§ 2. Эстезиология – наука о сенсорном опыте

§ 2. Эстезиология – наука о сенсорном опыте

Одной из основных заслуг Штрауса является изучение основополагающей сферы функционирования человека – области сенсорного опыта. Область знания, которая занимается его исследованием, он называет эстезиологией.

В работе «Психиатрия и философия» Штраус обращается к «Критике чистого разума» Канта и отмечает, что Кант «предлагает нам начинать с человека, но нигде в этом огромном труде не говорит о нас как о живых телах, подвижных существах»[637]. Сенсорная сфера при этом рассматривается как низшая сфера восприятия мира, как совокупность данных для последующего, более высокоорганизованного синтеза. Такая концепция сенсорного опыта, продолжает он, является попыткой рассматривать человека в традициях физико-математического знания и не отвечает задачам его целостного рассмотрения. В противовес таким традиционным идеям ученый и развивает свою эстезиологию.

Штраус анализирует мир ощущений еще в работе немецкого периода «Vom Sinn der Sinne»[638]. Сама сфера опыта – это основное пространство, на которое направлено его внимание: «Опытная реальность – это не тема теоретических суждений. ‹…› Мы переживаем реальность в личных отношениях; она не отделена от нас; как живое существо я являюсь ее частью; она воздействует на меня в своей поразительной фактичности; я охвачен ею и пойман. ‹…› Опыт реальности предлогичен…»[639].

Штраус противопоставляет эстезиологию той традиции, которую в физиологии и психологии ощущений установил Р. Декарт, а также представил в своих работах Дж. Локк и другие эмпирики. Современная психология и психиатрия, по его мнению, в своих методологических и онтологических основаниях отсылают к этой традиции. Он считает, что Декарт со своим методом сомнения вытеснил сенсорный опыт за границы области достоверности. Следствием такого подхода стало постулирование того, что истинность и реальность достижимы только путем умозаключения и поэтому являются функциями суждения. Именно в теоретической системе Декарта, на взгляд исследователя, берет свое начало полное недоверие к повседневному дологическому жизненному опыту. «Другими словами, – пишет он, – дологическая сфера непосредственного восприятия реальности исчезла, что стало громадной потерей для психиатрии, поскольку б?льшая часть психотических переживаний, таких, как галлюцинации и бред, принадлежит именно этой области»[640].

Но этим влияние Декарта, как считает Штраус, не ограничилось. Еще одной его «заслугой» стало добавление к ранее использовавшимся терминам «ум», «душа», «интеллект» нового понятия – «сознание», которое трактовалось им как бестелесная мыслящая субстанция. Мир начали делить на внутренний, находящийся в пределах сознания, и внешний, выходящий за его пределы. Между миром и сознанием образовалась пропасть. Но и это еще не все. Следствием введения термина «сознание» стало понимание сенсорного опыта лишь как совокупности сенсорных данных, набора ощущений. Эти ощущения в концепции Локка окончательно стали принадлежностью сознания и перестали считаться свойством и характеристикой самого предмета. Поскольку ощущения помещались в сознание, они не несли никакой информации о внешнем мире, т. е. признавались чисто субъективными. «Как мы видим, – пишет Штраус, – точка отсчета везде одинакова – утверждается, что сознание со всем его богатым содержанием отделено от всего мира и находится наедине с собой. Из такого солипсистского заключения нет выхода»[641].

Такая концепция сознания и мира приводит к субъект-объектной дихотомии. Существование человека раскалывается на субъективный мир сознания и объективный мир предметов и явлений. Опыт отдаляется от мира. Но это не убивает самого опыта и самого Lebenswelt, а лишь ведет к их неадекватной интерпретации. «Физик, – пишет Штраус, – никогда не отходит от берегов Lebenswelt. На самом деле редукция Lebenswelt имплицитно предполагает его существование»[642].

Великолепным примером картезианства в медицине, как считает Штраус, является учение И. П. Павлова об условных рефлексах, именно оно наглядно демонстрирует все ошибки этой парадигмы, в частности, метафизический рационализм и искоренение феноменального. Первый выражается в исконной установке материалистической физиологии – понимании человека как организма, как механизма, подобного физическим. Следствием такого понимания является постулирование необходимости его объективного рассмотрения, эталоном объективности при этом опять-таки выступает классическая механика. Считается, что как физическое тело организм взаимодействует с окружающей средой и в своих реакциях реагирует на ее воздействия. Результат такой трактовки – искоренение всех проявлений феноменального: любые живые проявления жизни (страдание, переживание боли, непосредственное поведение) как у животных, так и у человека не принимаются этой однозначной системой.

Обобщив предложенную Штраусом критику картезианства, можно назвать следующие негативные для медицины положения: 1) выделение двух обособленных субстанций, влекущее разделение психики и тела, а также психики как внутреннего мира и окружающего нас внешнего мира; 2) трактовка ощущений как низшего и несовершенного уровня познания и восприятия; 3) включение в сознание не только отражения внешнего мира, но и внутреннего познания; 4) понимание тела, в частности тела человека, как машины, части которой могут приводиться в движение без участия души и психики; 5) трактовка времени как совокупности отдельных моментов.

Штраус отмечает, что, следуя за Хайдеггером, он отвергает традиционную для классической науки дихотомию субъекта и объекта, но тем не менее выходит за рамки предложенного самим философом концепта бытия-в-мире. Этот концепт, на его взгляд, объясняет существование человека, но является онтологическим по своему характеру и поэтому не может быть применен к исследованию сенсорного опыта. Именно поэтому он и начинает разработку своей эстезиологии.

Обосновывая свой, как он говорит, «феноменологический подход» к сенсорному опыту, Штраус выдвигает ряд положений:

1. Все утверждения об иллюзорном характере сенсорных данных и реальности нервных механизмов являются метафизическими предположениями, которые должны быть оценены как части метафизической системы, в которую они входят;

2. Обесценивание роли сенсорного опыта только подтверждает то, что при этом отрицается, поскольку ученый во время своей работы по-прежнему остается частью привычного нам мира;

3. Несмотря на все усилия, иллюзия никогда не исчезает;

4. Психолог-наблюдатель использует двойной стандарт: хотя он и сводит поведение наблюдаемых субъектов к нервным механизмам, себя он наделяет привилегированным статусом; он продолжает видеть и наблюдать и мозг, и поведение в макроскопическом мире;

5. В каждом нейроанатомическом исследовании и нейрофизиологическом эксперименте участвуют два мозга: наблюдающий и наблюдаемый. К обоим должны применяться одни и те же правила. Поведение наблюдателя можно считать функцией нервных механизмов, ответом на стимулы. Но соблюдение такого правила уничтожает саму возможность исследования[643].

Отстаивая центральный для разработанной им эстезиологии тезис – «чувственное ощущение не является формой познания»[644], – Штраус подчеркивает, что основной целью его работ является описание и определение сущности непосредственного ощущения (Empfi nden), но не ощущения испытываемого (Empfi ndungen). Уже в самом выборе понятия он, по его собственному убеждению, определяет область своего исследования, совершенно забытую в картезианской психологии и психопатологии. По сути, он стремится предложить ориентиры новой парадигмы психиатрии, в основании которой в отличие от старой классической психиатрии XIX в. с ее картезианским базисом лежит феноменологическая философия. Критикуя картезианские основания психологии и психиатрии, Штраус фактически вскрывает те установки, диссоциация которых с предметом исследования психиатрии и ее первостепенной областью интереса (человеком) привела к кризисным явлениям и неспособности описать мир и непосредственное переживание психически больного человека: «Наши проблемы – это проблемы нашей эпохи; они заданы исторически актуальным, пред-рефлексивным и пред-артикулируемым языком нашей эпохи. ‹…› Никто не стоит у истоков. Едва мы начинаем размышлять, мы продолжаем мысль предшественников»[645].

Эстезиология идет от противоположной картезианству перспективы – представляет непосредственный сенсорный опыт, свободный от традиционных предрассудков. Она изучает, каким образом человек функционирует в мире, и каковы его особенности по сравнению с другими живыми существами. Л. Бинсвангер в комментарии к одной из работ исследователя, стремясь дать характеристику его раннему творчеству, отмечал: «Все работы Эрвина Штрауса, за исключением чисто неврологических, вращаются вокруг одной центральной темы: формы и законы, по которым в ситуации здоровья и болезни формируются структура и особенности развития человеческой индивидуальности. Касается ли он исследования времени и опыта пространства или того типа поведения человека по отношению к окружающим его людям, который может быть рассмотрен на примере суггестивных отношений, или только модуса и пути, которым человеку противостоит мир событий, в который забрасывает его судьба, внимательный взор Штрауса неизменно обращен к всеобщим формам человеческого опыта»[646].

Миром, в котором встречаются человек и животное, является мир ощущений – общий мир симбиотического понимания, где люди понимают животных, а животные – людей. Миры животных и людей, на взгляд Штрауса, чрезвычайно похожи. Животное взаимодействует с миром посредством его проявлений – звуков, запахов и т. д. – и тот открывается для животного лишь как отдельные части. Люди, так же, как и животные, в своем восприятии мира и окружающих воспринимают отдельные моменты выражения и отвечают на них. «В общении с другими людьми мы реагируем на бесконечное множество моментов выражения…»[647], – пишет Штраус.

Ощущение поэтому развертывается вне сферы мышления и представляется непосредственным взаимодействием с миром. Важнейшая черта этого мира – отсутствие в нем знаков. Этот мир нем и предлогичен. «Безмолвный мир ощущения – это мир без знаков»[648], – подчеркивает Штраус. То, что притягивает или отпугивает человека, не является признаком: цвет или звук, запах или движение не несут знак притягивающего или отталкивающего. Они сами по себе конституируют пугающее и отталкивающее и вызывают непосредственную реакцию, которая, опять-таки, не является следствием осмысления и реагирования, но есть инстинктивный акт.

Эта власть безмолвного мира ощущения очень хорошо заметна в патологических состояниях, в частности, в фобических неврозах. Страхи одержимого фобией кажутся нормальному человеку смешными и необоснованными, но больной фобией, несмотря на то, что, описывая свои страхи сосредоточивается на вызвавших их событиях и объектах, ощущает страх непосредственно, без всякого осмысления и опосредования разума. Он отнюдь не понимает, что ему страшно, он не испытывает страх, но ощущает всем своим телом, всем своим естеством, он переживает не страх чего-то, а страх как таковой – то, чего он страшится, принципиально невыразимо на уровне языка[649].

Эстезиология показывает, что мир един, но предстает перед нами состоящим из множества объектов и разделенным на разнообразные аспекты. При этом множественность связана с единством, разнообразие – с комплиментарностью. В отличие от других живых существ, человек наделен способностью переживать мир и является переживающим существом. Кроме того, человек обнаруживает себя в мире, но не открывает внешний мир в своем сознании, в одно и то же время человек переживает и себя, и мир. Штраус пишет: «Опыт не возникает в пределах изолированного организма, который осознает себя, свои „ощущения“ до того, как осознает мир. Базисным феноменом сенсорного опыта является то, что мы одновременно осознаем мир и самих себя; не по одному, не один за другим»[650]. Рено Барбара, опираясь на положение о том, что ощущение связано с непосредственностью живого существования и мира, заключает, что «своеобразие идей Штрауса состоит в рассмотрении сенсорного опыта в экзистенциальном ракурсе»[651] и отмечает, что основным следствием такой трактовки является полное разделение ощущения и знания как двух самостоятельных типов связности с миром.

Сенсорный опыт имеет свое «что», составляемое видимыми объектами, с которыми человек соприсутствует в мире. Поскольку объект не изменяется в процессе восприятия, а остается все тем же объектом, он представляется человеку как Другое, постигается как Другое. «Что» сенсорного опыта, несмотря на все изменения перспективы, всегда сохраняет константность, и даже если ломается или изменяется зримый объект, наше видение этого объекта остается прежним. При этом «что» никогда не являет себя полностью, каждый видит только его часть. Например, цвет для нас непостижим, поскольку мы прикасаемся к цветной вещи, а не к цвету. «Если мы посмотрим на одно и то же что с меняющихся точек зрения, как бы обойдя объект, то воспримем каждый вид другого как одну из фаз нашего собственного существования»[652], – отмечает Штраус.

Мир ощущения является миром со-бытия (Mit-Sein), вовлекающим как субъекта, так и предмет: субъекта в его собственном бытии и предмет как развитие событий мира. «Я, – указывает исследователь, – существую лишь тогда, когда что-либо происходит и происходит только для меня, в то время как я существую. Ощущение теперь не принадлежит ни исключительно объективности, ни исключительно субъективности, но принадлежит и тому, и другому. В ощущении для переживающего развертывается одновременно и „я“, и мир, в ощущении он переживает себя и мир, себя в мире, себя с миром»[653].

Отношения «я – Другой» лежат в основе сенсорного опыта. Именно их, по мнению Штрауса, и уничтожила классическая наука, которая трактует сенсорный опыт как взаимодействие двух тел. Отношения «я – Другой» в этом случае разрушаются, точнее, Другой остается, но при этом максимально извращается. Восприятия Другого не составляют здесь целостности, а предстают лишь как отдельные акты. Мир, который мы воспринимаем, в этом случае – субъективный образ в сознании человека, что, как считает Штраус, исключает непосредственное взаимодействие «я» и Другого.[654]

Итак, объект – это всегда другой, переживаемый как другой. Он одновременно является и частью наблюдателя, поскольку наблюдается, и не является таковой, так как объект представляется ему другим. В результате такого опыта постигается и пространственная характеристика мира, «здесь» человека предстает как противоположность «там» другого. В процессе взаимодействия мир внешний и внутренний не разделяются, примат осознания себя над осознанием внешнего мира отсутствует, есть лишь связка «я-и-другой». Переживание мира и себя присутствуют одновременно, но при этом мир не одинаков для всех людей, каждый своим особым способом постигает один и тот же объект, постигает другого как другого.

Термином «Другой» Штраус обозначает всю совокупность явлений сенсорного опыта: неживых и живых существ, человека и животных. В некоторых своих работах синонимично термину «Другой» он использует греческое понятие «Чужой» (Allon). Обобщая свои идеи, Штраус в работе «Норма и патология отношений Я – Мир» приводит десять тезисов, характеризующих отношение «я» к Другому:

1. Мы встречаем другого при непосредственном взаимодействии, и поэтому отношение к Другому является взаимным отношением. Другой не является призраком, приходящим в сознание из внешнего мира, он возникает в столкновении с объектами;

2. Мы можем приблизиться к Другому, но он всегда остается на расстоянии. Мы не можем «поглотить» его, поскольку отношение с Другим требует определенной степени независимости обеих сторон;

3. Другой как таковой доступен пониманию;

4. Хотя отношения с Другим и взаимны, это всегда неравные отношения. Другой всегда является окружающей человека целостностью, и поэтому открывается лишь с одной стороны, как часть целого, которая связана с другими частями;

5. Отношения «я – Другой» разворачиваются во времени. Отдельные части Другого не подобны сменяющим друг друга слайдам, спроецированным на экран. Настоящее – это лишь сгусток Другого в горизонте времени;

6. Настоящее предполагает будущее, но оно непредсказуемо, поэтому человек различными способами пытается преодолеть страх перед неизвестным и предугадать или превзойти Другого;

7. Ситуация взаимодействия с Другим не ограничена четкими рамками и не погружена в пустоту, она является незаконченной и поэтому стремится к завершению. Она отсылает к различным частям Другого и целостности, которой она принадлежит;

8. Мы осведомлены о двойном порядке сенсорного опыта: порядке нашего наблюдения и порядке наблюдаемых вещей. Эти два порядка взаимодействуют, но не совпадают. Основной проблемой при этом становится константность восприятия, то, каким образом различные аспекты окружающего мира могут составлять единое целое;

9. В нашем физическом существовании мы ограничены фрагментами Другого, мы можем воспринимать лишь одну часть за другой. Целостность нам недоступна. Мы пытаемся овладеть ею посредством языка или других символических средств, что позволяет сломать границы физического существования. Символическая репрезентация дает нам власть над целостностью, в которую мы погружены, однако даже в этом случае мы не можем ее охватить;

10. В пространственно-временном порядке мы перемещаемся от целостности к «здесь и теперь» и определяем актуальное настоящее через его отношение к целому, которое само по себе никогда не явлено в нашем сенсорном опыте[655].

Штраус отмечает, что естественные науки считают ощущения лишь инструментами, начальным этапом получения знаний и придают им только гностический смысл. Однако их основной функцией является не познание, но коммуникация между человеком и миром, а точнее – между человеком и Другим. «Сенсорный опыт – это не форма познания. Он не является ни предварительной стадией, ни низшей формой познания по сравнению с высшими формами – восприятием, представлением, мышлением…»[656], – пишет он.

В стремлении к знанию человек отдаляется от непосредственного существования, пересекает границы «здесь» и «сейчас». В противоположность знанию, которое можно выразить в формуле «что-то происходит в мире», сенсорный опыт принадлежит конкретному человеку, его формула – «что-то происходит со мной в мире». Реальность сенсорного опыта не достигается в результате умозаключения, это не утверждение о некоторых событиях. Она переживается непосредственно и означает не порядок и взаимосвязь вещей, а их связь с человеком. Поэтому взаимодействие с Другим раскрывает и еще один момент ощущений – патический. Патическая сторона ощущения – это непосредственная коммуникация с вещами, в основе которой лежат различные модусы их сенсорной данности[657]. Объекты привлекают или отталкивают человека, они захватывают его. Именно это стоит за патическим моментом ощущения. Но не только объект привлекает или отталкивает, отношение к Другому в сенсорном опыте всегда интенционально. «Интенциональное отношение к другому, – пишет Штраус, – позволяет нам наконец-то понять порядок и отношение одного объекта к другому в физическом мире»[658].

По этим причинам еще одной сущностной характеристикой человека как переживающего существа, по мнению Штрауса, является движение. Оно свойственно человеку, поскольку он всегда стремится выйти за свои пределы, всегда направлен к другому. Дистанция, направление и окружение принадлежат первичному содержанию сенсорного опыта. Человек не смог бы встретить Другого как такового, если бы не обладал определенными границами, но он не мог бы быть определенным, если бы в отношении к нему не проявлялась активность. Таким образом, движение и сенсорный опыт постоянно взаимодействуют. «Ни моторная сфера, ни сенсорная сами двигаться не могут, но я могу. Спонтанное движение может принадлежать только единому живому существу, а не отдельной его части»[659], – подчеркивает Штраус.

Для описания того пространства непосредственного взаимодействия, в которое погружен человек в дологическом мире, Штраус вводит понятие «схватывание выражения» (Ausdruckserfassen) как первоначального акта восприятия. Это схватывание относится к пониманию как ощущение к восприятию: понимание – это разновидность познания, но на ступени схватывания выражения мы ничего не познаем. Мы объединяемся с миром в непосредственном взаимодействии, сливаемся с ним в единстве направленности и пути. «Основанное на выражении-схватывании единство, – указывает Штраус, – увлекает и изменяет нас самих, оно удерживает и ограничивает нас, когда мы схватываем мир в познании и принимаем его…»[660]. Таким образом и структурируется горизонт взаимодействия. В процессе познания человек может одновременно видеть несколько направлений, в схватывании же мира он, так или иначе, сливается лишь с одним.

Проблема выражения, как считает Штраус, традиционно расходится на два вопроса: 1) вопрос об отношении выразительных движений ко внутренним процессам и 2) вопрос о возможности и адекватности понимания этих отношений, а следовательно, вопрос о символическом смысле движений для наблюдателя. Но такая постановка ошибочна, поскольку мы не схватываем посредством движений и жестов внутренний психический мир других людей. Мы всегда уже погружены в пространство непосредственного взаимодействия, где схватываем других через нашу собственную позицию и собственное направление (Richtung), т. е. не в наличности (Bestand), а в его актуальности (Aktualit?t).

Пространство мира ощущения, на взгляд Штрауса, соотносится с пространством мира восприятия как ландшафт с географией[661]. В ландшафтном пространстве, по его мнению, мы окружены горизонтом, и когда мы перемещаемся, горизонт перемещается вместе с нами. Географическое пространство, максимально наглядно представленное на географической карте, в противоположность ландшафтному не имеет горизонта. В ландшафте мы перемещаемся от одного места к другому, связанному отношениями соседства, поэтому соприкасаемся лишь с частичным пространством, здесь, в отличие от географии, нам никогда не доступно целостное пространство, и мы никогда не устанавливаем связь целого и части. Ландшафтное пространство поэтому не поддается систематизации и не укладывается в систему пространственных координат, в нем невозможно создание маршрута и плана.

В этом непосредственном взаимодействии все схватываемые нами состояния имеют коммуникативное содержание и не являются лишь внутренними состояниями, лишенными внешнего мира. Именно поэтому ощущение предстает в теории Штрауса как симпатетическое переживание (sympathetisches Erleben), направленное на разделение и объединение, на физиогномический характер притягивающего и отпугивающего. В ощущении мы переживаем себя как целостность в единстве с нашим миром. Вариации этого взаимодействия Штраус называет коммуникативными модусами, отмечая сходство этого понятия с выражением Ясперса «экзистенциальная коммуникация». Примерами таких коммуникативных модусов он называет зрение, слух и т. д.

Каждая модальность имеет свое значение: глаз является агентом идентификации и стабилизации, ухо – органом восприятия реальности происходящего. Звук и слух обладают темпоральной организацией, тогда как зрение безвременно, именно поэтому в визуальной сфере мы воспринимаем движение как смену места, в аудиальной – как темпоральную последовательность меняющихся данных. Кроме того, другой в визуальной сфере появляется на расстоянии, напротив, слушающему другой навязывается, слушание всегда предполагает послушание.

Все коммуникативные модусы, по мнению Штрауса, наделены специфическими для них качествами, которые характеризуют их как способы взаимосвязи с миром. Одним из таких качеств, на котором он подробно останавливается, является яркость (Helligkeit). Существует яркость запаха, оптическая, акустическая яркость, они отличаются друг от друга, но тем не менее поддаются сравнению. В этом плане яркость родственна расстоянию, и, как подчеркивает Штраус, не синонимична яркому звуку или свету. «В интермодальных феноменах яркости, – пишет он, – мы переживаем нашу связность с миром…»[662]. Эти явления не отражают характеристики предметов, но раскрывают жизненную свободу, проявляющуюся в отношениях с миром.

Точно таким же феноменом свободы действий и отношений с миром, а отнюдь не отражением пространственного порядка, является связь «внутри-снаружи», которая может представляться как включенное, исключенное и замкнутое на себе самом бытие. Граница «внутри-снаружи» не проходит по поверхности тела, отделяя «я» от окружающего мира. «Тело – посредник между мной и миром. Оно не принадлежит полностью ни к внутреннему, ни к внешнему»[663], – пишет Штраус, и эта фраза практически полностью совпадает с той, которую произносит в своей «Феноменологии восприятия» Мерло-Понти. Отношения внутреннего и внешнего, по мнению Штрауса, ни в коем случае не должны пониматься пространственно, поскольку тело выступает посредником в отношениях, но не границей в расстоянии. Вещи вообще, на его взгляд, не имеют никаких физических границ как таковых, эти границы – лишь показатель отношения вещи или нас самих к целостности мира.

Многообразие модальностей и отношений с Другим обусловливает вариативность и многосоставность различных патологических феноменов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.