Глава XI ПОРОЧНЫЙ КРУГ

Глава XI

ПОРОЧНЫЙ КРУГ

Итак, мы попали в самый настоящий порочный круг. Как же нам вырваться из него? Прежде всего, необходимо раз и навсегда покончить с «идеальной» любовью. Динамическая любовь — это, как мы видели, не только симпатическая связь. Возьмите любовь в самом возвышенном смысле этого слова, заставьте ее принять любые формы влечения, любую форму потока из любого симпатического центра, — и все равно это будет всего лишь пол-любви. Но существует и вторая половина, которую никак нельзя не принимать во внимание, — поток из волевого центра, мощное движение к нашей независимости, к гордому одиночеству, к своему воплощению в нашем единственном и неповторимом «я».

Опасность идеализма — вот то первое, что необходимо нам осознать. Идеализм — одно из главных искушений рода человеческого. Впасть в него — значит впасть в автоматизм, в механицизм, во что угодно, кроме реальной жизни.

Мы уже знаем, что жизнь возникает и протекает спонтанно в больших нервных узлах, или нервных центрах. Поначалу их всего лишь четыре; затем, после полового созревания, их становится восемь; впоследствии возможно и дальнейшее расширение динамического сознания, дальнейшая его поляризация. Но на данный момент нам хватит и восьми.

Сначала в четырех, а затем и во всех восьми центрах динамической нервной системы жизнь обретает свое спонтанное существование. С ходом времени наша душа испускает все новые импульсы, побуждающие нас к новым желаниям и новым целям: это действуют полюса наших нервных центров. И от этих динамических продуктивных центров исходят витальные потоки, которые вовлекают нас в связь с объектами наших желаний. На самом деле у нас нет своей воли, нет своего выбора; мы — это, собственно говоря, живущая в нас душа, день ото дня формирующая нас в соответствии с нашей собственной, неповторимой природой.

От объективных и субъективных потоков, которые устанавливаются и выявляются в первых четырех центрах сознания, мы получаем наше первое, детское бытие и наш первый, детский ум. Под объективными мы имеем в виду те потоки, которые устанавливаются между «я» и неким внешним объектом: мамой, папой, сестрой, кошкой, собакой, птицей, даже деревом или травинкой или каким-то конкретным местом, каким-то конкретным неодушевленным предметом — перочинным ножом, креслом, шапкой, куклой или деревянной лошадкой. Ибо следует подчеркнуть, что каждый предмет, который имеет значение в нашей жизни, приобретает таковое посредством прямого контакта. Если я люблю маму, то это потому, что между нами установилась непосредственная, активная циркуляция витального магнетизма — впрочем, можете называть это как угодно, лишь бы было понятно, что речь идет о прямом потоке динамического витального взаимообмена и взаимодействия. Я не называю этот витальный поток силой, поскольку он зависит от непостижимых побуждений индивидуальной души, или индивидуального «я». Сила же представляет собой нечто зависимое от универсальной воли или закона. Но жизнь всегда индивидуальна и потому никогда не подконтрольна одному закону, одному Богу. Вселенной в действительности управляет живая материя, хотя и сама не подозревает об этом, а посему не существует никакого универсального закона, даже для физических сил. Это дает нам основания утверждать, что даже солнце в своей пульсации, в своем дыхании, в своем движении зависит от того, как пульсируют сердца людей и всего живого, зависит от динамического душевного импульса в индивидуальных созданиях. Именно совокупным сердцебиением живых существ, существующих неведомо в каком количестве и неведомо в каких мирах, держится и движется солнце.

Эти умозаключения можно, конечно, отвергнуть, как пустую метафизику, хотя они так же доказуемы и наглядны, как Ньютонов закон всемирного тяготения, который до сих пор сохраняет силу закона, пусть и не столь абсолютного, как прежде.

Но все это лирика. Доказательство же заключается в том, что между индивидом и любым внешним объектом, с которым данный индивид имеет действенную связь, существует определенный живой поток, такой же материальный и конкретный, как электрический ток, поляризованное движение которого двигает наши трамваи, зажигает наши лампы и заставляет дрожать мелкой дрожью провода Маркони. Независимо от того, является ли этот внешний объект человеком, животным, растением или даже неживым предметом, эта циркуляция все равно возникает. Моя собака, моя канарейка находятся со мной в поляризованной связи. Более того, каждая живая клетка того ясеня, который я так любил в детстве, состояла в вибрирующей динамической связи с клетками моих собственных центров первичного сознания. Да что там, мои башмаки настолько пронизаны моим собственным магнетизмом, моей витальной активностью, что, если вдруг их наденет кто-то другой, я восприму это как посягательство на мою личную свободу. Это все равно, как если бы этот другой человек попытался воспользоваться моей рукой, чтобы отгонять от себя мух. Я сильно сомневаюсь, что, когда ищейка берет след, она действительно «нюхает» в нашем понимании этого слова. Видимо, бесконечно чувствительный «телеграфный» аппарат собачьих ноздрей способен воспринимать живую вибрацию, которая в неживом предмете осталась как напоминание о живом индивиде, с которым этот предмет состоял в некой связи. Хотел бы я знать, сможет ли собака взять след совершенно новых ботинок, которые просто будут тащить на длинной веревке. То есть вопрос заключается в том, следует ли она за запахом самой кожи или все-таки за следом вибрации человека, чья витальность состояла в связи с этой кожей?

Таким образом, как только человек вступает в контакт с тем или иным предметом из своего окружения, между ним и этим предметом возникают определенные вибрирующие токи. Каждое конкретное место, каждый конкретный дом, в котором когда-либо кто-либо жил, обладает своей собственной, особой вибрацией. Она может в той или иной степени соответствовать или же, напротив, не соответствовать вибрации, исходящей от новых жильцов. Но наверняка те люди, что живут у подножия Этны[86], всегда будут ощущать вибрирующую ноту вулкана, антагонистическую по отношению к их собственной жизненной вибрации: особенно сильная у самой Этны, эта нота, расходясь концентрическими кругами, постепенно затихает, но до определенной степени уловима даже в Палермо. Старые дома чуть ли не ощутимо наполнены человеческим присутствием. И новым жильцам, чтобы чувствовать себя там комфортно, необходимо уловить и поддерживать эту старую ноту вибрации.

Таков объективный динамический поток между психическими полюсами индивида и материальным внешним объектом, живым или неживым. Субъективный же динамический поток устанавливается между четырьмя полюсами внутри самого индивида. Каждая динамическая связь начинается на том или ином симпатическом полюсе — и она почти всегда поляризована, или должна быть поляризована, соответствующим волевым центром. Тогда на этом уровне устанавливается полная циркуляция. Но это всегда возбуждает более или менее интенсивную деятельность на другом уровне, соответствующем первому. Таким образом устанавливается полная сфера сознания, с позитивной полярностью на первом плане и негативной на втором. Как только это происходит, как только в индивиде начинает свою работу четырехгранная область динамического сознания, начинается процесс непосредственного накопления знаний. Разум начинает познавать и стремиться к познанию.

Для разума первое и главное дело — чистая радость узнавания, постижения и познания. Второе по важности дело — служить медиумом, переводчиком, агентом между индивидом и тем или иным объектом. Но не дело разума — быть дирижером или контролером спонтанных центров. Контролировать душу может лишь сама душа — та непознаваемая сущность, благодаря которой и ради которой мы, в конце концов, и живем. Существует извечный тройственный конфликт между душой, бесконечно вибрирующей непостижимыми импульсами, с одной стороны; психикой, от природы консервативной и вечно стремящейся остаться в кругу старых, отработанных проявлений, с другой стороны; и разумом, желающим полной «свободы», то есть спорадического контроля над душой, необходимость которого определяется возникшей в нем той или иной идеей, с третьей стороны. Ум, консервативная психика и непостижимая душа — вот та могучая троица, которая управляет каждым человеческим существом. Есть, однако, нечто такое (или, вернее, некто такой), что (или кто) лежит вне пределов досягаемости троицы. Это индивид в чистом его одиночестве, в целостности его сознания, в единственности его бытия; это Дух Святой, пребывающий с нами со дня Пятидесятницы[87], присутствия которого в нас мы не должны и не можем отрицать. Когда я говорю себе: «Я не прав», внезапно прозрев, что я действительно не прав, то это говорит во мне мое целостное «я», Дух Святой. Это не просто очередное вмешательство (или помешательство?) моего ума. Это не просто очередная вспышка моей души. Это в один голос говорят во мне все части моего существа — и душа, и разум, и психика, объединенные в единое целое. От этого голоса я не могу отмахнуться. Когда наконец, посреди всех моих бурь и невзгод, заговорит мое целостное «я», наступает многозначительная пауза. Душа вся собрана воедино в чистом покое и одиночестве — как после сильной боли. Ум забывает о всех своих знаниях и затаивается в ожидании. Психика пребывает в странном оцепенении. И затем, после паузы, приходит новая свежесть бытия, новая жизнеутверждающая сила. Сознание становится сознанием бытия, когда индивид сознателен in toto[88], когда он сознает себя во всей полноте. Это сознание включает в себя и рациональное сознание, в то же время многократно превышая его. Каждый человек, насколько это для него возможно, должен жить сознанием своего духа. Но только не в соответствии с каким-то идеалом. Подчинить свое сознание убеждениям, или идее, или традиции, или даже импульсу — это для нас разрушение и смерть.

Сделать разум абсолютным повелителем нашего «я» было бы так же «мудро», как поставить гида-переводчика из туристического агентства Кука[89] королем или богом лишь на том основании, что он говорит на нескольких языках и может заставить араба понять, что англичанин желал бы отведать на ужин рыбы. А сделать нашим правящим принципом идеалы было бы так же «разумно», как заставить туристов постоянно передавать из рук в руки шестипенсовые монеты с тем, чтобы они оказались в конце концов у гида-переводчика — на том «веском» основании, что у гида-переводчика главное представление о добродетели состоит в периодическом дарении ему шестипенсовиков. Точно так же в глубине души мы знаем, что нам нельзя жить одними лишь импульсами и одной лишь традицией. Мы должны руководствоваться в своей жизни всеми тремя принципами — идеалом, импульсом и традицией, но для каждого из них должно быть свое время. Главный же наш и самый надежный гид — чистое сознание, голос целостного «я», Дух Святой.

Нынче все мы впали в заблуждение идеализма. Человек всегда впадает в одно из трех заблуждений. В Китае таковым является приверженность традициям. Где-то в южных морях это излишняя импульсивность. Ну а наше заблуждение — идеализм. Все три типа поведения в совокупности — это реальная жизнь. Но каждый в отдельности, если он единственный или доминантный, ведет к разрушению. Мы должны стремиться к целостности нашего бытия, превыше всего к той целостности, которая есть Дух Святой, живущий в нас. Вместо этого, ослепленные идеалами любви и добра, мы превращаемся в автоматы, этакие паровозики любви, неутомимо работающие на топливе чужих радостей и печалей и пыхтящие дымом милосердия или, напротив, праведного гнева. Но самый наш коронный номер — это подлить в огонь побольше масла нашего возмущения чьей-нибудь подлостью или несправедливостью и, раскочегарив докрасна топку, погнать свой паровозик на полных парах вперед, прямо на обидчика: «Бей! Круши! Так ему и надо!» Ты отказываешься нас любить? Значит, ты наш вечный враг! Будем давить тебя танками нашей любви! Давим, да еще приговариваем:

— Ну что, будешь и дальше отрицать любовь? Говори, будешь?

Бедняга с трудом отвечает, хрипя:

— Не буду! Не буду! Хочу, очень хочу любви — буду любить, и пусть любят меня…

Но мы уже так привыкли давить людей танками нашей любви, что в ярости не замечаем — цель наша достигнута, и пора бы уж отпустить несчастного.

Sois mon fr?re, ou je te tue.

Sois mon fr?re, ou je te tue[90].

Эта угроза с упорством, достойным попугая, повторялась на протяжении всех наших «любящих» веков. Она звучит, как стук колес о рельсы, по которым безостановочно катится многовековой паровоз любви. Но, увольте меня, я схожу с этих рельсов. Пар моей любви истощился, топки мои взорваны, котлы мои вышли из строя.

Мы совершили ошибку, вымостив свой путь любовью и думая, что это и есть вечный путь великого локомотива чувств. Мы все катим и катим на своих колесах по рельсам нашей любви. И нам открыты лишь два направления — вперед и назад. Но мы, мудрая англоязычная раса, знаем лишь путь вперед, хотя неразумные немцы уже дают задний ход.

Мы катим все дальше и дальше, и впереди у нас — Новый Иерусалим[91], хотя и позади у нас — тоже Новый Иерусалим. Немцы нехорошо поступили, повернув назад, от чего происходят аварии на дороге. Паровозы упрямо движутся каждый в своем направлении, сталкиваясь лбами и разбиваясь. С чего это мы, англосаксы, должны двигаться к Новому Иерусалиму назад, как это делают немцы? Ведь гораздо логичнее, если немцы будут двигаться нашим путем вперед. По всей линии мы видим паровозный лом. Но теперь у нас новый девиз: «Расчистим себе путь вперед!» Или еще лучше: «Заставим немцев расчистить нам путь вперед!» Ибо мы жаждем одного: двигаться дальше.

А пока что мы сидим себе в тени и ждем, когда же наконец объявят отправление. Что до меня, с меня довольно этих маневров, довольно этой тряской езды к стерилизованному Новому Иерусалиму, и меня не интересует, в какую сторону ехать — вперед ли, назад ли… Не дождется меня Новый Иерусалим — ни тот, ни другой! Я не еду.

Так что всего хорошего! Пусть человечество остается ждать на обломках железнодорожных крушений, пусть себе сидит под железнодорожной насыпью любви. Между прочим, некоторые там неплохо устроились, поглощая заготовленные впрок припасы. Зато дальше, на некотором расстоянии от насыпи, можно видеть людей с окрашенными зеленым губами: это те, кому приходится питаться травой. Но и те и другие с тупым упрямством автоматов сидят и ждут, когда же восстановится любовное сообщение и снова пойдут поезда на Новый Иерусалим. Время от времени какой-нибудь паровоз издает гудок любви, и им кажется, что наступают наконец перемены. А у некоторых паровозов даже хватает пару, чтобы выразить свистком свое нетерпение по поводу затянувшегося ожидания. Однако на самом деле никогда уже не наберется столько любовного пара, чтобы вся эта система вновь пришла в движение. Она уже свое отработала.

Итак, до свидания! Можете протягивать свое железнодорожное полотно из конца в конец до бесконечности. Все равно самые живописные места и края останутся от него в стороне. А я удаляюсь. Прощайте! Ах, как прекрасно быть наедине с самим собою — не слышать тебя, не видеть тебя, не общаться с тобой, человечество. Оставайтесь и делайте что хотите, но без меня. До свидания!

Хорошо быть наедине со своей душой. При этом заметьте: быть в одиночестве — не значит быть без души. Быть в одиночестве — значит быть наедине со своей душой. Быть наедине со своей душой и испытывать радость от этого — вот настоящее назначение жизни. Только моя душа — и я. Не мое эго, не мое понимание самого себя. А просто моя душа. Быть единым и цельным в моем собственном «я». И больше никого и ничего не искать. Не желать, не надеяться, не вожделеть. Сделать паузу и быть в одиночестве.

И конечно, всегда иметь рядом свою «нежную супругу», чтобы время от времени полностью в ней растворяться. Потому что быть в одиночестве и в мире с самим собой — на самом деле означает быть с близким существом вместе. Быть вдвоем с той, с которой можно вместе молчать, внутренне даже не замечая друг друга. Я — в своей обители покоя, она — в своей, и между нами — гармония, баланс, чистая циркуляция. Конечно, покой нужно иногда нарушать, делать в нем перерывы, когда он грозит перейти в нечто перманентное и самодовлеющее.

Говорят, что само путешествие лучше его окончания и прибытия в пункт назначения. Только не для меня. Путешествие любви было для меня слишком уж изнуряющим. Так что если и стоило в него пускаться, то лишь ради того, чтобы прибыть на место и оказаться в приятной обстановке, среди больших деревьев, со своей «обожаемой супругой», которая наконец-то научилась придерживать язык за зубами и не вдаваться в долгие рассуждения о справедливости и несправедливости мира, в том числе относительно своей конкретной особы… Ради того, чтобы разбить лагерь, изжарить кролика и с аппетитом съесть его, чтобы хранить в своей душе молчание и знать, что весь этот шум и гам хоть на какое-то время остались где-то далеко позади. Вот лучшее, что я знаю.

Я думаю — как это ужасно быть молодым. Экстазы и агонии любви, экстазы и агонии страха, колебания и сомнения, с трудом дающаяся самореализация, мучительное обретение себя — вот что такое молодость. Это также чудовищно сложный процесс установления человеческих взаимоотношений, в особенности же взаимоотношений в любви и браке. Все мы начинаем свой жизненный путь с незавидным багажом — с нашими идеями о чистой любви, с нашими идеями о несексуальном, «головном» сексе, с нашим гипертрофированным самосознанием. Со всем этим «богатством» мы вступаем в реальную жизнь и барахтаемся в ней, набивая себе шишки и синяки. К этому добавляется горечь вечного конфликта с «обожаемой супругой», у которой тоже полная неразбериха в голове, от чего она ершиста и колюча, так что и в руки ее не возьмешь. Да, ужасно быть молодым, но жизнь все ставит на место, каленым железом выжигая наше искаженное самосознание, наши выдуманные представления о сексе, наши понятия об идеальной любви, и после каждого такого выжигания душа становится все менее чувствительной, а внутреннее «я» — все более целостным, пока не достигает полной свободы.

Лучшее, что приходилось на мою долю, — это покой совершенного брака, когда душа пребывала в полном умиротворении, когда я наслаждался общением с любимой женой, когда чувствовал, что живу полнокровной жизнью, когда забывал о душевных разладах с самим собой.

Но — снова к твоим шатрам, о Израиль! Снова к полюбившемуся нам младенцу, которого мы оставили мирно дремать. Продолжая нашу тему, хочу сказать следующее: на каждой жизненной фазе нам необходимо установить и развить мощный поток циркуляции человеческих взаимоотношений. В детстве это циркуляция семейной любви, установившаяся в первых четырех центрах сознания; постепенно развиваясь, она достигает своей полноты. Эта циркуляция семейной любви должна быть закончена, динамически завершена в подростковом возрасте. Затем она приходит в состояние покоя. После полового созревания семейная любовь спокойно дремлет в сознании подростка. Так или иначе, но любовь не прерывается никогда. Она продолжает существовать статично, уходит в основание эмоциональной психики, в основание «я». Точно так же, как Луна — вечный спутник Земли — неизменно следует вокруг нее по своей орбите, и это воспринимается нами, как нечто само собой разумеющееся. Правда, Луна по временам слегка хмурит брови, когда Земля слишком уж отклоняется от своей орбиты…

Так и родительская любовь: исполнив свою задачу, она не иссякает, а продолжает течь тихо и ровно, и это воспринимается нами, как нечто само собой разумеющееся. И тогда ребенок получает свободу устанавливать новые связи, которые по своему значению будут для него важнее связей с родителями. Повторяем: родители никогда не должны устанавливать между собой и детьми взрослых взаимоотношений — симпатий, интересов и т. п. Любая попытка в этом направлении приведет лишь к серьезным нарушениям глубинной первичной циркуляции, являющейся динамическим основанием жизни. Цена этого преждевременного карабканья вверх — травмирование от падения. Родители навсегда должны оставаться родителями, а дети детьми, и ту огромную пропасть, что их разделяет, никогда не следует переступать. «Почитай отца твоего и мать твою» — такова главная из библейских заповедей. Но следовать ей возможно только тогда, когда отец и мать соблюдают надлежащую родительскую дистанцию, а вместе с нею и достоинство, осторожность и чувство меры. Но как только отец и мать начинают навязываться своим детям в друзья-приятели, они надрубают едва окрепший корень жизни, прерывают живую динамическую циркуляцию и ставят под угрозу весь жизненный поток — свой собственный и своих детей.

Повторяем снова и снова: нельзя путать и смешивать различные типы динамической любви. Попробуйте, и вы сами не будете рады. Нельзя пересадить сердце под диафрагму или вставить глаз посреди лба. Точно так же нельзя превратить родительскую любовь в дружеские отношения или во взрослую любовь. Родительская любовь устанавливается в больших первичных центрах, в восприятии которых мужчина — это отец или сын, брат или товарищ по детским играм, но уж никак не «сердечный друг» или возлюбленный. Друг и возлюбленный — это уже сфера динамической деятельности следующих центров, вторых четырех центров. И эти вторые четыре центра у родителя должны быть в активном состоянии, их интенсивная циркуляция установилась задолго до рождения ребенка, а быть может, и достигла полноты. Циркуляция личной дружбы и сексуальной любви должна быть установлена в вашей душе еще до того, как вы начнете воспитывать ребенка, или по крайней мере до того, как он вступит в подростковый возраст. Эти циркуляции следующего уровня полностью устанавливаются у родителя даже прежде, чем у ребенка начинают формироваться соответствующие центры. Когда же четыре больших центра следующего уровня вступают у ребенка в действие (это происходит в подростковом возрасте), им приходится находить себе другой, посторонний объект приложения.

Но дело не только в этом. Динамический импульс новой жизни, возникающий в возрасте полового созревания, враждебен изначальному динамическому потоку. Он распространяет вокруг себя иные волны, иную вибрацию, которая обязательно должна быть чем-то сбалансирована и гармонизирована. Но соприкосновение нового импульса с изначальным даст в результате не гармонию, а перевозбуждение и смятение. В этом инстинктивном распознавании различных динамических вибраций из различных центров, различной природы и различной позитивно-негативной направленности преуспели даже дикари, у которых смешение этих различий является строгим табу. После полового созревания члены семьи, собственно, и должны как бы попадать друг по отношению к другу в область табу. Должны существовать четкие и определенные рамки, за которые им нельзя выходить в контактах друг с другом. Такие же рамки должны существовать для тещи и зятя, свекра и невестки. Мы должны заново изучить великие законы первого динамического жизненного потока. Сегодня эти законы нами полностью нарушаются, а вследствие этого разрушается наша душа, наша психика, наши разум и здоровье.

Основная тема этой книги — сознание ребенка. Мы не намерены вторгаться в сферу изменения сознания после полового созревания. И все же динамические отношения ребенка с родителями настолько взаимосвязаны на психофизическом уровне, что для понимания детского динамического сознания мы должны кое-что понять и о соответствующем родительском сознании.

Мы утверждаем, что природа любви между детьми и родителями исключает возможность той любви, которая существует между мужчиной и женщиной. Мы утверждаем, что полярность первых четырех полюсов несовместима с полярностью вторых четырех полюсов. Более того, между двумя большими полями существует определенное динамическое противостояние, взаимный антагонизм, даже антипатия. Поэтому при естественном развитии отношений перепутать родительскую любовь со взрослой попросту невозможно.

Но мы существа «интеллектуальные», и нами усвоен механический и взрывоопасный набор идей, с помощью которых мы можем извратить всю психику. Идеи по отношению к психике обладают не позитивными или конструктивными возможностями, а одними лишь деструктивными.

Однако вернемся назад. При нормальном ходе развития ребенка за время с момента его рождения до времени полового созревания динамическая душа матери успевает сложиться во всей ее целостности как во взаимоотношениях с ребенком, так и (на следующем, более высоком уровне) во взаимоотношениях с мужем и ее близкими друзьями. Отсюда следует, что, достигнув подросткового возраста, ребенок неизбежно отторгается от семейных связей и ищет связей вне своей семьи.

А теперь давайте вспомним реальное положение вещей в наши дни. Ведь сегодня полюса полностью поменяли свою половую принадлежность. Женщина сегодня — законодатель в семье. Она сознательно ведет и направляет мужчину буквально во всем. Она крепко удерживает его душу в своих руках. Секс для нее — всего лишь функция и инструмент власти. Мужчина же все больше становится источником и рабом чувств — как чувств любви, так и чувств, им противоположных.

Само по себе это не тревожит мужчину, даже доставляет ему удовольствие. Но это удовольствие, как и в любой другой подобной игре, приедается очень быстро. Со временем он начинает испытывать от всего этого усталость и раздражение. С другой стороны, замужняя женщина, перейдя рубеж своего тридцатилетия, почти неизбежно начинает чувствовать к мужу неприязнь и презрение или жалость, граничащую с презрением. Особенно если он образцовый, по современным понятиям, муж. А муж, пребывающий в смятении чувств, сознает лишь одно: он не любим так, как должен быть любим.

И тогда начинается новая игра. Женщина, даже самая добродетельная, начинает оглядываться по сторонам в поисках новой симпатии. У нее обязательно появляется новый друг, а часто и нечто большее. Но самое большое, что у нее есть, — это ее ребенок.

Взаимоотношения между матерью и ребенком в наши дни практически никогда не бывают нормальными взаимоотношениями родителя и ребенка. Они носят слишком личный характер, то есть изначально имеют тенденцию становиться взрослыми взаимоотношениями.

Мать в ее новой роли устроителя жизни никогда не дает своему ребенку спонтанного ответа из глубин ее динамических центров. Нет, она думает лишь о том, что для него «полезно». Молоко ему она дает по часам, спать ему разрешает лишь тогда, когда молоко переварено им, самым рациональным образом сочетает ванны с массажами и прогулки с занятиями. Маленький организм вырастает, словно искусственно взращенный гриб-шампиньон. Но и после того как малыш становится на ноги, мать продолжает его образцово, а значит, искусственно взращивать, проводя его через все стадии идеального воспитания. Она любит его, как химик любит пробирки, в которых проводит свои опыты. Она воспринимает своего ребенка, как некий маленький, одушевленный предмет исследования. Она конструирует каждый день его счастливого детства.

Бедный малыш не знал в своей жизни ни одного мгновения, которое не было бы ему заранее предписано его красивой, доброжелательной, идеальной, боттичеллиевски чистой и все же до непристойности деспотичной матерью. Никогда, ни единого раза не отведал он и глоточка простой человеческой доброты — он знал одно лишь стерилизованное молоко материнской любви. Сегодня не осталось ни капли настоящего материнского молока, разве что в вымени тигрицы или самки кита. А наши человеческие дети пьют из груди своих мамаш один лишь лечебный отвар идеальной любви.

Никогда, ни единого раза не чувствовал бедный малыш, как из нутра его матери устремляется в его нутро глубокий теплый поток настоящей, природной любви. Никогда, ни единого раза не испытал он в себе сил отторжения, отделения своей души ради глубокой, чудесной независимости. А мать никогда не была подвержена той непосредственной импульсивности, с какой кошка опрометью убегает от своих котят, совершенно забывая об их существовании, пока вдруг, так же внезапно, не восстанавливается в ней динамическая циркуляция, и тогда она вдруг вспоминает о них и с отчаянными воплями мечется по всему дому, разыскивая их и тоскуя по ним.

Наши несчастные младенцы никогда не узнают этих внезапных угрызений совести матери, этой искренней материнской радости — всего того, что таит в себе истинно материнское тепло. Наши прекрасные матери ни на миг не выпускают нас за пределы своего разумения нашего блага. Ни на секунду не позволяют ускользнуть от их идеальной и навязчивой заботливости. Ни единого свободного вздоха не может сделать наш младенец — свободного от бремени чистой, самоотверженной, боттичеллиевски святой и деспотичной любви его матери. Ох уж эта материнская любовь, диктуемая идеальной волей, направляемой идеальным разумом. Всегда этот камень, этот скорпион[92] материнского воспитания. Всегда эта инфернальная Мадонна, иссушающая наши жизненные соки, доводящая нас до умоисступления, до смерти своей любовью.

Мы добились того, что идея заменила нам и спонтанный импульс, и традицию. В нас нет и намека на цельность. Всей нашей жизнью движет зловещая любовь-воля. Увы, великая спонтанность, ты нами сведена к нулю. Нет больше великой спонтанной эманации витальной любви, нет больше прекрасного импульса гордого отталкивания ради одиночества и высокой независимости. Нет возврата к великим традициям родительского воспитания. Зато есть суррогаты на все случаи жизни — суррогаты самой жизни. У нас уже есть искусственные заменители масла и мяса, сахара и соли, кожи и шелка — так почему бы нам не иметь и заменителей самой жизни? Таких, как пагубная доброта, лицемерное благоволение, злонамеренное милосердие и вредоносные идеалы.

Бедное существо, вытолканное в жизнь чудовищным усилием воли и становящееся мужчиной при помощи всяческих искусственных приспособлений, главное из которых — неугомонная материнская воля! Какое грустное зрелище. Существо это вырастет и нарожает подобных себе существ, чтобы они изобрели новые аэропланы и клиники, новые заменители еды и противозачаточные средства, новые виды оружия и отравляющие газы. И в самом деле, нам ничего не остается другого, как изобрести сильнодействующий отравляющий газ летального действия, который позволил бы человечеству радикальным и быстрым способом вырваться из порочного круга.

На самом же деле выхода из порочного круга нет и быть не может. И порочнейшим из всех порочных кругов на сегодняшний день являются взаимоотношения матери и ребенка. Так что же нам делать? Да ничего, просто терпеливо ждать, пока какой-нибудь изобретатель и в самом деле не придумает по-настоящему отравляющий газ.

Ах, идеальное человечество, до чего же ты уродливо и отвратительно! Ты и в самом деле заслуживаешь смертоносного отравляющего газа! Каковым могут стать миазмы от твоего собственного гниения.

Нет никакого смысла и дальше наблюдать развитие современного ребенка, этого продукта рассудочно-сознательной материнской любви. Наблюдать это порождение идеала, наделенного своей собственной дьявольской волей, но исполненного самых благих намерений, подобных тому ангельскому самосознанию сатаны, которым просвечен весь облик боттичеллиевского творенья.

Когда осознаешь весь этот феномен современной жизни и современной родительской любви-воли, то так и подмывает отбросить ручку, плюнуть на все и прокричать троекратное «ура» будущему изобретателю радикального отравляющего газа. Говорят, какой-то американец изобрел средство, с помощью которого Лондон за пять минут может превратиться в Помпеи[93]. Или он только бахвалился? Откуда он мог знать действие своего средства и на ком мог экспериментировать? Так или иначе, но я прочел об этом в газете.

Представить себе — за какие-то пять минут огромный Лондон превращается в Помпеи! Вот был бы фокус! Все боги остались бы в дураках!