IV АВСТРИЯ

IV

АВСТРИЯ

Теперь мы должны познакомиться с Австрией, со страной, которая до марта 1848 г. была почти так же недоступна взорам иностранцев, как Китай до последней войны с Англией[20].

Разумеется, мы можем рассмотреть здесь лишь немецкую часть Австрии. Дела, касающиеся польского, венгерского и итальянского населения Австрии, не входят в нашу тему, а в той мере, в какой они с 1848 г. оказывали влияние на судьбы австрийских немцев, о них придется говорить позднее.

Правительство князя Меттерниха руководилось двумя принципами: во-первых, каждую из различных наций, подчиненных австрийскому господству, держать в узде при помощи всех остальных наций, которые находились в таком же положении; во-вторых, — и таков вообще главный принцип всех абсолютных монархий — опираться на два класса: на феодальных землевладельцев и на крупных денежных воротил, уравновешивая в то же время влияние и силу каждого из этих классов влиянием и силой другого, чтобы у правительства, таким образом, оставалась полная свобода действий. Дворяне-землевладельцы, весь доход которых состоял из всевозможных феодальных поборов, не могли не поддерживать правительство, являвшееся для них единственной защитой против угнетенного класса крепостных крестьян, за счет ограбления которого они жили. А если менее состоятельная часть этих дворян решалась на оппозицию против правительства, как это было в 1846 г. в Галиции, то Меттерних немедленно напускал на них именно этих крепостных, которые всеми силами старались использовать случай, чтобы жестоко отомстить своим непосредственным угнетателям[21]. С другой стороны, крупные капиталисты-биржевики были прикованы к правительству Меттерниха теми огромными суммами, которые они вложили в государственные бумаги. Австрия, восстановленная в 1815 г. во всей своей силе, возродившая и поддерживавшая с 1820 г. абсолютную монархию в Италии, избавленная в результате банкротства 1810 г. от части своих долгов, после заключения мира очень скоро восстановила свой кредит на крупных денежных рынках Европы, и чем больше этот кредит возрастал, тем шире она им пользовалась. Поэтому все финансовые магнаты Европы вложили значительную долю своего капитала в австрийские государственные бумаги. Все они были заинтересованы в поддержании кредита этой страны, а так как поддержание австрийского государственного кредита постоянно требовало новых займов, то им время от времени приходилось ссужать новые капиталы, чтобы сохранить доверие к долговым обязательствам, под которые они уже выдали деньги. Продолжительный мир, наступивший после 1815 г., и кажущаяся невозможность падения такой тысячелетней монархии, как Австрия, необычайно увеличили кредит правительства Меттерниха и даже доставили ему независимость от венских банкиров и биржевых спекулянтов: ибо до тех пор, пока Меттерних мог получить достаточно денег во Франкфурте и Амстердаме, он, разумеется, имел возможность с удовлетворением лицезреть австрийских капиталистов у своих ног. Впрочем, и во всех других отношениях они были вполне в его власти. Огромные барыши, которые банкиры, биржевые спекулянты и государственные поставщики постоянно умеют извлекать из абсолютной монархии, возмещались почти безграничной властью правительства над их личностью и имуществом. Поэтому с их стороны нельзя было ожидать и тени оппозиции. Таким образом, Меттерних мог быть уверен в поддержке двух самых могущественных и влиятельных классов империи, а кроме того он располагал армией и бюрократией, которые были организованы как нельзя лучше для целей абсолютизма. Гражданские чиновники и офицеры австрийской службы образуют особую породу людей; их Отцы служили императору и их сыновья тоже будут служить ему. Они не принадлежат ни к одной из многочисленных национальностей, которые соединены под крылами двуглавого орла. Их постоянно перемещали и перемещают из одного конца империи в другой — из Польши в Италию, из немецких областей в Трансильванию; они с одинаковым презрением относятся к венгру, поляку, немцу, румыну, итальянцу, хорвату и т. д. — ко всякому лицу, не носящему на себе печати «императорско-королевской» должности и обнаруживающему особый национальный характер. У них нет своей национальности, или, вернее, они одни только и составляют подлинную австрийскую нацию. Ясно, каким послушным и в то же время могущественным орудием должна была являться такая гражданская и военная иерархия в руках умного и энергичного правителя.

Что касается других классов населения, то Меттерних, совершенно в духе государственного деятеля ancien regime {старого порядка. Ред.}, мало интересовался поддержкой с их стороны. По отношению к ним он знал только одну политику: выжимать из них возможно больше средств в виде налогов и в то же время поддерживать среди них спокойствие. Промышленная и торговая буржуазия развивалась в Австрии очень медленно. Торговля по Дунаю была сравнительно незначительной; страна располагала только одним портом — Триестом, и торговый оборот этого порта был весьма ограничен. Что касается промышленников, то они пользовались проводимой в широких масштабах покровительственной системой, которая в большинстве случаев доходила даже до полного устранения всякой иностранной конкуренции. Но это преимущество предоставлялось им главным образом с той целью, чтобы повысить их платежеспособность как налогоплательщиков, и в значительной мере сводилось к нулю вследствие внутренних ограничений промышленности, привилегий цехов и других феодальных корпораций, которые тщательно охранялись, до тех пор пока они не становились помехой к осуществлению целей и намерений правительства. Мелкие ремесленники были втиснуты в узкие рамки этих средневековых цехов, которые поддерживали между отдельными промыслами нескончаемую войну из-за привилегий и в то же время придавали составу этих принудительных объединений своего рода наследственно-постоянный характер, отнимая у представителей рабочего класса почти всякую возможность подняться на ступеньку выше в социальном отношении. Наконец, на крестьянина и рабочего смотрели просто как на объект взимания податей; единственная забота, которой они удостаивались, состояла лишь в том, чтобы по возможности удерживать их в тех условиях существования, в которых они тогда жили и в которых до них жили их отцы. С этой целью всякая старинная, прочно установленная, наследственная власть охранялась в такой же мере, как и власть государства. Правительство повсюду строго охраняло власть помещика над мелкими феодально-зависимыми крестьянами, фабриканта — над фабричными рабочими, ремесленного мастера — над подмастерьями и учениками, отца — над сыном, и любое проявление непослушания каралось так же, как нарушение закона, посредством универсального орудия австрийского правосудия — палки.

Наконец, чтобы объединить в одну всеобщую систему все эти попытки создать искусственную устойчивость, духовная пища, которая разрешалась народу, отбиралась с самой тщательной предосторожностью и отпускалась до крайности скупо. Повсюду воспитание находилось в руках католического духовенства, верхушка которого наравне с крупными феодальными землевладельцами была глубоко заинтересована в сохранений существующей системы. Университеты были организованы так, что они могли выпускать только специалистов, способных, в лучшем случае, достигнуть больших или меньших успехов во всевозможных специальных отраслях знания, но они совершенно не давали того универсального, свободного образования, которое, как предполагается, можно получить в других университетах. Периодической печати совершенно не существовало, за исключением Венгрии, но венгерские газеты были запрещены во всех остальных частях монархии. Что касается литературы общего содержания, то ее сфера за сто лет нисколько не расширилась; после смерти Иосифа II она даже снова сузилась. И на всех границах, где только австрийские области соприкасались с какой-либо цивилизованной страной, в дополнение к кордону таможенных чиновников был выставлен кордон литературных цензоров, которые не пропускали из-за границы в Австрию ни одной книги, ни одного номера газеты, не подвергнув их содержания двух-и трехкратному детальному исследованию и не убедившись, что оно свободно от малейшего влияния тлетворного духа времени.

Почти тридцать лет, начиная с 1815 г., эта система действовала с изумительным успехом. Австрию почти совсем не знали в Европе, точно так же как и Европу почти не знали в Австрии. Ни общественное положение отдельных классов населения, ни положение всего народа в целом, казалось, не претерпели ни малейших изменений. Как ни сильна была вражда между отдельными классами — а наличие этой вражды являлось главным условием правления Меттерниха, он даже разжигал ее, превращая высшие классы в орудие всех правительственных вымогательств и обращая таким образом ненависть народа против них, — и как ни ненавидел народ низших государственных чиновников, недовольства центральным правительством, вообще говоря, почти или вовсе не наблюдалось. Императора обожали, и факты, казалось, подтверждали справедливость слов старика Франца I, который, усомнившись однажды в прочности этой системы, благодушно добавил: «Во всяком случае на меня и Меттерниха ее еще хватит».

И тем не менее в стране совершалось медленное, невидимое на поверхности движение, которое сводило на нет все усилия Меттерниха. Богатство и влияние промышленной и торговой буржуазии возрастали. Введение машин и применение пара в промышленности произвело в Австрии, как и повсюду, переворот во всех прежних отношениях и условиях жизни целых классов общества; крепостных оно превратило в свободных людей, мелких земледельцев — в промышленных рабочих; оно подорвало старинные феодальные ремесленные корпорации и уничтожило средства существования многих из них. Новое торговое и промышленное население повсюду приходило в столкновение со старыми феодальными учреждениями. Буржуа, которых их дела все чаще заставляли выезжать за границу, привозили оттуда некоторые, звучавшие как сказка, сведения о цивилизованных странах по ту сторону таможенных застав империи; наконец, введение железных дорог ускорило как промышленное, так и духовное развитие страны. К тому же, в австрийском государственном здании была одна опасная составная часть, а именно венгерская феодальная конституция с ее парламентскими дебатами и борьбой обедневшей и оппозиционной массы дворянства против правительства и его союзников — магнатов. Пресбург {Словацкое название: Братислава. Ред.}, резиденция сейма, был у самых ворот Вены. Все эти элементы содействовали возникновению среди городской буржуазии если не духа оппозиции в прямом смысле этого слова, потому что оппозиция все еще была невозможна, то, по крайней мере, духа недовольства, всеобщего стремления к реформам, при этом больше административного, чем конституционного характера. Так же как и в Пруссии, и здесь часть бюрократии примкнула к буржуазии. Среди этой наследственной касты чиновников традиции Иосифа II не были забыты. Более просвещенные правительственные чиновники, которые иногда и сами предавались мечтам о возможных реформах, решительно предпочитали прогрессивный и просвещенный деспотизм этого императора «отеческому» деспотизму Меттерниха. Часть более бедного дворянства тоже стала на сторону буржуазии, а низшие классы населения, у которых всегда было достаточно оснований для недовольства высшими классами, если не непосредственно правительством, в большинстве случаев не могли не присоединиться к реформаторским устремлениям буржуазии.

Приблизительно в это самое время, в 1843 или 1844 г., в Германии было положено начало особому виду литературы, явившемуся отголоском этих перемен. Несколько австрийских писателей — беллетристов, литературных критиков, плохих поэтов, — обладавших, без исключения, весьма посредственным талантом, но одаренных той особой предприимчивостью, которая характерна для еврейской расы, обосновались в Лейпциге и других немецких городах за пределами Австрии, и здесь, вне досягаемости Меттерниха, они выпустили ряд книг и брошюр об австрийских делах. Как сами они, так и их издатели повели «бойкую торговлю» этим товаром. Вся Германия жаждала проникнуть в тайны политики европейского Китая. Еще большее любопытство испытывали сами австрийцы, которые получали эти издания посредством массовой контрабанды на богемской {чешской. Ред.} границе. Конечно, тайны, разоблачаемые в этих изданиях, не имели большого значения, а планы реформ, высиженные их благомыслящими авторами, носили отпечаток невинности, граничившей с политической девственностью. Конституция и свобода печати рассматривались здесь как вещи, недосягаемые для Австрии. Административные реформы, расширение прав провинциальных сословных собраний, разрешение ввоза иностранных книг и газет и смягчение цензуры — дальше этого не шли в своих верноподданнических и скромных пожеланиях эти добрые австрийцы.

Как бы то ни было, воспрепятствовать литературному общению Австрии с остальной Германией, а через Германию — и со всем миром, становилось все более невозможным, и это обстоятельство немало содействовало развитию враждебного правительству общественного мнения; благодаря этому часть австрийского населения приобрела хотя бы некоторую политическую осведомленность. Поэтому к концу 1847 г. и Австрия— правда, в сравнительно слабой степени — оказалась охваченной той политической и политико-религиозной агитацией, которая распространилась тогда по всей Германии. И хотя в Австрии ее успехи были более скромны, она все же нашла достаточно революционных элементов, поддававшихся ее воздействию. То были: крестьянин, крепостной или феодально-зависимый, задавленный помещичьими и правительственными поборами; далее, фабричный рабочий, принуждаемый палкой полицейского работать на любых условиях, какие фабриканту заблагорассудится ему поставить; затем ремесленный подмастерье, у которого цеховые законы отнимали всякую надежду приобрести самостоятельное положение в своей отрасли; торговец, который при ведении своих дел на каждом шагу натыкался на нелепые регламенты; фабрикант, находившийся в постоянном конфликте с ремесленными цехами, ревниво оберегавшими свои привилегии, и с жадными, назойливыми чиновниками; наконец, школьный учитель, ученый, более образованный чиновник, тщетно боровшиеся против невежественного и наглого духовенства или против тупого начальника-самодура. Словом, ни один класс не был доволен, потому что мелкие уступки, которые правительству иногда приходилось делать, делались им не за свой собственный счет — государственная казна не могла бы выдержать этого, — а за счет высшего дворянства и духовенства. Что же касается, наконец, крупных банкиров и держателей государственных бумаг, то последние события в Италии, усиливающаяся оппозиция венгерского сейма, необычный дух недовольства и требование реформ, раздававшееся по всей империи, меньше всего могли укрепить их веру в прочность и платежеспособность австрийской монархии.

Таким образом, и Австрия медленно, но верно приближалась к крупным переменам, как вдруг во Франции разыгрались события, которые сразу заставили разразиться надвигавшуюся бурю и опровергли утверждение старого Франца, будто здание еще продержится до конца как его, так и Меттерниха дней.

Лондон, сентябрь 1851 г.