, связывая реализм с принятием корреспондетной теории истины, Патнэм полагал, что раскрыть природу отношения соответствия между языком и реальностью сможет каузальная теория референции, однако дальнейшие исследования в этом направлении столкнули его с такими трудностями, которые подвели его к необходимости пересмотреть свою эпистемологическую позицию и которые заставили его иначе взглянуть на проблему реализма.

В заключение нам хотелось бы очень кратко охарактеризовать отношение к проблеме истины, которое сложилось в аналитической философии к середине 70-х годов и которое, безусловно, оказало влияние на направление последующих исследований Патнэма и на предложенные им решения.

С одной стороны, этот период в западной философии науки отмечен отказом многих ведущих философов от понимания истины как соответствия реальности. За этим отказом стоит определенное изменение в предмете исследования, обусловленное "переходом философии науки от общефилософских рассуждений об истине и ее критерии к анализу условий истинности отдельных научных утверждений и теорий" [79]. На таком "атомарном" уровне исследования оказалось очень сложной задачей сохранить идею соответствия наших представлений реальным вещам и явлениям. Во-первых, сопоставление научных теорий с реальностью имеет очень сложный и опосредованный характер, поскольку можно сопоставлять только эмпирические следствия теории, а в этой ситуации становится непонятным, о каком "соответствии" можно говорить. Во-вторых, сопоставление можно проводить только с научными фактами, результатами экспериментов и наблюдений и т.д., но учитывая "теоретическую нагруженность" последних, вызывает сомнение то обстоятельство, что соответствие теории фактам является свидетельством ее истинности. Указанные трудности побудили многих философов науки отбросить корреспондентную теорию истины и, более того, привели к выводу, что "понятие истины для методологии науки оказывается совершенно излишним и может быть устранено из методологического анализа науки" [80].

Однако в другой области, а именно – в философии языка, понятие истины в этот период, наоборот, приобретает первостепенное значение. Этому прежде всего способствовали исследования известного американского философа-аналитика и логика Дональда Дэвидсона, который положил понятие истины в основу своей теории значения. По существу, Дэвидсон возрождает и детально разрабатывает теорию, согласно которой значение предложения определяется условиями его истинности. Хотя теория значения Дэвидсона представляет собой важное событие в современной философии языка, однако, с точки зрения влияния на взгляды Патнэма, более актуальной является критика этой теории другим известным философом наших дней Майклом Даммитом. Определив трактовку значения в терминах условий истинности как реалистическую позицию, Даммит показал, что эта позиция дает неадекватную картину функционирования языка. Во-первых, мы часто понимаем предложения, не будучи способными установить условия их истинности. Более того, в языке существует огромное количество предложений, условия истинности которых никогда не будут нам известны, поскольку они недосягаемы для наших познавательных способностей (например, многие утверждения о прошлом и будущем, контрфактические высказывания, универсальные обобщения и т.д.). Однако, принимая принцип двузначности, согласно которому каждое предложение является или истинным, или ложным, реалист вынужден приписать себе обладание истиной, которая выходит за пределы нашего знания о мире и которую могло бы иметь только существо со сверхчеловеческими способностями. Квалифицируя свою собственную позицию как "антиреализм", Даммит предлагает верификационную семантику, в которой значение истинности приписывается только тем предложениям, которые могут быть верифицированы (или подтверждены). Главный итог рассуждений Даммита об истине можно сформулировать так: нет объективной истины, независимой от того, что нам известно о мире.