«Парнас», декаданс, символизм
«Парнас», декаданс, символизм
80-е годы для русской литературы характерны французской ориентацией.
«Парнас»
Поздний романтизм во Франции, главным представителем которого был Виктор Гюго, впитал в себя некоторые черты классицизма. Из этого течения, соединившего романтизм с классицизмом, вышла школа парнасцев.
Парнасцы стремились воплотить высокую эмоциональность романтизма и вместе с тем сохранить пластичность классицизма. Они выработали свою идеологию: провозгласили примат эстетического начала. Единственно ценное, единственно убедительное в жизни — это красота формы, красота гармонически спаянной мысли. Эстетизм парнасцы сочетали со скептицизмом, вообще характерным для Франции. Борьба во имя истины не нужна. Красота формы, спокойная изящная беседа — вот что достойно человека. Эстетизм и скептицизм привели парнасцев к индивидуализму. Главные представители этого течения: Теофиль Готье, Леконт де Лиль, Жозе Эре дна. Их заслуга — создание значительной и совершенно оригинальной формы.
Декаданс
Из новых молодых сил «Парнаса», которые стали отходить от него и создавать новое направление, выдвигаются Бодлер, Верлен и Малларме; последний был главным образом теоретиком. Они назвали себя проклятыми поэтами, так как резко восстали против сложившихся традиций. Для них характерны любовь к скандалам, желание шокировать буржуазное общество, провозглашение одинокого в обществе человека. Конечно, и они были эстетами, скептиками и индивидуалистами. Так что декаденты восприняли идеи парнасцев, но довели их до крайности.
Новой у декадентов явилась теория вырождения. На основании того, что во Франции рождение не превышало смертности, они пришли к выводу, что культура гибнет. Мы знаем, что мы умираем, но и смерть может быть прекрасна. Они стали воспевать красоту старости, красоту разложения и смерти. Воспевали и красоту косметики: искусственная красота выше естественной, все естественное грубо и пошло.
Гораздо значительней теории упадка и разложения была у декадентов теория аморализма. Этому способствовала несколько ложная фарисейская мораль, характерная для Франции. Рядом с чрезвычайной распущенностью нравов, за исключением самого высшего общества, существовало чрезвычайное фарисейство: делай, что хочешь, было бы шито-крыто{195}. Уже парнасцам с их скептическим эстетизмом был чужд морализм; они просто недолюбливали моральный пафос. Декаденты пошли дальше: они стали утверждать, что истинная красота вне добра и зла, даже, скорее, зло. Зло может порождать самые прекрасные цветы — цветы зла. Порочность, злая красота, эстетика зла выступает у декадентов на первый план. Они ввели в поэзию такие чувства, которых раньше стыдились, и этим обогатили ее. Они утверждали, что нормы, которыми мы связаны, коверкают, уродуют нашу душу, не дают проявиться ее тайникам и богатствам. Мы и не подозреваем, какие в душе таятся бесконечности по сравнению с исчерпаемостью внешнего мира и внешней жизни. Нужно дать голос всему тому, что есть в человеческой душе{196}.
К таким поэтам можно отнести и американского поэта Эдгара По. По — романтик, его эпоха — это эпоха романтизма. Прожил он очень жалкую жизнь, предавался различным наркозам и умер от белой горячки в 49-м году. В свое время По не был замечен; впервые его как бы открыли декаденты.
Символизм
Внутри поэзии декаданса начинает складываться новое течение — символизм. Символисты провозгласили неизмеримость внутренних переживаний. Поэзия, работая образами внешнего мира, не в состоянии адекватно выразить внутренний мир человека. Язык глубоко отстает от внутренних понятий: он лишь образами, принадлежащими внешнему миру, определяет внутренний мир. (Пример: глубокая грусть.) Поэтому в поэзии слово должно быть символом. Но потом символисты углубили понятие символа и от языка перенесли его на весь мир. Из узко эстетического символизм перешел в философское мировоззрение. Этим он сближается с ранним немецким романтизмом. Но потом он прошел как бы обратный путь: отказался от символистского мировоззрения и остался только эстетическим методом. Этот своеобразный путь назад, который проделал символизм, особенно характерен для России.
Эстетическую сторону символизма его представители соединили с идеалистической философией. Но их философские обоснования были довольно примитивны. С одной стороны, они приблизились к достаточно примитивной области философии Шопенгауэра, где все рассматривается только как знаменование, с другой — большую роль в судьбах символизма сыграл Ницше.
Основа учения Ницше — индивидуализм. Индивидуализм приводит к самому совершенному развитию личности. Не человечество является целью исторического движения, а личность. Назначение массы — создание личности. Все в истории — средство и материал для личности.
Рядом с индивидуализмом Ницше проповедует аморализм. С его точки зрения, только там, где нет силы, где сила пошла на убыль, стремятся к укреплению в морали. Мораль есть порождение слабости, самозащита слабых против сильных. Христианство — реакция слабого юдаизма против сильного Рима. В свою очередь Рим принял христианство как самозащиту во времена разложения. В эпоху Возрождения, когда люди стали богаты, когда люди стали счастливы и довольны, христианство пошло на убыль.
Аморализм Ницше сочетает с культом воли, и в этом он близок Шопенгауэру. Шопенгауэр больше всего ценил в человеке волю — то металлическое, что существует в человеке рядом с разумом и чувством.
Индивидуализм, аморализм, волюнтаризм порождают культ жизни. Ницше обвинял современную ему культуру в боязни жизни, призывал к любви к жизни, какой бы она ни была. Ценна жизнь, та, что есть, а не та трансцендентность, которая выдумана религией. Вот те стороны учения Ницше, которые воспринял символизм. Следует сказать, что само учение Ницше гораздо глубже, глубже теми противоречиями, которые оно содержит{197}.
Символизм захватил всю Европу, но наиболее яркое выражение он получил во Франции, в Германии и в России.
Французский символизм
Во Франции резкого кризиса символизма не было. Символизм там рассасывался постепенно и еще до войны 14-го года вылился в другие течения.
Первоначально французский символизм был только эстетическим учением. Слово поэтического языка понималось как иероглиф, заключающий в себе тайну. Пафос противопоставления слову прозаическому слова поэтического был и у романтиков. Они считали, что если в жизни слово адекватно выражает понятие, то в поэзии оно обогащается косвенными возможностями. Поэтическое слово вообще символично. Но если бы это было так, то не возникла бы особая школа символистов, разработавшая свои поэтические методы.
С точки зрения символистов, слово — лишь намек, который создает ассоциации. Но ассоциации никогда нельзя раскрыть до конца. Они ведут нас как лучи к какому-то несказанному солнцу, которое мы можем только предчувствовать. Здесь созвучие лежит за пределами реального совмещения. Поэтому поэзия символизма есть поэзия намеков. Таков первый этап символизма.
Затем наступил второй этап: поэт становится магом. Он уже не намекает на сущность явления, а прямо исповедует его.
Первый, ассоциативный символизм ищет символы повсюду, готов использовать символ в деталях житейского обихода. Поэт хочет намекать, а выбора для намеков он не знает: всякая символика хороша. Во втором периоде поэзия объявляется мистической. Ей предоставляется право выбирать лишь особые, немногие поэтические символы.
Что касается косвенных достижений символизма, то они очень велики. Во французской поэзии была принята эстетизация. Малейшее недопустимое, по их мнению, слово оскорбляло. (Это имело как положительную, так и отрицательную сторону.) Символисты сразу восстановили свободу слова, сделали слово свободным. То же они перенесли на ритмы, метры и жанры, вообще на форму. Появились малые формы. Одним из замечательнейших представителей малой формы является Метерлинк. Он создал миниатюрные драмы, построенные не столько на коллизии, сколько на символическом соотношении рядов и их противопоставлении{198}. То же замечается и в прозе. Конечно, говоря о косвенных достижениях символизма, нужно сказать, что многое сделали в этом отношении декаденты. Но у декадентов все новшества были направлены на эффект, на скандал; это были новшества ради новшеств, что никогда не прививается. У символистов же новшества нашли глубокие основания; они знали, что делают. Таков французский символизм и его эстетическая сторона.
Немецкий символизм
В Германии символизм принял несколько другую форму, чем во Франции. Главные представители его — Стефан Георге, Райнер Мария Рильке, Рихард Демель и Гуго фон Гофмансталь.
Стефан Георге — одна из крупнейших культурных фигур современной Германии. В своем творчестве он типичный германец: эстетизм смешал с мировоззрением. Мировоззрение его очень туманно, но во всяком случае он символист второго типа: требует, чтобы символ осуществлялся во всех областях жизни, мысли и творчества.
В области языка и жанра Георге сделал также очень много. В немецком языке существительное всегда пишется с большой буквы, что создает известную окаменелость. Георге же считает, что грани между вещами не должно быть, что вещи должны проникать друг в друга. Поэтому он решил отказаться от правила правописания существительных и от ряда других грамматических правил. Талант Георге чрезвычайно велик, его новшества даны в очень продуманной форме и поэтому укоренились. Из Георге вышли современные экспрессионисты{199}.
Для Рильке характерно стремление к иератическому символизму. Поэтому он вернулся к средним векам и к Данте. Он гораздо сдержаннее Георге, но поэтические методы, мировоззрение, иера-тичность делают его представителем символизма.
Рихард Демель — другая разновидность немецкого символизма. Это уже поэт ницшеанского типа.
Гофмансталь обновил старые формы и создал новые.
Вот это — наиболее крупные немецкие символисты.
Нужно сказать, что в Германии Ницше играл гораздо меньшую роль, чем во Франции и в России. В России символизм сразу связал себя с Ницше. Влияние Георге очень слабо. Он оказал некоторое влияние лишь на Вяч. Иванова. И только в самое последнее время немецкое влияние опять возрождается.
Русский символизм
Эпоха, когда впервые появились новые веянья в России — это вторая половина 80-х годов. Возникают два новых течения: символизм и марксизм. В марксизме выступало на первый план широкое приятие явлений культуры, даже таких, как духи, крахмальное белье, кабачки и т. п. Потом он ассимилировался, смешался с народничеством, тогда как вначале всецело отрицал его. В это время особо поражал в марксизме его глубокий оптимизм, который он внес, главным образом, в экономический механизм. Всему плохому марксисты просто радовались. Терпят голод, нищету, порабощение — очень хорошо: это способствует нарождению пролетариата. Оптимизм марксистов сокрушал аскетизм народников. Представителем таких марксистов теперь является их младший современник — Луначарский{200}. От современных марксистов он далек, и правительство вполне право, что недоверчиво к нему относится.
Сначала пути марксистов и символистов были общими, и, странный оптический обман, их тогда не различали.
Первыми поэтами-символистами были Брюсов, Бальмонт, Сологуб, Вячеслав Иванов и Андрей Белый{201}.