Причины пассивности народа
Причины пассивности народа
Это последний вопрос (и последнее обвинение), который мы должны рассмотреть.
Прежде всего, отметим, что пассивность эта весьма относительна. Вспомним вновь ряд рабочих восстаний в 60-х годах. Не забудем и о подспудном сопротивлении против эксплуатации. Как говорят в народе:
«До тех пор пока правительство будет делать вид, что мы хорошо живем, мы будем делать вид, что хорошо работаем!»
Примем во внимание и нередкие забастовки, то и дело вспыхивающие в разных местах страны, несмотря на то, что в советских условиях подняться на забастовку почти равносильно героизму.
Но в целом надо, конечно, признать, что широкие слои советского общества, в том числе и «мой» инженерно-рабочий слой, пока еще «безмолвствуют». (Сравним с Польшей, с Чехословакией). Каковы могут быть этому причины, если мы отбрасываем соображение об удовлетворенности режимом?
Ряд причин виден, что называется, невооруженным глазом.
Заводские люди, особенно в провинции, более уязвимы для преследований, чем столичная интеллигенция. Увольнение с работы — для них уже катастрофа. Попав в черный список политически неблагонадежных, инженеры и рабочие могут уже нигде не найти работы (все предприятия государственные), и дома работать, вне штата, они также не могут. И что, может быть, еще важнее — они не защищены гласностью, которую в СССР дает только связь с иностранцами, живущими лишь в главных столицах СССР. Отсутствие иностранцев в провинции позволяет местным властям вести себя уже совершенно беззастенчиво. Известно много случаев, когда диссиденты в провинции подвергались грубейшим провокациям или даже вообще бесследно исчезали. И, разумеется, особенно жестоко преследуются диссиденты в заводской среде. Заводским людям в СССР легче уж разом подняться на бунт, нежели систематически участвовать в каком-либо движении. Да и диссиденты из интеллигенции, как правило, не рискуют идти «в народ», понимая, что это равносильно тому, чтобы собственными руками подписать ордер на свой арест или водворение в психиатрическую больницу. Власти прекрасно понимают, что уж если рабочие поднимутся — то это конец!
Но все эти объяснения лежат еще на поверхностном уровне понимания условий советской жизни. А есть и другой уровень, осознать который трудно даже советским людям. Осознавать его мешает феномен непознаваемости предельного зла, которое представляет собой режим тоталитарного госкапитализма. Зло, доведенное до предела, обладает свойством маскировать и укреплять самое себя.
Когда Гитлер, Муссолини и их приспешники откровенно нацепляли на себя черепа и кости и откровенно исповедовали войну, насилие и смерть, людям легче было осознать их суть, да и то не все сразу осознали!
А тут серп и молот вместо черепа и костей. И люди живут — работают, любят, разводятся, изобретают, часто полезные вещи, пишут, выступают, спорят, о чем, конечно, можно спорить и что не противоречит очередной кампании. И все это нас усыпляет, порождает иллюзии, надежды.
Но самое, пожалуй, главное — нам оттого трудно осознать предельное выражение зла, что оно всегда состоит из ряда предельных слагаемых, которые маскируют и подкрепляют друг друга. Мы же эти слагаемые невольно расчленяем, исследуем отдельно и часто не видим причин их особой дьявольской силы. (И сетуем на народ!). Цемент можно расколоть, железный прут согнуть, а вот когда они один в другом…
Например, «стукачи» — серьезное зло. Но когда к этому еще предельно несвободна пресса, то есть, когда негде разоблачить стукача и его вербовщика, да еще предельно несвободен суд (в СССР с 1924 года не было случая, чтобы был оправдан хотя бы один политический обвиняемый) и до предела фиктивны профсоюзы и т. д., тогда стукач становится грозной силой. Страх перед стукачами подрезает на корню все импульсы к борьбе, к объединению и тем самым укрепляет, усиливает другие «предельности». Заметим, что в СССР почти нет провокаторов. Провокатор нужен там, где хоть как-то соблюдаются законы и не все предельно зажато. Зато стукачей в СССР навалом. Их содержат и партия, и КГБ, и милиция, и ОБХС (отдел борьбы с хищениями и спекуляцией), и каждый уважающий себя начальник. Их запускают дублетами и квартетами, чтобы они следили друг за другом и работали честно!
Есть такой анекдот:
«За что ты сидел? — За лень. — ??? — Ну, были на вечеринке, Ваня рассказал анекдот. Дома жена напомнила, что надо пойти — донести. Но на улице был дождь, и я поленился. А Николай не поленился! Так за что же я сидел, как не за лень?».
И люди соглашаются «стучать», потому что опять же все кругом предельно зажато, все — в одних руках и некуда деться.
И за всем этим еще, не забудем, предельная бесхозяйственность предельно национализированной экономики. Отсюда необходимость постоянно поддерживать все несвободы в предельном состоянии, что в свою очередь «поддерживает» предельную бесхозяйственность.
Когда западным людям рассказываешь о советской жизни, о какой-нибудь одной ее стороне — обо всем сразу ведь невозможно рассказать, — они часто восклицают: «У нас то же самое!» Но они забывают при этом, что в других-то областях у них не «то же самое». И поэтому упускают из виду «эффект железобетона», а вследствие этого — и СТЕПЕНЬ, количество «того же самого» в Советском Союзе. А количество ведь переходит в качество!
«Приказ начальника — закон для подчиненного!»
(из устава Советской армии) —
этот принцип при взаимодействии всех советских предельностей стал «основным законом» советской жизни. Все по цепочке подчинены друг другу и одному человеку (или группе) наверху, а он — Необходимости.
«Свобода есть осознанная необходимость».
Никакая другая идеология тут не нужна. Она лишь мешает беспрекословному исполнению приказа, мешает Необходимости.
Отдан приказ, толчок сверху — и все начинают толкать и бить друг друга. И никто не может остановиться и остановить других. Все повернуты спиной к вышестоящему, и нанося удары, сами ожидают удара в любую минуту. Приказ сверху не ослабляется, а наоборот усиливается в такой толпе: от беспомощности и мрака неизвестности люди впадают в панику и звереют. Каждый думает только о себе, лишь бы уцелеть — давят друзей, родных. Единственный шанс спастись — идти «в ногу со всеми», не отставать в «соцсоревновании». В результате 15 миллионов «раздавленных» за 1,5 года (1937-38 гг.). Ведь совершенно исключено, чтобы Сталин, начиная кампанию борьбы с «врагами народа», хотел уничтожить такое количество людей! Как и не думал, скажем, Хрущев, отдавая приказ о кукурузе, что ее начнут сеять везде, где можно и где нельзя (вместо хлеба), и что в результате эта кампания закончится полным крахом.
Только, повторяю, интегрируя всю совокупность советских «предельностей», можно понять и сущность режима, и трудность борьбы с ним. Ни один режим в прошлом не приводил общество в столь беспомощное состояние, оставляя рядовым людям лишь одну, последнюю степень свободы — вращаться вокруг собственной оси (как при абсолютном нуле!), а властителям — лишь свободу творить зло в итоге любых, даже благих начинаний. В этом состоит предельность имманентного зла, «дьявольское совершенство» госкапитализма вне зависимости от того, сколько людей он «съедает» или «давит» в данный период.