Глава 2. Мир, стабильность и законность 1990–2025/2050 годы

Глава 2. Мир, стабильность и законность 1990–2025/2050 годы

Период с 1990 по 2025/2050 гг., скорее всего, будет характеризоваться недостатком мира, стабильности и законности. Отчасти причиной тому будет закат Соединенных Штатов в качестве господствующей державы миросистемы. Но еще в большей степени это произойдет из-за кризиса миросистемы как таковой.

Гегемония в миросистеме по определению означает, что в мире есть одна страна, геополитическая позиция которой обеспечивает стабильное социальное распределение власти. Это предполагает наличие достаточно протяженного «мирного» периода, что, прежде всего, означает отсутствие вооруженной борьбы, причем не любой вооруженной борьбы, а вооруженной борьбы между великими державами. Такой период гегемонии с одной стороны требует, а с другой сам порождает «законность», если понимать ее либо как одобрение основными политическими силами (включая аморфные группы, такие как «население» различных стран) существующего социального порядка, либо как одобрение того направления, в котором неуклонно и быстро движется мир («история»).

Такие периоды истинной гегемонии, когда всерьез не оспаривалась способность господствующей державы навязывать свою волю и свой «порядок» другим ведущим странам, в истории современной миросистемы были достаточно непродолжительными. С моей точки зрения, примеров тому всего три: Соединенные провинции в середине XVII в., Соединенное Королевство — в середине XIX, и Соединенные Штаты — в середине XX в. В каждом случае их гегемония, соответствующая приведенному выше определению, продолжалась от двадцати пяти до пятидесяти лет[12].

Когда такие периоды заканчиваются, то есть, когда бывшая господствующая держава вновь становится просто одной из ведущих стран наряду с остальными (даже если в течение какого-то периода она еще продолжает сохранять превосходство над ними в военном отношении), произошедшее изменение, очевидно, сопровождается снижением уровня стабильности и, соответственно, — уровня законности. Это предполагает и состояние менее прочного мира. В этом смысле нынешний период, следующий за временем гегемонии США, по сути дела, ни чем не отличается от того, который следовал за окончанием британского владычества в середине XIX в. или голландского — в середине XVII.

Однако если бы этим и ограничивалось описание периода 1990–2025, 1990–2050 или 1990-? вряд ли возникла бы необходимость обсуждения этого времени, за исключением разве технических деталей управления шатким миропорядком (именно с такой точки зрения его и обсуждают многие политики, дипломаты, ученые и журналисты).

Тем не менее, динамика развития на протяжении ближайшей половины столетия или около того, возможно, в гораздо большей степени чревата новыми чертами великого мирового хаоса. Геополитические реалии межгосударственной системы основаны не исключительно и даже не в первую очередь на военном rapport de forces между привилегированными суверенными государствами, которые мы называем великими державами — теми странами, которые достаточно велики и богаты, чтобы иметь необходимые налоговые поступления для развития серьезного военного потенциала.

Прежде всего, лишь несколько государств настолько богаты, чтобы иметь такую налоговую базу, при которой это богатство было бы скорее источником, чем следствием их военной мощи, хотя, конечно, в этом процессе одно подкрепляет другое. И богатство этих государств по сравнению с другими странами определяется как их размерами, так и осевым разделением труда в капиталистической мироэкономике.

Капиталистическая мироэкономика представляет собой систему иерархического неравенства распределения, основанную на концентрации определенных типов производства (сравнительно монополизированного и потому высоко прибыльного производства) в определенных ограниченных зонах, которые именно в силу этого становятся центрами наиболее высокого накопления капитала. Такая концентрация позволяет укреплять государственные структуры, которые, в свою очередь, призваны обеспечивать выживание этих относительных монополий. Но в силу присущей монополиям уязвимости, происходит постоянное, непрерывное и ограниченное, но существенное перемещение этих центров концентрации на протяжении всего периода существования современной миросистемы.

Механизмы изменений носят циклический характер, при котором основное значение имеют два цикла. Продолжительность циклов Кондратьева составляет около 50–60 лет. Фаза «А» цикла в основном приходится на тот период, на протяжении которого наиболее крупные экономические монополии защищены от конкурентов; фаза «Б» кондратьевского цикла представляет собой период географического перемещения производства тех монополий, потенциал которых истощается, а также период борьбы за контроль над новыми перспективными монополиями. Более длительные циклы господства характеризуются борьбой между двумя крупными государствами за то, чтобы стать преемником бывшей господствующей державы через превращение в основной центр накопления капитала. Это длительный процесс, который в итоге ведет к наращиванию военного потенциала для того, чтобы одержать победу в «тридцатилетней войне». С утверждением новой структуры господства его поддержание требует серьезных финансовых средств, что со временем неизбежно ведет к относительному упадку господствующей в данный момент державы и борьбе за положение ее преемника.

Такой тип медленных, но неизбежно повторяющихся структурных сдвигов и перемещения центров капиталистической мироэкономики был чрезвычайно эффективным. Взлеты и падения великих держав в большей или меньшей степени напоминают процессы взлетов и падений отдельных предприятий: монополии держатся достаточно долго, но в итоге их положение подрывается теми самыми мерами, которые принимаются для их поддержания. Следующие за этим «банкротства» являются очистительными механизмами, освобождая от балласта систему тех стран, динамизм которых истощился, и наполняют ее свежими силами. Благодаря всему этому, основные структуры системы остаются неизменными. Каждая монополия власти какое-то время сохраняется, но, как и в случае с экономической монополией, ее основы подрываются именно теми мерами, которые принимаются для ее поддержания.

Все типы систем (физические, биологические, социальные) зависимы от таких циклов для восстановления минимального равновесия. Капиталистическая мироэкономика оказалась достаточно жизнестойкой при самых разных исторических системах. Вот уже на протяжении пятисот лет она процветает — для исторической системы это немалый срок. Но развитие систем имеет не только циклы, но и основные тенденции, всегда углубляющие противоречия (присущие всем системам). Наступает такой момент, когда противоречия становятся настолько острыми, что начинают приводить к все более и более значительным отклонениям. На языке новой науки это означает наступление хаоса (или резкого снижения тех параметров, которые можно объяснить исходя из детерминистских уравнений), что, в свою очередь, ведет к бифуркациям, наличие которых очевидно, но контуры которых непредсказуемы по самой их природе. На этой основе и возникает новый системный порядок.

Вопрос заключается в том, вступила ли уже или вступает историческая система, в условиях которой мы живем — капиталистическая мироэкономика, в этот период «хаоса». В этой связи мне хотелось бы сопоставить некоторые доводы, поделиться предположениями о тех формах, которые может принять такой «хаос», и обсудить действия какого характера мы сможем предпринять в этих условиях.

Я бы не хотел подробно останавливаться на составляющих, которые, с моей точки зрения, обычно определяют фаза «Б» кондратьевского цикла или фаза «Б» господства; поэтому я затрону их очень кратко[13]. Тем не менее, мне хотелось бы отметить, что хотя цикл господства значительно более продолжителен, чем цикл Кондратьева, изменение; цикла господства совпадает с изменением цикла Кондратьева (хотя, конечно, не с каждым из них). В данном случае, такое изменение пришлось на период 1967–1973 гг.

Явления, сопровождающие обычную фазу «Б» цикла по Кондратьеву, следующие: замедление роста производства и, возможно, снижение мирового производства на душу населения; увеличение уровня безработицы трудящихся, получающих заработную плату; относительные сдвиги от производственной деятельности к финансовым операциям в центрах получения прибыли; рост государственной задолженности; перемещение «более старых» отраслей промышленности в регионы с более низкой заработной платой; рост военных расходов, оправдываемых не столько действительно военными потребностями, сколько созданием противоциклического спроса; падение реальной заработной платы в официальной экономике; рост теневой экономики; сокращение производства дешевых продуктов питания; усиление «незаконности» межзональной миграции.

К числу явлений, присущих началу процесса упадка господства относятся: возросший экономический потенциал «союзных» великих держав; валютная нестабильность; снижение значения мировых финансовых рынков при одновременном усилении роли новых центров принятия решений; финансовый кризис господствующей страны; снижение уровня организации (и стабилизации) мировой политической поляризации сил и напряженности (в данном случае — холодная война); уменьшение степени готовности людей жертвовать жизнью ради поддержания власти господствующей державы.

Все это, как я уже говорил, представляется мне «нормальным» и исторически предсказуемым. То, что могло бы произойти сейчас в ходе «нормального» циклического процесса, сводилось бы к усилению процесса структурных перемещений. В ближайшие пять или десять лет мы бы вступили в новую фазу «А» кондратьевского цикла, основанного на новом процессе монополизации ведущих производств, сконцентрированных в новых центрах. Наиболее очевидным из этих центров является Япония, вторым — Западная Европа, а третьим — Соединенные Штаты (не исключено, что этот третий может оказаться наиболее слабым).

Наряду с этим мы стали бы свидетелями начала нового процесса борьбы за господство. По мере ослабления позиций США, медленно, но верно начали бы заявлять о своих претензиях два их потенциальных преемника. В нынешней ситуации ими могли бы стать только Япония и Европейское Сообщество. Следуя аналогии двух предшествующих переходов такого рода наследия — Англии, боровшейся с Францией за голландское наследство, и Соединенным Штатам, боровшимся с Германией за наследство Великобритании, — теоретически мы могли бы рассчитывать на то, что не сразу, но на протяжении последующих пятидесяти-семидесяти пяти лет морская и воздушная держава — Япония превратила бы ранее господствующую державу — Соединенные Штаты — в младшего партнера, и вступила бы в борьбу с наземной державой — Европейским Сообществом. Их соперничество закончилось бы «тридцатилетней (мировой) войной» и вероятной победой Японии.

Сразу же хочу оговориться, что не жду такого развития событий, точнее говоря, полагаю, что события будут развиваться в несколько ином русле. Мне представляется, что оба процесса реорганизации — миросистемы производства и мирового распределения государственной власти — уже начались, причем развиваются они по «традиционной» (или «нормальной», то есть существовавшей ранее) схеме. Вместе с тем, я полагаю, что этот процесс будет прерван или направлен в иное русло в силу возникновения новых процессов или векторов.

Для более наглядного анализа этого положения, как мне представляется, нам необходимо рассмотреть ситуацию в рамках трех временных параметров: в ближайшие несколько лет; в период ближайших двадцати пяти — тридцати лет; и в период, следующий за ними.

Положение, в котором мы находимся сейчас, в 1990-е гг., вполне «нормально». Это еще не то время, которое я бы назвал «хаотичным»; скорее на этот период приходится финальная острая субфаза (или кульминационный момент) нынешней фазы «Б» цикла по Кондратьеву — сравнимая с периодами 1932–1939, или 1893–1897, или 1842–1849, или 1786–1792 гг., и т. д. Мировые показатели безработицы высокие, а прибыльности — низкие. Существующий высокий уровень финансовой нестабильности отражает острую и оправданную нервозность, царящую на финансовом рынке, относительно краткосрочных перепадов. Возросшие социальные волнения отражают политическую неспособность правительств предложить удовлетворительные решения на краткосрочный период, что свидетельствует об их неспособности к восстановлению ощущения безопасности. В ситуациях, при которых обычные средства, применяемые для снятия напряжения, становятся малоэффективными, все большую политическую привлекательность как в области внутренней, так и в области внешней политики приобретают решения, связанные с тем, чтобы сделать козлом отпущения своего соседа.

В ходе этого процесса большое число индивидуальных предприятий снижают активность, либо реструктурируются, либо объявляют банкротства, и в большинстве случаев больше не возрождаются. Отдельные группы рабочих и предпринимателей, таким образом, исчезают навсегда. Хоть от этого процесса страдают все государства, но распределяются эти страдания далеко не пропорционально. В конце этого процесса некоторые государства вновь обретут былую силу, другие в равной степени утратят свой экономический потенциал.

В такие периоды великие державы часто разбивает военный паралич в силу сочетания факторов внутриполитической нестабильности, финансовых трудностей (и нежелания, в силу этого, нести военные расходы) и концентрации внимания на непосредственных экономических проблемах (что ведет к их изоляции от народа). Типичным примером такого паралича явился ответ мира на военные действия, вспыхнувшие после крушения Югославии. И такое положение вещей, повторяю, является «нормальным», иначе говоря, оно вполне укладывается в предсказуемые парадигмы действий капиталистической мироэкономики.

Потом, как правило, наступает период восстановления. После того, как балласт сброшен (сокращено потребление предметов роскоши и усилено внимание к экологическим проблемам) и покончено с тем, что мешало эффективной работе (будь то система блата, протекционизма и искусственное раздувание штатов или бюрократические препоны), в условиях воздержанности и умеренности должен наступить новый динамичный подъем новых ведущих монополизированных отраслей промышленности и заново сложиться новый контингент мировых потребителей, за счет которых увеличится платежеспособный спрос, короче говоря, — обновленное развитие мироэкономики должно будет ее повести к новой эпохе «процветания».

Тремя центрами такого развития, как уже отмечалось и как принято считать, станут Соединенные Штаты, Западная Европа и Япония. На протяжении первых лет десяти фазы «А» следующего цикла по Кондратьеву, очевидно, будет проходить острая конкурентная борьба трех этих центров за продвижение на рынки своих разновидностей новых товаров. Как показал в своих работах Брайан Артур, вопрос о том, какие именно из этих разновидностей окажутся на высоте, никак или почти никак не связан с технической эффективностью, но связан с вопросами, имеющими отношение к власти[14]. К власти можно было бы добавить убедительность, хотя в данной ситуации убедительность в основном является функцией власти.

Власть, о которой мы говорим, представляет собой, прежде всего, власть экономическую, хотя она опирается на власть государственную. Конечно, этот процесс образует замкнутый цикл: небольшая власть ведет к небольшой убедительности, которая в свою очередь порождает еще дополнительную власть, и т. д. Важную роль здесь играет вопрос о том, насколько страна сама стремится к лидерству и борется за него. В какой-то момент порог бывает перейден. Видеокассеты стандарта «Betamax» устареют, и появятся монополии, производящие кассеты стандарта «VHS». Мой довод крайне прост: я готов поспорить, что у Японии будет больше видеокассет стандарта «VHS», чем у ЕС, и американские предприниматели будут заключать сделки с японскими предпринимателями в надежде получить свой кусок пирога.

Вполне понятно, что от такой сделки получат предприниматели США, полностью соблюдающие условия такого соглашения, скажем, в период между 2000 и 2010 гг., — их целиком не вытеснят с рынка. Столь же очевидно и то, что получит от него Япония, а именно, три преимущества: (1) Если соединенные Штаты — партнер, значит, они уже не конкурент; (2) Соединенные Штаты в любом случае будут оставаться самой сильной военной державой, а Япония по целому ряду причин (история недавнего времени и ее воздействие на внутреннюю политику и региональную дипломатию, а также экономические преимущества от низких военных расходов) будет еще в течение некоторого времени предпочитать полагаться на военную защиту США; (3) Соединенные Штаты все еще располагают лучшей в мире научно-исследовательской структурой в мироэкономике, даже если предположить, что со временем их преимущества в этой области тоже исчезнут. Благодаря такой структуре отношений японские предприятия снизят собственные затраты.

Поставленные перед фактом столь мощного экономического союза члены ЕС отложат в сторону все свои второстепенные разногласия, если они уже давно этого не сделали. ЕС включит в свой состав страны ЕАСТ[15], но не будет принимать страны Центральной и Восточной Европы (разве что, за исключением ограниченных зон свободной торговли, отношения с которыми схожи с отношениями между Мексикой и Соединенными Штатами в рамках НАФТА[16].

Европа (точнее говоря, ЕС) создаст второй экономический блок, который будет серьезным конкурентом союзу Японии и Соединенных Штатов. Остальные страны мира будут связаны с двумя ведущими зонами этого биполярного мира самыми разными способами. С точки зрения экономических центров власти, при определении степени важности остальных государств необходимо принимать во внимание три ключевых фактора: значение их промышленности для операций в ключевых производственных направлениях; значение отдельных стран для поддержания соответствующего платежеспособного спроса на товары наиболее прибыльных отраслей производства; важность отдельных стран в плане стратегических параметров (военное положение и/или власть в мире, основные источники сырья и т. д.).

Двумя государствами, которые еще незначительно или недостаточно вовлечены в две создаваемые системы, но вовлечение их является чрезвычайно важным в силу всех трех приведенных выше причин, являются Китай для союза Японии и Соединенных Штатов, и Россия для ЕС. Для того, чтобы эти две страны были должным образом интегрированы, им нужно будет поддерживать (или в случае России впервые достичь) определенного уровня внутренней стабильности и законности. Смогут ли они решить эту задачу — возможно, с помощью заинтересованных сторон, — на сегодня вопрос открытый, но мне представляется, определенная вероятность такого исхода существует.

Представим себе, что нарисованная мною картина верна: возникает биполярная мировая экономическая система с Китаем, составляющим часть японско-американского полюса, и Россией, входящей в сферу притяжения европейского полюса. Представим себе также, что с 2000 по 2025 гг. происходит новое, чрезвычайно широкое развитие мировой экономической системы на основе новых монополизированных ведущих отраслей промышленности. Чего мы сможем от этого ждать? Повторится ли на деле период 1945–1967/1973 гг., trente gforieuses[17] всемирного процветания, относительного мира и — главное — неистощимого оптимизма при взгляде в будущее? Я так не думаю.

Этот период будет характеризоваться несколькими явными отличиями. Первое и наиболее для меня очевидное будет состоять в том, что миросистема будет скорее биполярной, чем однополярной. Характеристика миросистемы в период с 1945 по 1990 гг. как однополярной — подход не очень широко распространенный. Он идет вразрез с общепринятой точкой зрения о том, что в период холодной войны мир был разделен между двумя сверхдержавами. Но поскольку холодная война основывалась на достигнутой двумя согласившимися на нее противостоящими силами договоренности о том, что геополитический баланс будет оставаться неизменным, и поскольку (несмотря на все публичные заявления о конфликте) это геополитическое соглашение никогда существенно не нарушалась ни одной из противостоящих сил, я предпочитаю рассматривать ее как организованный (а потому чрезвычайно ограниченный) конфликт. На самом деле, решения принимали США, командуя парадом, а их советские коллеги время от времени должны были ощущать на себе груз реального положения вещей.

В отличие от этого, в период 2000–2025 гг., как мне представляется, мы не сможем предсказать, кто именно будет «командовать парадом» — японцы в союзе с американцами или ЕС. Слишком сбалансированным будет их реальное экономическое и геополитическое могущество. Даже в таком простом и мало значительном деле, как голосование в международных организациях, не будет ни автоматического, ни легко достижимого большинства. В этой конкурентной борьбе, наверняка, будет совсем немного идеологических элементов. Основой ее будут почти исключительно соображения материальной выгоды. Это вовсе не означает, что конфликт станет менее острым; просто будет гораздо сложнее прикрыть его чистыми символами. Может случиться и так, что форма выражения этого конфликта будет все в меньшей мере политической и все в большей степени мафиозной.

Второе существенное различие будет определяться тем обстоятельством, что в 2000–2025 гг. в Китай и Россию может быть направлен основной поток мировых инвестиций, объемы которых могут быть сопоставимы с капиталовложениями, поступавшими в Западную Европу и Японию в период 1945–1967/1973 гг. Но это будет означать, что объем средств, предназначенных для всего остального мира, в 2000–2025 гг. должен будет отличаться от тех ресурсов, которые были ему предоставлены в указанный период. В 1945–1967/1973 гг. практически единственным «старым» центром, в который направлялись инвестиции, были Соединенные Штаты. В 2000–2025 гг. постоянные капиталовложения должны будут направляться в Соединенные Штаты, Западную Европу и Японию (а также в некоторые другие страны, такие как Корея и Канада). Вопрос в этой связи формулируется таким образом: сколько останется средств (пусть даже небольших) для остального мира, после того, как будут осуществлены инвестиции в «старые» и «новые» регионы? Ответ на этот вопрос: очевидно, их будет существенно меньше, чем в период 1945–1967/1973 гг.

Это, в свою очередь, приведет. к существенно иной ситуации для стран Юга (как бы они ни назывались). Если в 1945–1967/1973 гг. Югу еще перепадали какие-то крохи прибыли от развития мироэкономики, то в 2000–2025 гг. может случиться так, что даже таких крох им не достанется. Действительно, нынешнее отсутствие инвестиций (фазы «Б» кондратьевского цикла) в большинство регионов Юга скорее продолжится, чем возобновится с наступлением фазы «А». Между тем, потребности Юга не сократятся, а возрастут. Как бы то ни было, представление о процветании центральных регионов мира и о степени разрыва между Севером и Югом сегодня значительно более отчетливо, чем пятьдесят лет тому назад.

Третье отличие связано с демографией. В настоящее время численность населения мира развивается по той же самой парадигме, которая существует уже на протяжении приблизительно двух столетий. С одной стороны, в масштабах всего мира оно увеличивается. Это происходит в связи с тем, что у более бедных пяти шестых мирового населения снижается уровень смертности (по технологическим причинам), а уровень рождаемости в такой же пропорции не снижается (из-за отсутствия достаточных социально-экономических стимулов). С другой стороны, процент мирового населения в более богатых районах мира снижается, несмотря на тот факт, что снижение там уровня смертности существенно выше, чем в менее обеспеченных регионах, поскольку уровень рождаемости там снижается еще более значительно (главным образом, в связи со стремлением семей представителей среднего класса улучшить свое социально-экономическое положение).

Такая ситуация привела к демографическому разрыву, сопоставимому (или даже превосходящему) экономический разрыв между Севером и Югом. По правде говоря, этот разрыв уже существовал в период 1945–1967/1973 гг. Но тогда он был не столь велик, поскольку на Севере еще существовали ограничения уровня рождаемости культурного характера. Теперь эти ограничения в основном отброшены, причем произошло это именно в период 1945–1967/1973 гг. Демографические показатели 2000–2025 гг. отразят это значительно более острое неравенство социального развития в мире.

В результате можно ожидать усиления позиций защитников миграции с Юга на Север. Стремление к такого рода миграции будет вполне очевидно не только со стороны тех, кто готов к низкооплачиваемой работе в больших городах, но в еще большей степени со стороны значительно возросшего числа образованных людей в странах Юга. Кроме того, возникнет большая, чем раньше, тяга к переселению именно в силу биполярного раскола в зонах центра, а также в связи с последующим давлением, которое будут оказывать предприниматели с целью снижения затрат при найме мигрантов на работу (не только в качестве неквалифицированной рабочей силы, но и как сотрудников среднего звена).

Конечно, со стороны Севера последует (и она уже дает о себе знать) острая социальная реакция — призывы к введению более жесткого законодательства, направленного на ограничение социально-политических прав тех, кому удалось туда проникнуть. В результате de facto может быть, достигнут худший из всех возможных компромиссов: неспособность эффективно предотвращать въезд мигрантов в сочетании со способностью обеспечивать им политически неполноценный статус. В результате этого может так случиться, что приблизительно к 2025 г. в Северной Америке, ЕС и (даже) в Японии численность населения, в социальном плане: именуемого «южанами», будет составлять от двадцати пяти до пятидесяти процентов, а в некоторых областях и крупных городских центрах она может быть значительно выше. Но поскольку многие (возможно, большинство) этих людей будут лишены избирательного права (и, может быть, в лучшем случае они будут иметь лишь ограниченный доступ к пособию социального обеспечения), может сложиться ситуация, при которой те, кто будет иметь самую низкооплачиваемую работу в городах (и урбанизация достигнет тогда новых высот), будут лишены политических (и социальных) прав. Такого рода положение имело место в Великобритании и Франции в первой половине XIX столетия, и оно привело к вполне обоснованным опасениям того, что так называемые опасные классы камня на камне не оставят от существовавшего там порядка. В то время для преодоления этой опасности в промышленных странах было изобретено либеральное государство, гарантировавшее всеобщее избирательное право и социальное пособие для умиротворения низших слоев населения. В 2030 г. Западная Европа, Северная Америка и Япония могут оказаться в том же положении, какое сложилось в Великобритании и Франции в 1830 г. «Второй раз в виде фарса»?

Четвертое отличие между процветанием, царившем в мире между 1945 и 1967/1973 гг., и тем положением, которое может сложиться между 2000 и 2025 гг., будет в том, что средние слои в зонах центра окажутся в достаточно сложной ситуации. В период 1945–1967/1973 гг. именно они оказались в наиболее выигрышном положении. И в абсолютном, и в относительном отношении их численность значительно увеличилась. Столь же значительно повысился и их уровень жизни. Процент рабочих мест, соответствующих «средней страте» по уровню заработной платы, также резко возрос. Средние слои превратились в основную опору стабильности политических систем, они действительно стали их мощной поддержкой. Более того, квалифицированные рабочие — следующая за средними слоями экономическая страта, стали мечтать — ни много, ни мало — о том, чтобы войти в состав средних слоев через поддерживаемое профсоюзами увеличение зарплаты, получение высшего образования их детьми и стимулируемое правительством улучшение условий жизни.

Естественно поэтому, что общей ценой такого хода событий стал существенный подъем стоимости производства, постоянная инфляция и серьезные трудности с накоплением капитала. Нынешняя фаза «Б» кондратьевского цикла вселяет вполне обоснованные сомнения относительно «конкурентоспособности» и финансовых нагрузок государства. Эти сомнения не уменьшатся, а, наоборот, будут возрастать в ходе развития фазы «А» цикла, когда возникнут два остро между собой конкурирующих полюса развития. В этой ситуации можно ожидать постоянной тенденции к абсолютному и относительному снижению численности средних слоев в процессе производства, включая отрасли сферы услуг). Наряду с этим будет продолжаться нынешняя тенденция к сокращению государственных бюджетов, которая в конечном итоге несет самую большую угрозу средним слоям населения.

Политические последствия такого сокращения будут для среднего класса чрезвычайно тяжелыми. Образованные, привыкшие к удобствам представители среднего класса, оказавшись перед угрозой быть declassed[18], не останутся пассивными наблюдателями таких отрицательных изменений своего статуса и дохода. Мы уже видели их оскал в ходе всемирной революции 1968 г. Чтобы умиротворить средние классы, с 1970 по 1985 гг. им был сделан целый ряд экономических уступок. Страны, которые на это пошли, расплачиваются за эти уступки теперь, причем идти на них снова будет достаточно сложно, а если, тем не менее, к подобной практике вернутся, это скажется на результатах экономической борьбы между ЕС и японско-американским блоком. Как бы то ни было, капиталистическая мироэкономика будет поставлена перед достаточно жестким выбором: либо ограничивать накопление капитала, либо испытывать на себе последствия политико-экономического бунта бывших средних классов. Выбор этот будет печальным.

Пятое различие будет касаться ограничений экологического характера. С самого зарождения нынешней исторической системы предприниматели-капиталисты жили за счет экстернализации издержек. Одной из наиболее существенных экстернализованных издержек были расходы на восстановление экологического потенциала постоянно расширяющегося всемирного производства. Поскольку предприниматели не занимались восстановлением экологии, а правительства (во всем мире) не были готовы ввести достаточное для этой цели налогообложение, экологическая база мироэкономики постоянно сокращалась. Последний и самый значительный этап развития мироэкономики, имевший место с 1945 по 1967/1973 гг. истощил те ресурсы, которые еще оставались, в результате чего возникли движения «зеленых» и всемирная озабоченность проблемами окружающей среды.

В связи с этим, дальнейшее экономическое развитие в 2000–2025 гг. будет происходить при отсутствии необходимой экологической базы.

В этой ситуации возможен один из следующих трех исходов. Либо дальнейшее развитие будет заторможено, вследствие чего произойдет политическое крушение миросистемы. Либо экологическая база будет истощена в большей степени, чем это физически допустимо для Земли, что будет чревато такими катастрофами, как глобальное потепление. Либо, чтобы этого не допустить, необходимо будет всерьез отнестись к уплате высокой социальной цены, которой будет восстановление экологии и ограничение природопользования.

Если будет избран третий путь — путь коллективной ответственности, в краткосрочном плане являющийся наименее разрушительным, сразу возникнут ограничения, налагаемые на функционирование мироcистемы, Либо восстановление природы должно будет произойти за счет Юга, что еще более усилит неравенство между Севером и Югом и приведет к еще более напряженному и четко выраженному напряжению в отношениях между ними, либо расходы на это будет нести Север, что неизбежно приведет к снижению уровня благосостояния его жителей. Кроме того, какой бы путь в этом направлении ни был избран, любые шаги в направлении защиты окружающей среды неизбежно сократят уровень мировой прибыли (несмотря на то, что работа по восстановлению природы сама станет источником накопления капитала). Учитывая это второе соображение, а также острую конкуренцию между японско-американским союзом и ЕС, можно будет ожидать значительных махинаций, из-за которых будет страдать процесс восстановления природы, и в этом случае мы неизбежно вернемся либо к первому, либо ко второму исходу.

Шестое различие будет заключаться в том, что основные тенденции развития миросистемы будут характеризоваться стремлением к двум асимптотам: географической экспансии и снижению доли сельского населения. Капиталистическая мироэкономика теоретически достигла к 1990 г. такого уровня развития, который позволял включить в нее весь земной шар. Тем не менее, это прежде всего относилось к межгосударственной системе. Создание единой глобальной системы производства продуктов потребления приходится уже на более поздний период 1945–1967/1973 гг. Как бы то ни было, в настоящее время это относится и к тому, и к другому. В то же время, в рамках капиталистической мироэкономики на протяжении последних четырехсот лет происходил процесс сокращения численности сельского населения (иногда менее точно называемый пролетаризацией), причем на протяжении последних двухсот лет он развивался с нарастающей быстротой. В период 1945–1967/1973 гг. в развитии этого процесса произошел невероятный скачок — Западная Европа, Северная Америка и Япония практически лишились сельского населения, а на Юге это происходило хоть и в меньшей, но в достаточно значительной степени. Возможно, этот процесс завершится в период 2000–2025 гг.

Способность капиталистической экономики к экспансии в новые географические зоны исторически явилась основным условием для поддержания уровня прибыльности, и следовательно, накопления капитала. Это было весьма существенным средством, позволявшим противостоять постоянному повышению стоимости рабочей силы, обусловленному как ростом политического влияния рабочего класса, так и его увеличившейся ролью в процессе производства. Если бы в настоящее время ряды рабочего класса не пополнялись новыми его представителями, еще не имеющими достаточного политического влияния и не играющими достаточно важной роли в процессе производства, чтобы претендовать на значительную часть прибавочной стоимости, положение с накоплением капитала могло бы стать настолько же сложным, как и в связи с экологическим истощением. С достижением географических пределов и сокращением численности сельского населения трудности, вызванные политическим процессом снижения расходов, оказались настолько серьезными, что процесс дальнейшего накопления капитала становится уже практически невозможным. Реальные расходы на производство должны подняться во всем мире, а уровень прибыли вследствие этого должен снизиться.

Седьмое различие между наступающей фазой «А» цикла по Кондратьеву и предыдущей состоит в том, что теперь придется принимать в расчет социальную структуру и политический климат стран Юга. С 1945 г. доля средних слоев в этих странах в пропорциональном отношении значительно возросла. Это оказалось сравнительно несложным, поскольку до сих пор их численность была там ничтожна. Если их доля повысилась всего с пяти до десяти процентов населения, значит, пропорционально она увеличилась в два раза, но если учесть при этом общий рост численности населения, значит, в абсолютном выражении она возросла в четыре или шесть раз. И поскольку речь идет о пятидесяти — семидесяти пяти процентах населения планеты, мы сейчас говорим об очень большой группе населения. Будет чрезвычайно сложно удерживать этих людей в рамках такого уровня потребления, который они считают для себя минимально выносимым.

Кроме того, выходцы из среды этих средних классов — или местная номенклатура, в большинстве своем играли большую роль в процессе «деколонизации» в 1945–1967/1973 гг. Таково было положение тех, кто жил в регионах Юга, к 1945 г. остававшихся колониями (едва не вся Африка, Южная и Юго-Восточная Азия, страны Карибского бассейна и другие районы). Почти в той же степени это относилось и к тем, кто жил в «полуколониях» (Китай, часть Ближнего и Среднего Востока, Латинская Америка, Восточная Европа), где в разных формах развивались «революционные» движения, по природе своей сопоставимые с процессом деколонизации. В данной работе кет необходимости давать истинную оценку всем этим движениям. Достаточно будет остановиться на двух их характерных особенностях: в них принимало участие очень много народа, особенно представителей средних слоев. Всех этих людей переполнял политический оптимизм, приобретавший разные формы, который наиболее полно был выражен в лаконичном высказывании Кваме Нкрумы: «Ищите сначала царства политического, а все другое воздастся вам сторицей». На практике это означало, что средняя страта Юга (и потенциальная средняя страта) в какой-то степени была готова терпеть свой низкий экономический статус: они были уверены в том, что если им удалось прийти к политической власти за первый тридцатилетний период или около того, то они или их дети получат экономическое вознаграждение в следующие тридцать лет.

В период с 2000 по 2025 гг. не только не будут происходить процессы «деколонизации», которые раньше были в центре внимания этой «номенклатуры», внушая ей оптимизм, но и ее экономическое положение почти наверняка будет ухудшаться по причинам, о которых говорилось выше (концентрация внимания на Китае/России, увеличение в странах Юга численности самой номенклатуры, отмечаемое во всем мире стремление экономически ослабить позиции средних классов). Отдельным представителям номенклатуры Юга, возможно, удастся избежать такого ухудшения своего положения (то есть эмигрировать на Север). Но это лишь сделает положение тех, кто остался, еще более печальным.

Восьмое и последнее самое серьезное различие между прошлым и будущей фазой «А» кондратьевского цикла носит чисто политический характер: рост демократизации и упадок либерализма. Нельзя забывать о том, что демократия и либерализм — это не понятия-близнецы, скорее эти понятия друг другу противостоят. Либерализм возник как средство для противостояния демократии. Своим возникновением он был обязан стремлению обуздать опасные классы сначала в ведущих странах, а потом в рамках миросистемы в целом. Либеральное решение проблемы состояло в том, чтобы предоставить им ограниченный доступ к политической власти и ограниченную долю экономической прибавочной стоимости, в тех пределах, которые бы не угрожали процессу постоянного накопления капитала или государственной системе, на которую он опирался.

Лейтмотивом либерального государства в национальном масштабе и либеральной межгосударственной системы — во всемирном, является апологетика разумного реформизма, направляемого в первую очередь государством. Формула либерального государства, разработанная в странах центра в XIX столетии, — всеобщее избирательное право и государство благосостояния — работала просто замечательно. В XX в. аналогичная формула была применена к межгосударственной системе в форме лозунгов самоопределения наций и экономического развития развивающихся стран. Тем не менее, в силу невозможности создания государства всеобщего благосостояния во всемирном масштабе (за что, в частности, ратовала Комиссия Брандта), применение этой формулы дало осечку. Дело в том, что воплотить эту формулу в жизнь, не затронув основополагающий процесс накопления капитала на основе капитала, невозможно. Причина этого проста: старая формула работала в государствах центра, и успех ее основывался на скрытой переменной величине — экономической эксплуатации Юга в сочетании с направленным против Юга расизмом. На мировом уровне такой переменной существовать не может, она логически не может иметь места по определению[19].

Последствия этого для политического климата очевидны. В 1945–1967/1973 гг. либеральный реформизм достиг своего апогея: деколонизация, экономическое развитие и — самое главное — оптимистический взгляд на будущее господствовали повсеместно: на Западе, на Востоке, на Севере и на Юге. Тем не менее, с вступлением в следующую фазу «Б» кондратьевского цикла, когда процесс деколонизации завершился, а ожидавшееся экономическое развитие в большинстве регионов превратилось в отдаленное воспоминание, былой оптимизм угас. Более того, по причинам, изложенным выше, рассчитывать на то, что экономическое развитие в странах Юга станет реальностью в наступающей фазе «А» кондратьевского цикла, больше не приходится, и былой оптимизм, как нам представляется, развеялся навсегда.

Наряду с этим, постоянно нарастало стремление к демократизации. Демократия, по сути своей, противостоит власти и авторитаризму. Она воплощает собой стремление к равному влиянию на политический процесс на всех уровнях и к равному участию в системе социально-экономического вознаграждения. Главным сдерживающим фактором этих стремлений был либерализм, обещавший неизбежное постепенное улучшение положения путем проведения разумных реформ. Вместо выдвинутого демократией требования равенства сейчас либерализм предлагал надежды на будущее. Этот вопрос достаточно обсуждался не только просвещенной (и наиболее могущественной) половиной мирового истеблишмента, но и традиционными антисистемными движениями («старыми левыми»). Основной установкой либерализма была надежда, которую он предлагал. Но в той степени, в которой мечты увядают (как «изюм на солнце»), либерализм как идеология умирает, и опасные классы вновь становятся опасными.

Вот так, тогда и туда мы, по-видимому, и направимся, когда в 2000–2025 гг. наступит следующая фаза «А» кондратьевского цикла. Хотя может создаться впечатление, что в некоторых отношениях это будет период необычайного подъема, в других областях дело будет обстоять гораздо хуже. Вот почему мне представляется, что мир, стабильность и законность будут в эти годы дефицитом. В результате воцарится «хаос», который явится ни чем иным, как расширением амплитуды обычных колебаний системы с кумулятивным эффектом.

Я полагаю, что произойдет целый ряд событий, ни одно из которых не станет явлением нового порядка. Отличием может быть неспособность к ограничению их напора с тем, чтобы заново восстановить некое равновесие системы. Вопрос здесь сводится к тому, какой степени достигнет такое отсутствие способности к ограничению этого напора?

1) Способность государств к поддержанию внутреннего порядка, возможно, снизится. Уровень поддержания внутреннего порядка всегда колеблется, и фазы «Б» кондратьевского цикла печально известны как трудные в этом плане периоды; тем не менее, в рамках системы в целом на протяжении последних четырехсот-пятисот лет внутренний порядок неуклонно возрастал. Это явление можно назвать развитием «государственности».

Конечно, за последние сто лет имперские структуры в рамках капиталистической мироэкономики (Великобритания, Австро-Венгрия, а в самое последнее время СССР/Россия) развалились. Однако в данном случае более пристального внимания заслуживает историческое становление государств, организованных их гражданами на развалинах распавшихся империй. К числу таких стран относились Великобритания и Франция, Соединенные Штаты и Финляндия, Бразилия и Индия. Таковы также Ливан и Сомали, Югославия и Чехословакия. Распад, или крах, последней очень отличается от распада «империй».

Существует мнение о том, что развал государственности в периферийной зоне можно не принимать в расчет, поскольку он либо предсказуем, либо с геополитической точки зрения не имеет большого значения. Однако он противоречит магистральной тенденции, причем ослабление порядка сразу в слишком многих странах налагает серьезные ограничения на функционирование межгосударственной системы. Однако самую большую опасность представляет собой перспектива ослабления государственности в зонах центра. И сам факт расстройства либерального институционального компромисса, проявляющийся, как мы показывали выше, в настоящее время, означает развитие этого процесса. На государства обрушивается поток требований обеспечить как безопасность, так и благосостояние граждан, которые они политически не в состоянии удовлетворить. В результате происходит постепенный процесс приватизации как безопасности, так и благосостояния, который ведет нас вспять от того направления, в котором мы двигались на протяжении пятисот лет.

2) Межгосударственная система на протяжении нескольких сотен лет также становилась более упорядоченной и регулируемой — от Вестфальской системы[20] через Священный Союз[21]) до ООН и входящих в нее государств. Существовало негласное мнение о том, что мы облегчаем свое положение, двигаясь в направлении создания функционального всемирного правительства. Буш в состоянии эйфории провозгласил неизбежность его образования в качестве «нового мирового порядка», и это его заявление было воспринято с изрядной долей цинизма. Угроза «государственности» и угасание реформистского оптимизма, напротив, расшатали межгосударственную систему, фундамент которой и без того всегда был достаточно шатким.