III

Мы повторяем: Луи-Наполеон пришел к власти потому, что открытая война, которая велась в течение последних четырех лет между различными классами французского общества, истощила их, ослабила боевые силы каждого из них; он пришел к власти и потому еще, что при подобных обстоятельствах борьба между этими классами, по крайней мере временно, могла вестись только мирным и легальным путем — посредством конкуренции, профессиональных организаций и всех других средств мирной борьбы, с помощью которых в Англии вот уже столетие один класс оказывает сопротивление другому. При таких обстоятельствах все борющиеся классы как бы заинтересованы, если можно так выразиться, в том, чтобы существовало так называемое сильное правительство, способное подавлять и сдерживать все мелкие, местные и распыленные вспышки открытой войны, которые, не приводя ни к каким результатам, нарушают развитие борьбы в ее новой форме, задерживая процесс накопления сил для нового решительного боя. Это обстоятельство некоторым образом может объяснить неоспоримый факт всеобщей покорности французов нынешнему правительству. Сколько времени пройдет, пока и рабочий класс и класс капиталистов снова наберутся достаточных сил и достаточной уверенности в себе, чтобы выступить и открыто потребовать, каждый для себя, диктатуры над Францией, никто, конечно, сказать не может; но при быстроте развития современных событий каждый из этих классов, по всей вероятности, неожиданно окажется на поле битвы, и таким образом борьба класса против класса на улице может возобновиться гораздо раньше, чем это можно предположить, судя по относительной или абсолютной силе сторон. Ибо если революционная партия Франции, т. е. партия рабочего класса, должна будет ждать повторения для нее того же соотношения сил, какое было в феврале 1848 г., то ей придется обречь себя на десятилетие покорности и бездействия, на что она, разумеется, не пойдет. В то же время правительство, подобное правительству Луи-Наполеона, поставлено перед необходимостью, как мы это еще не раз увидим, вовлекать себя и Францию в такие затруднения, которые в конечном счете должны быть разрешены посредством крупного революционного взрыва. Мы уж не будем говорить о возможности войны или о других событиях, которые могут произойти или не произойти; мы только упомянем одно событие, наступление которого так же неотвратимо, как неотвратим восход солнца по утрам, — это всеобщее торговое и промышленное потрясение. Тяжелое состояние промышленности и торговли и плохой урожай 1846 и 1847 гг. привели к революции 1848 года. Десять шансов против одного, что в 1853 г. промышленность и торговля во всем мире испытают гораздо более глубокое потрясение и гораздо дольше будут находиться в состоянии расстройства чем когда-либо раньше[113]. И найдется ли кто-нибудь, кто полагает, что корабль, которым управляет Луи-Наполеон, достаточно прочен, чтобы противостоять бурям, которые тогда неизбежно разразятся?

Но обратимся к положению, в котором оказался ублюдок орла в день своей победы. Его поддерживали армия, духовенство и крестьянство. Его поползновениям противодействовали буржуазия (включая крупных земельных собственников) и социалисты, или революционные рабочие. Оказавшись во главе правительства, он тут же должен был не только удержать те круги, которые привели его к власти, но и привлечь на свою сторону или, по крайней мере, насколько возможно примирить с новым порядком вещей тех, кто до сих пор ему противодействовал. Что касается армии, духовенства, правительственных чиновников и членов той заговорщической шайки карьеристов, которыми он давно уже окружил себя, то тут требовались только непосредственный подкуп, наличные деньги, открытый грабеж государственных средств. И мы видели, с какой быстротой Луи-Наполеон либо расплатился наличными, либо подыскал для своих друзей такие должности, которые предоставили им великолепную возможность мгновенного обогащения. Взгляните на де Морни: он был назначен на свой пост нищим, раздавленным тяжестью долгов, а четыре недели спустя уже разгуливал, уплатив долги и владея к тому же суммой, которую даже в окрестностях Белгрейв-сквера[114] назвали бы приличным состоянием! Но иметь дело с крестьянством, с крупными земельными собственниками, с держателями государственных ценных бумаг, с банкирами, промышленниками, судовладельцами, коммерсантами, мелкими буржуа и, наконец, с наиболее грозным вопросом нашего века, с рабочим вопросом, — это было совсем другое дело. Несмотря на все меры, принятые правительством, чтобы принудить всех к молчанию, интересы различных классов все же оставались столь же противоположными, как и всегда, хотя больше уже не существовало ни печати, ни парламента, ни трибуны собраний, где можно было бы заявить об этом неприятном факте; таким образом, все, что бы правительство ни пыталось делать для одного класса, неизбежно задевало интересы другого. Что бы Луи-Наполеон ни предпринимал, перед ним всюду вставал вопрос: «Кто оплачивает счет?», — вопрос, который привел к свержению большее число правительств, чем все другие вопросы — о милиции, реформах и т. п., — вместе взятые. И хотя Луи-Наполеон уже заставил своего предшественника, Луи-Филиппа, оплатить добрую часть этих счетов[115], все же осталось еще много подлежащих оплате.

В дальнейшем мы приступим к обзору положения различных классов французского общества и выясним, имеются ли в распоряжении настоящего правительства средства для улучшения этого положения. В то же время мы рассмотрим, какие попытки были предприняты этим правительством и, вероятно, будут предприняты позже с этой целью, и таким образом соберем материалы, из которых можно будет вывести правильное заключение относительно положения и видов на будущее человека, который в настоящее время делает все от него зависящее, чтобы обесславить имя Наполеона.

Написано Ф. Энгельсом в феврале — начале апреля 1852 г.

Напечатано в газете «Notes to the People» №№ 43, 48 и 50; 21 февраля, 27 марта и 10 апреля 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского