Глава VII ПЕРВЫЕ ШАГИ В ВОСПИТАНИИ

Глава VII

ПЕРВЫЕ ШАГИ В ВОСПИТАНИИ

Совершенно очевидно, что первоначальный процесс воспитания — ни в коем случае не рациональный, не «умственный». Когда мать обращается к младенцу, она не заставляет его напрягать свой маленький ум. Ласково уговаривая его сделать первые шаги, она не читает ему лекцию о теоретических основах науки хождения. Она просто приседает перед ним, широко расставляет руки и говорит:

— Ну-ка, маленький, иди к маме! Иди ко мне, малыш! Вот так! Иди к маме! Так! Теперь еще один шаг. Вот так, молодец! Смотрите, мой малыш топает! Так… Так… Не бойся, мой зайчик. Нет, нет, не туда — иди к маме…

Она легко придерживает его за край одежды — и малыш устремляется к ней.

— Так! Так! Какой молодец! Да ты просто чудо! Смотрите, сам пришел к маме!

Ну, разве есть в ее словах хоть какой-то рациональный, «умственный» смысл? Да ни капли! Зато присутствует ритм, и это в данном случае гораздо важнее. Мелодичная, побуждающая интонация материнского голоса непосредственно воздействует на аффективные центры ребенка, дает им одновременно превосходный стимул и превосходный урок. Сами по себе слова едва ли много значат. Хотя, конечно, это постоянное повторение одних и тех же слов формирует в конце концов смысловые ассоциации. В данный же момент эти ассоциации не имеют для ребенка никакого значения. Это повторение слов странной, пульсирующей музыкой охватывает его трепещущую душу и побуждает к действию.

Вот это и есть единственно верный способ воспитания детей — инстинктивный материнский способ воспитания. Не нужно стараться научить их думать, проникаться мыслями. Детей нужно лишь стимулировать и побуждать к динамической активности. Нужен голос, полный динамики, а не слова, полные смысла. Никакой смысл здесь не нужен. Нужны жесты, прикосновения, выражение лица, а не теории. Отбросьте любые другие идеи о воспитании детей — и уж тем более не забивайте их головы мыслями.

Если и нужно чему-то учить детей, то прежде всего тому, как двигаться. И не по каким-то там теоретическим правилам, не под диктовку ума. Это было бы просто ужасно! Нет, учить их нужно, играя с ними и поддразнивая их, злясь на них и отдыхая с ними. Ребенок должен научиться двигаться жизнерадостно, вольно и гордо. Он должен научиться полноте спонтанного движения. А научиться этому он может лишь благодаря продолжительной реакции всех центров, посредством включения всех эмоций. В то же время ребенок должен научиться держать себя в руках. Научиться сидеть тихо, когда это необходимо. Частью первой фазы воспитания является наука стоять по стойке смирно и быть физически собранным. Затем ребенок должен научиться оставаться наедине с самим собой, самостоятельно играть и развлекаться. Все эти капризные цепляния за мамину юбку должны достаточно жестко пресекаться. С самого первого дня по возможности учите ребенка пользоваться собственными силами и возможностями. Не бойтесь иногда его отталкивать. Но без пренебрежения, без негативного отношения. Играйте с ним, дразните его, катайтесь с ним по земле, как собака со своими щенками, подтрунивайте над ним, если он трусит, разыгрывайте его, ругайте, если он действительно того заслуживает или если он вас раздражает, — ибо ребенок должен научиться не раздражать других людей. А когда он по-настоящему вас разозлит, можете шлепнуть его как следует. Но всегда помните, что ваш ребенок — это отдельная маленькая душа, существующая сама по себе, и что ответственность за мудрые, теплые отношения с ним лежит на вас, взрослом.

Никогда не забывайте следить за его осанкой. Больше всего на свете требуйте от него прямой спины, гордой осанки, вольно расправленных плеч. Презирайте в нем небрежность во внешности и в движениях, унылый и неопрятный вид. Высмеивайте в нем обидчивость и слишком сильную робость.

Пожалуй, одна из величайших глупостей — заботиться о том, чтобы ребенок ваш рос «любящим». Раз и навсегда забудьте о «взаимности чувств». Но никогда не забывайте о своей собственной чести во взаимоотношениях между вами — взрослым мужчиной и маленьким существом. Но речь в этом случае идет скорее о чувстве собственного достоинства, чем о чувстве любви.

Дерево растет стройным, когда у него глубокие корни и когда его росту ничто не мешает. Любовь спонтанна, она исходит из деятельной спонтанной души. Но любовь как осознанный принцип — абсолютное зло. Точно таким же злом является и нравственность, если она основана на одних лишь идеях или на идеалах. Ребенок, если он гордое и свободное существо, что проявляется даже в его движениях и осанке, всегда будет ровно настолько нравственен, насколько это необходимо. Честь — это инстинкт, благородный инстинкт, который необходимо бережно поддерживать и сохранять. Безнравственность, пороки, преступления — все это имеет своим началом сбой в каком-то из больших первичных центров. Если хотя бы в одном из этих центров не поддерживается напряжение, необходимое и достаточное для создания полюса витального магнетизма, то физическое или психическое расстройство, или оба сразу, попросту неизбежны. То же самое относится к порокам и преступным наклонностям — результату расстройства первичной системы. Чистая совесть — это всего лишь инстинктивное приспособление души к тем или иным жизненным обстоятельствам, приспособление живое, чувствительное и деликатное. Правил здесь быть не может. А если и есть, то одно: при любых обстоятельствах и любой ценой хранить четыре первичных центра живыми, чуткими, активными и быстро реагирующими. И тогда бояться нечего. Однако мы изо всех сил стараемся, насколько это возможно, подавить оба уровня наших первичных чувств и подчинить их чему-то внешнему по отношению к ним. Мы так решительно на этом настаиваем, так отчаянно стремимся усилить верхний — душевный, или «самоотверженный», — тип поведения (жизнь в другом и ради другого), что уже вызвали повсеместный и опасный перекос в естественном развитии души.

Чувствуя этот перекос и пытаясь его исправить, мы лишь усугубляем его, все более и более подчиняя свою жизнь старым идеям любви и добра. Мы полагаем, что любовь и благие намерения все исцелят. А на самом деле любовь и благие намерения — яд, отрава для того, кто их проповедует, но еще более для того, на кого они изливаются. И все это лишь потому, что в мире уже практически не осталось спонтанной любви. Повсюду вместо любви — одна лишь воля, роковая любовь в виде воли и ненасытное, нездоровое любопытство. Чистый симпатический тип поведения в любви на самом деле уже не существует, он давно разрушен. Осталось лишь мертвое, вымученное волеизъявление.

И это еще одна из причин, по которым всеобщее обучение должно быть немедленно прекращено. Мы впали в состояние застывшей, мертвой воли. И все, что мы делаем и говорим детям в школе, направлено лишь на то, чтобы в них под видом чистой любви заморозить мертвую волю. Наш идеализм — первопричина нашей мертвой воли. Любовь, красота, благо ближнего, прогресс — вот слова, которые мы используем. Но при этом единственный востребованный нами принцип — это освященный нашим временем принцип бесплодного и бесцельного принуждения всего живого. Мы были бы рады, если бы и сама жизнь протекала по принуждению. Вот почему нужно решительно и не мешкая спасать детей от всеобщего среднего образования.

Ни одного ребенка не следует отправлять в какое-либо учебное заведение, пока ему не исполнится десять лет. Если бы мне дали такую возможность, то вот какое сообщение я отправил бы во все концы Земли:

«Родители, извещаем вас, что Государство слагает с себя всякую ответственность за умственное развитие и характер ваших детей. С первого дня наступающего года все школы закрываются на неопределенный период. Отцы, наблюдайте за тем, чтобы ваши сыновья учились быть мужчинами. Матери, наблюдайте за тем, чтобы ваши дочери учились быть женщинами.

Все школы в скором времени будут превращены в цеха или спортзалы. Ни один ребенок не будет принят на работу в цех, пока ему не исполнится десять лет. Активное обучение гимнастике и элементарным приемам спортивной борьбы будет обязательным для всех мальчиков старше десяти лет.

Все девочки старше десяти лет должны посещать один из цехов или мастерских, где они будут проходить обучение домашнему труду. Кроме того, все девочки старше десяти лет должны посещать один из цехов, где проводится обучение квалифицированному труду, работе в промышленности или искусствам. В эти цеха они принимаются после трехмесячного испытательного срока.

Все мальчики старше десяти лет должны посещать один из цехов или мастерских, где они будут проходить обучение разнообразной работе по дому. Кроме того, все мальчики старше десяти лет должны посещать один из цехов, где проводится обучение квалифицированному труду, работе в промышленности или искусствам. Мальчик при участии родителей может выбрать учебный цех себе по вкусу, но начальникам цехов предоставляется право в случае необходимости после трехмесячного испытательного срока переводить ребенка в тот цех, который они посчитают более пригодным для данного мальчика.

Учитывая существующую на сегодняшний день угрозу превращения населения страны в скопище беспомощных и бездеятельных тунеядцев, способных лишь на бездумное чтение газет, Государство заявляет о своем намерении преобразовать оное в новое, деятельное и энергичное население.

Все начальное образование полностью передается в руки родителей. Право давать таковое образование иным порядком оставлено лишь за теми государственными учреждениями, где это будет признано необходимым.

Школы материальной и духовной культуры не обязательны, но, в случае их учреждения, должны быть бесплатными для всех подростков старше четырнадцати лет.

Университеты должны быть бесплатными и доступными для всех, кто получил свидетельство об окончании школы материальной и духовной культуры».

Дело заключается в том, что наше всеобщее образование поставлено сегодня настолько неумело и проводится с таким психологическим варварством, что именно оно, это образование, составляет самую страшную угрозу для существования нашей цивилизации. Мы помещаем наших детей в какие-то клетки и вбиваем в их головы ненужный запас «умственного» хлама, пользуясь методикой, пригодной лишь для дрессировки попугаев. Путем неестественного, нездорового принуждения мы умудряемся вызывать в них некое подобие церебральной активности. А потом, через несколько лет, со всем этим набором «ветряных мельниц» в их головах, вышвыриваем их вон, чтобы, в роли неких третьесортных донкихотов[52], они тянули унылую лямку жизни. Все то, чем загромоздили их головы, не имеет ни малейшего отношения к их динамическим душам. Ветряные мельницы все вертятся и вертятся на бесконечном словесном ветру, дульсинеи тобосские за каждым углом все манят и манят пальчиком юных недорослей, и наша нация третьесортных донкихотов, оседлав трамваи и поезда, велосипеды, автобусы и автомобили, мчится в единой безумной погоне за божественной Дульсинеей, которая со скучающим видом лениво жует шоколад. Бесполезно советовать этим несчастным «рыцарям» сделать остановку и образумиться. Они читают в газетах о новых дульсинеях, о новых рыцарских подвигах, якобы ожидающих их самих, о новых псевдоврагах, якобы порочащих честное имя этих скучающих дам. Так и бегают они по кругу в погоне за собственным хвостом, — конечно, за исключением тех случаев, когда им приходится зарабатывать себе на хлеб. Работа — вот то единственное, что еще не дает нашим массам свихнуться окончательно и бесповоротно.

По правде сказать, идеи — самый опасный вирус, которым когда-либо заражалось человечество. Этот вирус при помощи инъекций — школ и газет — вводится прямо в мозг, и мы уже безнадежно заражены этим вирусом.

Идея, вводимая в мозг, неустанно кружащая и жужжащая там, как надоедливое насекомое, — причина всех наших сегодняшних бед. Вместо того чтобы черпать жизненные представления прямо из спонтанных центров, мы черпаем их из головы. Мы все жуем и жуем какие-то теории и идеи, а потом беспрестанно прокручиваем их в нашем сознании до полной утраты самих себя. Наши первичные аффективные центры, наши центры спонтанного бытия, оказываются до такой степени формализованными и механизированными, что скрипят на каждом повороте от дисгармонии и надвигающегося коллапса. Мы (и не только мы) превратились в нацию идиотов, олигофренов и эпилептиков, и при этом даже не отдаем себе отчета в том, что постоянно бредим.

И все это единственно по вине того проклятого вируса, который мы называем Идеалом. Идеал — всегда зло, независимо от его содержания. Ни одна идея не имеет права взойти на трон и править нами.

Из этого вовсе не следует, что человек должен немедленно отрубить себе голову или вырастить пару глаз у себя на груди. Из этого лишь следует, что идея — это не более чем последний уровень или зафиксированный результат живого динамического взаимообмена, живых реакций. Ни одна идея не может быть выражена в совершенстве, пока этот динамический взаимообмен не окончен. Поэтому пытаться поместить внутрь этого живого процесса некую завершенную идею означает свести на нет всю живую деятельность, подчинить ее механическому влиянию и как результат получить весь букет надлежащих ужасов: скуку, остервенение, неврастению и покалеченную психику.

Дерево наших представлений о жизни и живом высохло, погибло целиком и полностью. Но разве это достаточный повод для того, чтобы нам повеситься на этом дереве и повесить на нем своих детей?

Мысль — не мертвая идея, а свежая, осязаемая мысль — должна распуститься, как листья на дереве, напитаться от живительного сока, от непостижимого потока, истекающего из больших динамических центров жизни. Древо жизни — радостное дерево, вечно распускающее свои листья, всегда свежие, всегда разные. Вчера это мог быть дуб, завтра это может быть тополь. Вы никогда не знаете, чего ждать от этого дерева — Древа жизни.

Ну а теперь мы снова возвратимся к нашему дорогому младенцу, на которого потратили уже столько чернил. По какому праву, хотелось бы знать, мы собираемся привить ему наш болезнетворный вирус идей и безусловных, безотносительных «рациональных» мотивов? Не иначе, как по «праву» больных, которые хотели бы заразить всех без исключения окружающих.

Лишь у немногих, очень немногих людей живые импульсы и реакции развиваются и сублимируются в умственное сознание. Много разных деревьев в лесу, но лишь немногие способны приносить вкусные яблоки знания. Однако современный мир убежден в том, что каждый человек способен приносить плоды знания. И поэтому мы прочесываем лес и прививаем все без исключения деревья, пытаясь превратить каждое из них в яблоню. Хорошенький лес получается!

Природа большинства людей заключается не в том, чтобы много знать, понимать и рассуждать. Почему же в таком случае они на это претендуют? Лишь немногим свойственно логически рассуждать, вот и пусть себе рассуждают. Те, кому по самой их природе свойственно быть рациональными, сами, по собственному инстинктивному побуждению, будут спрашивать: «зачем то?» и «почему это?», а затем по собственному почину будут до конца дней своих ломать голову над ответом. Но хоть убейте меня, я не знаю, ради чего каждый Том, Дик и Гарри должен морочить себе голову всеми этими «зачем» и «почему», обращенными к Вселенной, которую пытаются против его воли впихнуть ему в голову? Почему он должен верить в то, что он есть некая идеальная личность, ответственная за всю Вселенную? Ведь ему попросту морочат голову, ибо ни одно из этих «зачем» и «почему» не родилось в его собственной голове, и он со всеми этими высокими словами о Вселенной в своих мозгах — не более чем попугай.

К чему захламлять мозг ребенка фактами, не имеющими никакого отношения к его личному опыту и к его индивидуальной динамической деятельности? Не пора ли осознать, что каждая чужеродная идея, внедренная в разум человека, является помехой этой деятельности? Каждая идея, навязанная разуму человека извне и не соответствующая его природе, стопорит внутренне присущую ему индивидуальную динамическую деятельность и составляет угрозу его психической сущности.

Скажем, я пытаюсь внедрить в чье-либо сознание идею о равенстве всех людей. Ныне эта идея выводится чисто логическим дедуктивным путем из определенных этических или философских принципов, хотя не имеет подтверждения в реальном опыте. Но современный мир болен идеализмом, мы все рождаемся с этой болезнью, и особенно те из нас, которые становятся учителями. Поэтому они хватаются за идею равенства и усиленно вбивают ее в головы своих учеников. И каков же результат? Я внедряю в сознание человека идею о равенстве всех людей, и он перестает жить своей собственной жизнью, которая черпается из истоков его спонтанных центров. Он заболевает манией равенства и становится идейно невменяемым человеком, пытающимся испортить жизнь и себе, и всем остальным вокруг.

Воплотить чистую идею в живую жизнь — значит убить саму жизнь. Жизнь должна проистекать из глубоких спонтанных центров человека, которые отвечают сами за себя, и состоять в живой, не идеальной циркуляции динамических взаимоотношений между людьми. Страсти или желания, рожденные из чистых мыслей и идей, мертвы. Любая страсть и любое желание, санкционированные идеалом и получающие «дарованное» им исключительное право на существование, сразу же становятся смертоносными.

Если это верно для мужчин, то тем более для женщин. Научите женщину жить и действовать на идейном основании, и вы навек убьете ее женственность. Заставьте ее осознать себя, и душа ее станет унылой, как беспросветный осенний дождь. За что мы были изгнаны из рая? Почему мы стали подвержены этой изнурительной болезни неизбывной неудовлетворенности? Вовсе не потому, что согрешили, — ведь все животные в раю наслаждались чувственной страстью соития, — а потому что взяли секс себе в голову.

Съев пресловутый плод, Ева осознала умом свою женственность. И с помощью того же ума начала с нею экспериментировать. И продолжает заниматься этим по сей день. Мужчина тоже экспериментирует. Радости от этого нет ни тому, ни другому.

Эти сексуальные эксперименты — истинное проклятие. Но коль скоро женщина начала сексуально сознавать себя, что же ей еще остается делать? Так и повелось, что она уже рождается с болезнью самосознания, с той же самой, с какой родилась ее мать. Она обречена на эксперименты и пробует одну идею за другой в этой изнурительной гонке, в конце которой обретает лишь сознание собственного ничтожества. Она обречена брести от одного фиксированного идеала к другому, третьему и так далее — идеалу самой себя, идеалу самой себя как женщины. То она благородная супруга не слишком благородного человека. То Mater Dolorosa[53]. То ангел-хранитель. То общественный деятель и член парламента. То опытный врач. То пламенный оратор. Но у каждого из этих образов есть своя тень — Изольда для своего Тристана, Гвиневера для своего Ланселота[54] или Fata Morgana[55] для всех мужчин, — тень, существующая в собственном ее представлении. И она уже не может не иметь о себе какого-нибудь идеального представления. Не может выбросить это представление из головы. Такой она, в сущности, всегда и остается, из этого проистекают все ее жизненные функции, из этого исходит ее собственная, автоматическая воля. Именно это превращает в сущий ад всю эту игру в женщин и мужчин.

Но нам этого мало, и мы стараемся еще больше развить самосознание у наших детей, научить каждую маленькую Мэри быть необыкновенно прекрасной маленькой Мэри, но чисто в ее собственном представлении, и научить каждого маленького Джозефа также видеть себя на должной высоте, пусть даже и чисто теоретической.

В этом суть всей проблемы, и этому нужно когда-нибудь положить предел. В историческом прошлом любая раса и любой народ, становясь слишком самосознательными и живя одними идеями, в скором времени приходили в упадок и исчезали с лица земли. Приходили другие расы, другие народы, и все начиналось заново. При этом научиться чему-нибудь путному человечество так и не сумело. Современное человечество намного глупее и менее приспособлено к жизни, чем ушедшие в небытие древние греки или напрочь забытые этруски. Дни наши сочтены, и конец наш близок. Мы уйдем, а после нас придут другие расы.

И все же есть выход из этого положения. Ведь мы пока еще не совсем утратили способность отличать навязанный нам идеализм, тренированную в нас гипертрофированную волю от настоящей реальности, от нашего собственного, подлинного, спонтанного «я». Да, мы, конечно, настолько перегружены и измучены одолевающими нас мыслями, что чувствуем себя неуютно, обращаясь к своему подлинному «я». Но пока мы ощущаем его в себе, мы еще можем противостоять болезни. Болезни любви, болезни «душевности», болезненному стремлению к доброму и прекрасному, к собственному благу и благу ближнего в нашем превратном восприятии этих понятий. Нам следует удалиться в пределы нашего гордого, одинокого «я», полностью изолировать себя, пока не наступит исцеление от этой мертвенно-бледной проказы «сверхсознательного» идеализма.

Мы пока еще в состоянии сделать кое-что и для наших детей. Мы могли бы отказаться от традиции помещать их в эти жалкие парники, в эти рассадники душевной проказы — наши школы. Мы могли бы ограничить их доступ к источнику проказы — газетам и книгам. На какое-то время нам следовало бы вообще отказаться от обязательного обучения чтению и письму. Для большинства людей было бы настоящим благом, если бы они не умели ни читать, ни писать.

Вместо этого разъедающего, болезненно рационального самосознания и этой ужасной, нездоровой потребности во внешнем стимуле для нашей деятельности мы должны были бы найти себе настоящее, достойное нас занятие.

Основная масса людей никогда не поймет «на сознательном уровне» необходимость этого, но, хотелось бы надеяться, чисто инстинктивно изменит свое отношение к жизни.

Предложим массам вместо умственной деятельности настоящее действие, любые виды активного действия. Даже двенадцатичасовой рабочий день лучше, чем непременная газета в четыре дня и скука на весь вечер. Но особенно важно позаботиться о детях. Любой ценой следует не допускать того, чтобы девочка концентрировала свое внимание исключительно на самой себе. Пусть она живет активной жизнью, работает, играет, пусть уже в детстве усвоит свою истинную роль. Пусть в совершенстве овладеет искусством домоводства. Научим ее, на худой конец, ткать и прясть, даже если сегодня это никому не нужно. Все, что угодно, лишь бы она была занята активным делом, лишь бы не читала без меры и не становилась излишне сознающей себя. Как можно скорее нам следует увидеть в истинном свете пугающую сущность всего того машинного и сделанного машинами мира, который нас окружает. Мир этот холодный и неживой. Вернем святость дому, домашнему очагу, каждой вещи в доме. Далее, нельзя допускать никакой фамильярности, никакой так называемой «дружбы» между девочками и мальчиками. Вся эта чистая, духовная близость между полами, столь восхищающая и умиляющая нас, — на самом деле не что иное, как стерилизация их отношений. Она творит бесполые существа, для которых впоследствии невозможна насыщенная, полноценная половая жизнь.

Что касается мальчиков, то первым делом установите для них правила — гордые, суровые мужские правила. Пусть знают, что в каждый момент своей жизни они находятся в поле зрения гордой и сильной взрослой власти. Пусть чувствуют себя солдатами, но при этом личностями, а не роботами. В будущем их ожидают войны, великие войны, исход которых в конечном счете будут решать не машины, а свободный, неукротимый жизненный дух. Не будет больше войн под знаменами идеалов, войн-жертвоприношений, останутся только войны, утверждающие силу участвующих в них мужчин. Вот почему нужно учить их драться — хотя бы для того, чтобы они могли постоять за себя, — и готовить их к совершенно новому образу жизни, к новому обществу. Пусть будут и деньги, и наука, и промышленность — но все это пусть занимает надлежащее ему место. Вожди должны стоять на страже жизни страны и не спрашивать у масс, куда их вести. Приняв на себя всю ответственность, вожди раз и навсегда избавят массы от бремени поиска правильного пути. И население, освобожденное от тяжелого груза ответственности за общественные дела, вновь сможет зажить свободной, счастливой, спонтанной жизнью, а высокие материи оставит вождям. Тогда ненужными станут газеты и не для чего будет массам учиться читать. Все станут жить, повинуясь лишь великому спонтанному зову самой жизни.

Мы больше не можем позволить себе оставаться такими, какими мы есть. Несчастными созданиями с истрепанными нервами, мучающимися всю жизнь и все равно боящимися смерти, ибо никто из нас так и не пожил толком. Выход прост: отдать в руки небольшой группы святых ту муку ответственности, на которую обрекли себя массы. Пусть немногие вожди безраздельно отвечают за все и вся. А массам дайте свободу, ибо, избрав себе вождей, они и станут наконец свободными.

Вожди — вот что нужно человечеству.

Но, прежде чем избрать себе вождей, мы должны научиться послушанию — послушанию и душой и телом. И мы не должны забывать: избирать себе вождей мы будем лишь ради жизни, ради того, чтобы начать жить самим.

Так начнем же — еще не поздно начать.