Философ на дыбе

Философ на дыбе

Человек большого роста, крепкого телосложения, с крупной головой, живыми, глубоко посаженными глазами, черноволосый — трудно было поверить, что ему 66 лет, невозможно представить себе, что 27 из них он провел в сырых и темных подвалах неаполитанских тюрем, — странно вел себя на прогулках.

Всемирно известный философ, пользовавшийся уважением кардинала Ришелье, астролог, внушавший суеверный ужас папе Урбану VIII, глубокий политик, дерзавший обращаться с советами и рекомендациями к европейским государям, мятежник, чей заговор едва не потряс основы испанского владычества в Южной Италии, поэт и ученый, реформатор и утопист, чьим обществом дорожили образованнейшие люди Франции, Германии и Италии, — он вприпрыжку бегал по саду, свистом подманивал птиц, подбрасывал шапку к небу, радостно смеялся и восклицал: «Вдохнем же, вдохнем жизни от этой жизни мира!» (Жизнью мира он называл воздух.)

Позади были изнурительные тюремные годы, допросы и пытки, навязанное ему общество инквизиторов, доносчиков, предателей и палачей, неправый суд и запоздалое оправдание. Здесь, на чужбине, во Франции, он впервые почувствовал себя на свободе. Впереди — встречи с величайшими умами Европы, завершение и издание философских трудов и политических памфлетов, задуманных, выношенных, написанных еще в тюрьме.

Философ строил планы на годы вперед. Астролог с опаской поглядывал на звезды. Жить ему оставалось не более пяти лет.

Есть философы — даже среди оставивших заметный след в истории мысли, — биография которых почти исчерпывается содержанием их сочинений. Ее не трудно изложить в нескольких строках краткой справки, похожей на послужной список.

Иное дело — жизнь философа, с юных лет вступившего в единоборство с могущественными силами своей эпохи, человека, для которого мысль и деяние были связаны неразрывно. Книги его создавались не в сосредоточенной тишине кабинетов и библиотек, а в глухом затворничестве одиночки, и не с университетских кафедр, а из подвалов неаполитанских тюрем возвещал он миру истины своей философии. И обращался ли он к калабрийским заговорщикам или к кардиналу Ришелье, к итальянским государям или к профессорам Сорбонны — его целью неизменно было воплощение в жизнь идеалов его философии, обновление мира — и в политике, и в науке. Вот почему неотделимы внешние события его жизни от этапов его духовной эволюции, его поступки — от его книг, биография философа — от философии борца.

Как-то один из почитателей Кампанеллы сравнил его с Пико делла Мирандола, поразившим воображение современников и потомков ранней и необыкновенной одаренностью. «Но у меня-то, синьор мой, — ответил Кампанелла, — никогда не было исключительных условий и преимуществ Пико: он был богат и знатен, у него было множество книг и достаточно учителей, и досуг для размышлений, и спокойная жизнь… А я родился в нищете… и всегда подвергался преследованиям и клевете, с тех пор как в восемнадцать лет выступил против Аристотеля… И столько раз перебывал в тюрьмах, что не припомню и месяца подлинной свободы, разве что ссылку; пять раз я в страхе и мучении претерпел неслыханные и ужаснейшие пытки… В юности у меня не было учителей, кроме как по грамматике, да два года я слушал логику и физику Аристотеля, которую сразу отверг как софистику. Я самоучкой изучил все науки…» (25, стр. 133).

Кампанелла родился 5 сентября 1568 г. в Калабрии, в маленьком городке Стило, в семье неграмотного сапожника, и при крещении ему было дано имя Джован Доменико.

Он начал учиться с пяти лет и поразил всех необыкновенной памятью и способностями. Среди земляков сохранилось предание о том, что мальчик, не имевший денег на ученье, слушал уроки, стоя у открытого окна школы, и, когда кто-нибудь из учеников не мог ответить на вопрос учителя, спрашивал: «Можно, я скажу?» А 14-ти лет, восхищенный красноречием проповедника — монаха-доминиканца, увлеченный рассказами об ученых традициях ордена св. Доминика, о столпах католического богословия Альберте Великом и Фоме Аквинском, он решает вступить в монастырь: это был единственный путь к знаниям.

Молодой послушник, а с 15 лет — монах, в честь Фомы Аквината принявший монашеское имя Томмазо, с жадностью набрасывается на книги. Неудовлетворенный школярской премудростью и пережевыванием цитат, он ищет ответа на свои сомнения в трудах комментаторов Аристотеля, греческих и арабских, в вековой схоластической традиции европейской философии и начинает сомневаться в догматах. «Учителя не могли ответить на мои возражения», — вспоминал он впоследствии. «Он все время возражал, особенно своим учителям», — свидетельствует один из соучеников Кампанеллы по монастырской школе. «Кампанелла, Кампанелла, ты плохо кончишь!» — предупреждали неугомонного и беспокойного ученика (79, стр. 199).

Так начался первый бунт Кампанеллы. Восемнадцатилетний монах вступил в конфликт не только с учителями провинциальной монастырской школы. Против него — вековая традиция Доминиканского ордена, философия университетов, авторитет крупнейших богословов и церковных соборов. Косная мысль окружает его прочнее монастырских стен. Он смеет не повиноваться. Он пишет трактат о методе — «Об исследовании вещей». Он призывает основываться на опыте и ощущении, пытается объяснить и доказать свою точку зрения. Его обвиняют в самоуверенности и зазнайстве: мальчишка оспаривает мнения великих философов и поседевших в схоластических диспутах мудрецов. Припертые к стене доказательствами, противники Кампанеллы обрушиваются на него с руганью и проклятиями. Но в потоке злобной хулы проскальзывает имя: Бернардино Телезио, Козентинец. Тоже бунтарь, оспаривает всех философов, отвергает Аристотеля.

Кампанелла счастлив. Враги не могли больше обрадовать его: значит, он не так одинок, как казалось. Здесь, недалеко, в Козенце, живет неведомый единомышленник, учитель, быть может друг. Он бросается в Козенцу, ищет книгу Телезио и, раздобыв ее, с первой главы понимает все: в самом названии книги Козентинец говорит «О природе в соответствии с ее собственными началами». В книге, вышедшей в свет за три года до рождения Кампанеллы, отвергалось слепое следование Аристотелю; в самой природе, понятой из ее собственных начал, человеческий разум, основываясь на опыте и ощущении, должен найти объяснение мира.

Его мечте — увидеть великого мыслителя — не суждено было сбыться: в эти дни Телезио умирает, и лишь в церкви, придя ко гробу того, кого он всю жизнь будет почитать как главного своего учителя, Кампанелла смог выразить свою признательность и любовь в посвященных ему латинских стихах.

Разгневанное самовольством молодого монаха, начальство приказывает ему явиться в Альтомонте. Там, в монастыре, он продолжает изучать телезианскую философию, завязывает недозволенные знакомства, читает недозволенные книги. К провинциалу ордена поступает первый донос: Кампанелла придерживается опасных учений, слишком часто встречается с местными интеллигентами непроверенного образа мыслей. На этот раз все обходится благополучно: дело было оставлено без последствий.

В это время в руки Кампанеллы попадает другой донос — донос литературный, книга Джакомо Антонио Марты «Крепость Аристотеля, против начал Бернардино Телезио». Юрист по образованию, Марта специализировался на разоблачениях. Демонстрируя свои твердые и хорошо оплачиваемые убеждения, он защищает «нашу ортодоксальную веру» от опасного вольномыслия. Он отстаивает незыблемость авторитетов и устои «школьной науки», неизменность раз навсегда установленной истины. Он ссылается на декреты Тридентского собора и на богословов «святой инквизиции» — от книг, подобных памфлету Марты, за версту несет камерой пыток и дымом костра.

Для Кампанеллы автор «Крепости Аристотеля» — стародавний враг. В его школярских доводах, в запугивании церковным авторитетом, в ссылках на мнения схоластов, в пересказывании все тех же набивших оскомину аргументов и назойливом повторении одних и тех же цитат, а главное — в закоренелой тупости и нежелании не то что понять, а хотя бы выслушать оппонента, он слышит давно знакомые голоса его недавних оппонентов по спорам в монастырских школах. Это все та же глухая стена непонимания и злобы. И он бросается в бой. Марта похвалялся, что семь лет сидел над своей книжкой, стараясь опровергнуть и обличить Телезио. Кампанелла за семь месяцев 1589 г. написал большую книгу — «Философию, доказанную ощущениями». Это не просто опровержение Марты. Молодой философ взял под защиту новую философию, свободную мысль, вырывающуюся из-под власти вековой традиции и авторитета. С рукописью готовой книги он, не спросясь монастырских властей, уезжает в Неаполь. Жизнь в монастыре последние месяцы стала невыносимой. Темные и суеверные, завистливые собратья с недоверием смотрят на необыкновенную память, невероятные познания двадцатилетнего сына сапожника: тут не обошлось без нечистой силы; вдогонку ему несется молва о тайном знакомстве Кампанеллы с евреем Авраамом, знатоком кабалы, магии и астрологии, якобы напророчившим великое будущее безвестному монаху провинциального монастыря.

В Неаполе он находит покровителей и друзей. Он живет в доме местного аристократа Марио дель Туфо, занимается в библиотеках Неаполитанского университета и доминиканского монастыря. Он принят как свой в доме братьев делла Порта, изучает их естественнонаучные коллекции, участвует в диспутах и ученых беседах. Он полон новых замыслов и планов, пишет трактат по космологии «О сфере Аристарха», поэмы о философии Пифагора и Эмпедокла, «Очерк новой метафизики», «О всеобщности вещей». В начале 1591 г. «Философия, доказанная ощущениями» выходит в свет; в «Предисловии» автор обещал читателям новые книги, среди них — «О способности вещей к ощущению», трактат, родившийся из диспутов с Джамбаттистой делла Порта.

Двадцатитрехлетний философ готовит великое обновление наук. Ему спешат подрезать крылья. К властям монастыря Сан-Доменико Маджоре поступает донос: необыкновенными познаниями молодой монах обязан своему «домашнему демону», нечистой силе; кроме того, увидев в монастырской библиотеке надпись, грозящую отлучением за кражу книг, он с насмешкой сказал: «А что это за отлучение? С чем его едят?»

Грозные судьи допрашивали молодого ученого, откуда у него столь подозрительно обширные познания. Кампанелла ответил, не скрывая презрения к невеждам: «Я больше потратил масла для своей лампады, чем вы выпили вина». Впрочем, не связь с нечистой силой и не случайно оброненная неосторожная фраза беспокоили инквизиторов. Их интересовало другое — телезианские воззрения молодого философа. Правда, философия Телезио не была еще официально запрещена, но она противоречила учению св. Фомы и всем традициям доминиканского ордена и ортодоксального богословия. Орденское начальство постановило сослать фра[1] Томмазо в какой-нибудь из отдаленных калабрийских монастырей.

Кампанелла рассудил по-другому. Он отправился в Рим, а оттуда — во Флоренцию. Друзья позаботились о нем: его опередило рекомендательное письмо к великому герцогу Тосканскому Фердинанду I. Герцог, наслышаный о талантах молодого философа, распорядился показать ему знаменитую Палатинскую библиотеку <«Это чудо света! — восторженно писал Кампанелла. — Даже у египетского царя не было такой богатой и замечательной. библиотеки» (25, стр. 5)>, выдать денег, посоветовал не связываться с монахами, заинтересовался новыми книгами Кампанеллы, обещал подумать о месте для него в Пизанском университете. А сам тем временем велел запросить мнение римского церковного начальства. И пока Кампанелла беседовал с флорентийскими учеными, «восхитив их, если и не убедив думать по-своему» (77, стр. 60), кардинал Франческо Мария дель Монте и генерал доминиканского ордена Ипполито Беккария настоятельно рекомендовали герцогу не связываться с подозрительным монахом: он последователь опасного учения Телезио, чьи сочинения находятся как раз в это время на рассмотрении в Конгрегации Индекса запрещенных книг.

«Этот юноша обладает зрелым разумом, обширными и глубокими познаниями, что видно как из его ученых рассуждений, так и из напечатанной им книги… — писал о Кампанелле флорентийский гуманист Баччо Валори, — но так как сейчас в Риме хотят запретить философию Телезио… он тоже оказался под угрозой — особенно ужасной из-за превосходства его идей, действительно новаторских и глубоких» (77, стр. 60).

Герцог Фердинанд не принял посвящения новой книги Кампанеллы. Беспокойному философу не было места в тосканских университетах. Зато через несколько лет в Пизе стал профессором Джакомо Антонио Марта.

А Томмазо направился в Падую. По дороге, в Болонье, где он остановился на ночлег в доминиканском монастыре, у него таинственным образом были похищены все его рукописи (два года спустя он увидит их в руках римских инквизиторов — и не удивится).

В январе 1593 г. Кампанелла — в Падуе. Здесь его встретил старый неаполитанский друг — Джамбаттиста делла Порта; он приехал в надежде напечатать в Венеции свои книги. Но в свободной республике впору было вспомнить Неаполь: тамошние инквизиторы посоветовали ему ограничиться сочинением комедий, оставив опасные занятия натурфилософией, — здесь ему удалось опубликовать комедию «Служанка», но Совет мудрых, занимавшийся искоренением ересей, запретил издание его философских книг под угрозой отлучения и штрафа в 500 дукатов. В Падуе Кампанелла познакомился с молодым профессором математики тосканцем Галилео Галилеем и с венецианским ученым Паоло Сарпи. Но над учеными беседами в узком кругу — тут уж было не до публичных диспутов и споров — нависала тень инквизиционного трибунала. Год назад в Падуе, в кружке студентов немецкого землячества, читал свои последние лекции Джордано Бруно — теперь он был узником венецианской инквизиции, и в эти дни решался вопрос о выдаче его Риму.

Встретив понимание и поддержку друзей, Томмазо снова принялся за работу: похищение рукописей не обескуражило его. Он пишет «Новую физиологию» (термин этот означал в широком смысле науку о природе), переделывает старый трактат «О всеобщности вещей». И впервые обращается к проблемам политики, общественного устройства. Его заботят судьбы Италии, разрозненной, разделенной на враждующие княжества, — он пишет «Речи к итальянским государям», призывая покончить с усобицами и создать в Риме под главенством папы общеитальянский выборный сенат для решения общенациональных проблем. Но этого мало, он мечтает о единстве всего человечества и пишет книгу «О монархии христиан» — о соединении всех народов «в единое стадо».

Но пока Кампанелла в Падуе работает над «Апологией Телезио», в Риме, наконец, заносятся в Индекс запрещенных книг все сочинения Козентинца, и квалификаторы Конгрегации Индекса занимаются тщательным рассмотрением рукописей, доставленных из Болоньи. Инквизиторы пристально следят за занятиями и поступками Кампанеллы, и в начале 1594 г. его вместе с медиком Джамбаттистой Кларио и их общим другом Оттавиано Лонго арестовывают по обвинению в ереси. Первоначально предъявленные Кампанелле обвинения не слишком опасны: он беседовал о вере с обращенным в католичество евреем, вернувшимся тайно к вере отцов. Но это лишь повод для ареста. Во время обыска отбирают все рукописи Кампанеллы.

Из Рима приходит распоряжение подвергнуть заключенных пытке. Кларио, врач эрцгерцогини Марии Габсбургской, просит ее о заступничестве, но перед святой службой бессильны даже коронованные особы. Попытки друзей устроить побег узников из тюрьмы провалились. Всех троих спешно переводят в Рим.

Там Кампанелле предъявляют три обвинения. Первое — что он сочинил нечестивый сонет о Христе. Но никакими доказательствами, кроме доносов, инквизиторы не располагали. Второе — что ему принадлежит авторство книги «О трех обманщиках». Таинственная книга эта на протяжении нескольких столетий служила предметом обвинения многих жертв «святой службы». И это обвинение Кампанелла смог отвести без особого труда. Сложнее было с третьим, наиболее серьезным обвинением. Кампанеллу обвинили в том, что он следует материалистической философии Демокрита. На процессе он сослался на принадлежащее ему сочинение против Демокрита. До нас такое сочинение не дошло, но и в эти годы, и позднее Кампанелла действительно не был последователем демокритовского материализма и часто вступал в спор со сторонниками эпикурейской философии. Впрочем, собственные воззрения подсудимого, ясно выраженные и в «Философии, доказанной ощущениями», и в конфискованных у него рукописях, и без того давали немало материала для следствия.

В римской инквизиционной тюрьме Кампанелла познакомился и близко сошелся с Франческо Пуччи. Потрясенный в юности ужасами Варфоломеевской ночи в Париже, он отверг католицизм и провел десятилетия в странствиях, повсюду вступая в диспуты со сторонниками Реформации. Там его встретила та же нетерпимость и вражда. Пятидесятитрехлетний реформатор мечтал о прекращении религиозных раздоров, он проповедовал, что все люди в равной мере могут рассчитывать на спасение, что они должны объединиться на основе всеобщей «естественной религии», положив конец преследованиям и вражде. Предвещая наступление нового века, установление «царства божьего» на земле, соединение всех народов в едином обновленном христианстве, он ссылался на появление кометы, на наводнение Тибра, на бедствия и войны как на признаки предстоящего великого переворота. С этими идеями он вернулся в Рим — и был здесь схвачен инквизиторами.

В той же тюрьме римской инквизиции находился в 1594 г. Джордано Бруно. У нас нет документальных данных о знакомстве Бруно и Кампанеллы. Во всяком случае Кампанелла, бесспорно, знал многие из книг Ноланца. А изложение в «Метафизике» Кампанеллы философских воззрений «некоего лукрецианца», свидетельствующее о хорошем знакомстве его с идеями Джордано Бруно именно последних лет его жизни, навело новейшего исследователя А. Корсано на мысль о личном знакомстве и философских беседах Кампанеллы и Бруно в застенках святой службы.

Так уж складывалась духовная жизнь XVI столетия, что часто для того, чтобы встретиться с лучшими умами своей страны, надо было оказаться в тюрьме.

И здесь он продолжал работать. Взамен конфискованной «Новой физиологии» он составил краткое ее изложение, писал итальянские и латинские стихи. Между тем следствие подходило к концу. В мае 1595 г. прозвучал приговор: публичное покаяние и заключение в монастырской тюрьме в римском монастыре св. Сабины, на Авентинском холме.

Изолированный от мира, не имея возможности связаться с друзьями, окруженный враждебными и подозрительными монахами, Кампанелла тщетно добивается ослабления тюремного режима. Он просит вернуть ему конфискованные рукописи — и получает отказ. Просит разрешить ему передвигаться по Риму, выходить за стены монастыря — и получает дозволение обойти семь знаменитых римских церквей. Но бумагу он достает, а книги ему, как уже не раз в прошлом и как еще много раз в будущем, заменит его необыкновенная память. Здесь, в монастыре св. Сабины, Кампанелла составил краткое изложение своей натурфилософии — «Великий итог того, что думал о природе вещей раб божий Кампанелла» — и две философские поэмы на латинском языке. Он продолжает начатую еще во время следствия защиту новой философии в «Апологии философов Великой Греции (т. е. Южной Италии. — А. Г.) против святой службы». Он пишет два трактата о поэтическом искусстве и «Политический диалог против лютеран, кальвинистов и прочих еретиков».

Только 31 декабря 1595 г. инквизиторы разрешили Кампанелле покинуть монастырь св. Сабины и перебраться в доминиканский монастырь св. Марии делла Минерва, в центре Рима. Здесь ему легче работать и жить. Он знакомится с аббатом Антонио Персио — учеником великого Телезио. Когда-то он защищал взгляды учителя на публичных диспутах в Венеции и Перудже и издал в Венеции девять небольших естественнонаучных трактатов Телезио. А новая его «Апология», в которой он отстаивал телезианское понимание материи как «телесной и воспринимаемой ощущением» и, рассматривая человеческий разум как «луч божественной мудрости», подчеркивал родство человеческого сознания с ощущением, свойственным всей природе, где он завершал изложение новой философии торжественным гимном Солнцу, источнику света и жизни, — эта «Апология» осталась неизданной: не те пошли времена.

Относительная свобода в монастыре оказалась недолгой. Уже через два месяца Кампанелла снова схвачен инквизиторами и брошен в тюрьму: оказывается, в Неаполе какой-то преступник перед казнью заявил о еретических взглядах Кампанеллы. Возобновляется следствие, опять идут допросы, снова рассматриваются рукописи подсудимого с целью обнаружить в них новые доказательства его вины, а пока что тянутся долгие месяцы в тюремной камере, где Кампанелла вновь встретился с Франческо Пуччи. И когда свершится на тюремном дворе казнь учителя и друга, Кампанелла в горестном сонете оплачет его гибель, а в заключительных строках обратится к Вечному Разуму: «Пусть вольет он в нас силы и вооружит на неизбежный путь, к которому нас Вечный Разум предназначил!»

Новое следствие не дало никаких результатов, и после десяти месяцев тюрьмы Томмазо был освобожден, но при условии, что орденское начальство сошлет беспокойного монаха на родину, в Калабрию. Все его сочинения, находившиеся на рассмотрении святой службы, были запрещены.

Вернувшись в Неаполь, он встречается — последний раз — со старыми друзьями. Он читает лекции по географии, пишет «Космографию», снова работает над «Великим итогом» своей философии. Теперь его занимает астрология: открытие новых звезд, появление комет, странные изменения в мире звезд — не предвещают ли они неизбежные перемены на земле? Для многих тогдашних ученых, в том числе и для глубоких наблюдателей, математиков и астрономов, астрология представлялась естественной и точной наукой: Земля, как часть мировой системы, не изолирована от небесных тел, которые в силу свойственных им природных законов оказывают воздействие на события земной жизни. Ощущая неблагополучие в окружающем мире, осознавая необходимость радикальных перемен, мыслители той эпохи порой невольно переносили на небо собственные чаяния и стремления, надеясь в расположении небесных светил увидеть подтверждение своим желаниям и надеждам, придать им видимость естественной закономерности. О роковых переменах шла речь в доме астронома и математика Колантонио Стильолы, мужественного ученого, уже не раз подвергавшегося преследованиям со стороны неаполитанских и римских инквизиторов. Его домашние лекции привлекали сотни слушателей, но под угрозой тюрьмы их пришлось прекратить. Он первый написал трактат о телескопе, другие его книги остались в рукописи и известны нам лишь по восторженным отзывам современников: они погибли, так и не дождавшись печатного станка. Беседам в Неаполе скоро пришел конец. Какой-то доброхот и здесь написал донос на Кампанеллу, снова обвинив его в авторстве нечестивого сонета о Христе. Оставаться в Неаполе было небезопасно. В июле 1598 г. Томмазо возвращается в Стило.

Когда-то из Калабрии от монастырского начальства бежал мучимый сомнениями юноша. Теперь на родину возвращался зрелый мыслитель, преисполненный жажды героического деяния. Обстановка, которую он застал в родных местах, казалось, свидетельствовала о том, что время для действия наступило. И крестьяне, и горожане, и разоренные испанским фиском дворяне, и местное духовенство ненавидели угнетателей и жаждали перемен.

Философ размышляет о будущем справедливом устройстве общества. Монах-доминиканец выступает со страстными проповедями перед народом, и в грозных речах его слышится гром наступающих потрясений. А по вечерам он тайно встречается с доверенными людьми, собирает силы вокруг своего монастыря, завязывает связи с дворянами, не поладившими с законами вице-королевства. Его ученики расходятся по деревням и городам Калабрии — в проповедях и тайных беседах готовить народ к выступлению. Среди них — старые друзья, самый решительный из заговорщиков — Дионисио Понцио. Молодой дворянин Маврицио де Ринальдис обещает военную помощь, он берет на себя переговоры с турками — за торговые льготы турецкие корабли готовы поддержать повстанцев. На осень 1599 г., в канун «юбилейного» 1600 г., назначено выступление против испанского владычества.

Заговорщики мечтают о новом, свободном государстве, которое им предстоит воздвигнуть на развалинах Неаполитанского вице-королевства. Это будет царство свободы и справедливости. Истребив ненавистных баронов и церковных иерархов, люди будут жить общиной, не зная неравенства и угнетения. Фра Кампанелла — создатель «нового закона», который лучше христианского, — провозглашает гору Стило[2] горой изобилия и свободы. Здесь будут жить свободные люди, и их белые одежды станут символом обновления мира. Отсюда во все страны направятся миссионеры — проповедовать всем народам жизнь общиной. Солнце свободы взойдет над Калабрией и воссияет на весь мир.

Заговорщики предусмотрели многое — даже форму одежды в будущем государстве. Они не предусмотрели одного — предательства. В августе 1599 г. испанским властям был подан донос.

Испанцы действовали быстро и решительно. Были схвачены сотни людей. Кампанелла пытался бежать и скрывался несколько дней, но в конце концов был предательски выдан преследователям. Позднее испанцам удалось схватить и Дионисио Понцио, и Маврицио де Ринальдиса.

8 ноября мрачный флот подходил к Неаполитанскому порту. На галерах находилось более 150 заговорщиков. Для устрашения неаполитанцев на виду у города четверо из заключенных были повешены на реях кораблей, двое четвертованы. Так начался процесс о заговоре против испанской короны.

Кампанелла, как главный организатор заговора, подвергался особенно жестоким пыткам. На допросах он отвергал обвинения в антииспанском заговоре, но признал, что намеревался создать новую республику в Калабрии в случае, если бы произошли ожидавшиеся им мировые потрясения.

И в тюрьме он остается вождем и предводителем заговорщиков. Он учит своих товарищей, как надо держаться на следствии, какую тактику избирать на допросах, как запутывать судей и опровергать показания предателей. Он поддерживает малодушных, ободряет идущих на пытку, пишет шифрованные записки и дружеские стихи. Он играет на противоречиях церковного и светского суда: монахов должны были судить с участием представителей Рима; кроме того, одновременно с процессом о заговоре шло следствие по делу о ереси, а еретики подлежали ведению папской инквизиции.

Но никакие уловки не помогают. Героически державшийся под многочасовыми пытками Маврицио де Ринальдис не выдержал последнего испытания: он, все отрицавший на допросах, испугался посмертного наказания, не захотел погубить свою душу — душу искренне верующего католика — и на эшафоте заявил, что хочет до казни дать чистосердечные показания; рушилась продуманная Кампанеллой система защиты.

К весне 1600 г. над Кампанеллой нависает опасность скорой и неминуемой смерти. Подходит к концу следствие о ереси. И десятой части предъявленных ему обвинений достаточно, чтобы отправить мятежного монаха на костер: ведь он уже был под судом инквизиции и теперь как «вторично впавший в ересь», как еретик-рецидивист не может избежать смертной казни.

И тогда узник решается на последний, единственно спасительный для него шаг — он симулирует сумасшествие. Безумца нельзя было казнить: церковь не могла погубить его душу. Симуляции не верят. Ночью к камере Кампанеллы подсылают секретарей суда, те подслушивают и записывают разговоры мнимого безумца с другом. Оказывается, сумасшедший рассуждает вполне здраво, мало того, он пишет ученые трактаты и стихи, а друзья переправляют их за стены тюрьмы. Суд назначает медицинскую экспертизу; знаменитые врачи, профессора Неаполитанского университета приходят к выводу: безумие заключенного крайне сомнительно. Спасла его страшная особенность инквизиционного судопроизводства, для которого не было авторитета выше, чем пытка. По приказу из Рима 4 и 5 июня 1601 г. Кампанелла был подвергнут самой мучительной из всех им перенесенных пыток. Его истязали на протяжении почти 40 часов. Сменялись судьи и палачи, заключенного увещевали, ему грозили, его уговаривали, но секретарям приходилось записывать лишь бредовые выкрики мнимого безумца, изредка перемежаемые двусмысленными и ироническими ответами, в которых он отводил душу, издеваясь над палачами. Все последующие годы будет он вспоминать эти страшные часы, и навсегда они останутся для него не только предметом гордости, но и лучшим доказательством внутренней свободы человеческого духа, способного противостоять враждебным силам. «В течение сорока часов, — гордо писал он в „Богословии“, — я был вздернут на дыбу с вывернутыми руками, и веревки рассекали мне тело до костей, и острый кол пожирал, и сверлил, и раздирал мне зад и пил мою кровь, чтобы вынудить меня произнести перед судьями одно только слово, а я не пожелал его сказать, доказав, что воля моя свободна» (34, стр. 208).

Первая битва была выиграна. Инквизиция отступила: Кампанелла был осужден на пожизненное тюремное заключение «безо всякой надежды на свободу». Началась новая, не менее мучительная, многолетняя борьба неаполитанского узника — борьба за право думать и писать, за освобождение, за возврат к деятельной жизни.

Ему предстояла новая пытка — теперь уже длящаяся не часы, а годы и десятилетия. Забытый всеми, на дне страшной ямы в неаполитанском замке св. Эльма, куда его бросили после неудавшейся попытки устроить побег, во мраке сырой тюремной камеры, куда лишь на два-три часа в сутки проникал скупой дневной свет, в отбросах и на тряпье, закованный в кандалы, посаженный на хлеб и на воду, а порой и вовсе лишенный пищи, измученный и больной, годами не видящий человеческого лица, он еще в большей мере, чем на дыбе в камере пыток, сумел доказать силу своего духа.

«Я немало видел в тюрьме заключенных, за долгое время свыкшихся со своей неволей и уже не желавших выходить на свободу, столь низкими и рабскими были их души: они уже не представляли себе, что могут жить иначе», — писал он в «Побежденном атеизме» (12, стр. 83). Он знал, что свобода воли — не в забвении внешних обстоятельств. Люди «не могут делать все, что они хотят», писал он в книге «О способности вещей к ощущению»: если на улице дождь, то человек вынужден с этим считаться «и если ты находишься в тюрьме, то вынужден в ней находиться» (24, стр. 315). Но человек истинно свободный не мирится с обстоятельствами и мужественно преодолевает их.

Обреченный на гибель и забвение в мрачных казематах неаполитанских крепостей, он сумел тюремную камеру превратить в рабочий кабинет, в библиотеку, в кафедру и амвон. Недаром он называл подземелья замка св. Эльма своим «Кавказом», вспоминая легенду о Прометее, прикованном к Кавказским горам. Не жалкая раздавленная плоть, извивающаяся в корчах под ударами палача, не несчастная жертва государственного насилия — мощный ум философа, мятежная воля бунтаря, страстная убежденность пророка противостояли тюремщикам в неаполитанских застенках.

У него отбирали книги — он писал стихи. Память заменяла ему библиотеку. Лишенный бумаги, он на стенах камеры, используя систему знаков собственного изобретения, записывал свои мысли. Иногда ему удается на какое-то время добиться сносных условий — обычной тюремной камеры в Кастель Нуово, бумаги, даже посещений друзей. А потом его вновь на полтора-два года бросают в замок св. Эльма. 25 июня 1609 г. у него в камере устроили обыск и запретили писать. 29 апреля 1610 г. — еще один обыск и снова запрет. В мае 1611 г. — опять обыск и конфискация рукописей. В октябре 1614 г. у него отобрана рукопись незавершенной книги. 23 апреля 1615 г. — новый запрет писать. И так без конца, из года в год. Свое главное философское сочинение — огромную «Метафизику» (в последнем варианте это был фолиант около 1000 страниц мелкого шрифта) Кампанелла был вынужден восстанавливать по памяти пять раз. Так возникают новые редакции книг «О способности вещей к ощущению», «Великий итог»; в тюрьме он создал «Реальную философию» и «Рациональную философию»; он пишет трактаты по астрономии, астрологии, медицине, поэтике, историографии, логике, риторике, грамматике, диалектике, математике… Каждое новое научное открытие, о котором ему удается узнать благодаря тайным письмам друзей или доставленным в камеру книгам, заставляет его писать дополнительные рассуждения и комментарии. Он не повторяет то, что было сделано в начале пути. Мысль его не остановилась, он бесстрашно пересматривает свои философские и научные концепции. Без скидок на особое положение он участвует в научной жизни эпохи. И когда угроза инквизиционного процесса нависает над учением Коперника, из неаполитанских застенков раздается голос в защиту новой космологии: Томмазо Кампанелла пишет «Апологию Галилея».

Тюрьма не укротила в нем мечтателя и борца. Он по-прежнему стремится ко всеобщему преобразованию мира. В Неаполе, еще в первые годы пребывания в тюрьме, он создал самую знаменитую свою книгу — «Город Солнца», воплотив в утопическом сочинении программу калабрийского заговора, план создания справедливого государства. Он разрабатывает новую политическую теорию в «Политических афоризмах», пишет «Испанскую монархию», внешне панегирик, а по существу программу глубоких социально-политических реформ, которые должны привести к осуществлению его мечты — объединению всего человечества. Осужденный за организацию заговора против испанского владычества, государственный преступник дерзает давать советы королю. Он подает записки об увеличении доходов Неаполитанского вицекоролевства. Он заново пишет «Речи к итальянским князьям», призывая к единению. В «Речи о церковном правлении» и в «Монархии мессии» он рисует идеал всемирной теократии. Узнав о конфликте Венеции и папства, он вмешивается в полемику: так появляется памфлет «К Венеции». Против макиавеллистов — «этой чумы нашего века» — был написан «Побежденный атеизм». Из неаполитанской тюрьмы осужденный за ересь узник обращается к представителям всех исповеданий, к главам всех государств, с призывом ко всеобщему религиозно-политическому единству — все эти послания и полемические трактаты составят большой труд, названный по стиху псалма: «Вспомнят и обратятся к господу все края земли». И наконец, он предпринимает создание философско-теологического свода — «Богословия» в 30 книгах.

Слава узника вырывается за стены тюрьмы. Еще многие годы предстоит ему безуспешно добиваться освобождения, а в разных концах Европы все громче звучит его имя. К нему собираются поклонники и ученики. Рукописные копии его сочинений распространяются в Италии и Франции, Англии и Испании, Германии и Нидерландах. Побывавший в Неаполе ренегат протестантизма, католический публицист Гаспар Шоппе запасается рукописями Кампанеллы и обещает опубликовать их. Но напрасно Кампанелла ждет выхода в свет своих книг: Шоппе слишком скоро убедился, что связываться с печатанием трудов опального философа, все сочинения которого заранее занесены в папский Индекс, небезопасно, и предпочел исподтишка обворовывать его.

Через несколько лет после предательства Шоппе Кампанелла нашел верного друга и ученика — молодого немца Тобиа Адами. И вот за границей, в протестантской Германии, одна за другой появляются книги неаполитанского узника. В 1617 г. вышел в свет «Предвестник восстановленной философии»— так Адами назвал найденную им рукопись раннего сочинения Кампанеллы. В 1620 г. он издал «Об ощущении вещей», в 1622 г. — «Апологию Галилея» и сборник стихов, опубликованный под псевдонимом, и, наконец, в 1623 г. была напечатана «Реальная философия», в составе которой впервые увидел свет «Город Солнца».

А Кампанелла тем временем упорно добивается свободы. Он пишет послания сильным мира сего. Он обращается к папе Павлу V, к императору Рудольфу II, к королю Филиппу III, к великому герцогу Тосканскому, к римским кардиналам и австрийским эрцгерцогам. Он перечисляет свои книги — и те, что уже написаны им, и те, что он мог бы еще написать. Он обещает дать важные советы в государственных делах, раскрыть тайны политики, предупредить об опасностях, возвещаемых движением небесных светил, осчастливить правителей новыми открытиями и изобретениями. Но один за другим восходят первосвященники на римский престол, один вице-король прибывает в Неаполь на смену другому — и только в судьбе неаполитанского узника не происходит никаких перемен. Иногда ему удается добиться свидания с властителями, заинтересовать своей судьбой влиятельных лиц. Но свидания в тюрьме не похожи на встречу с жалким просителем. Государственный преступник и еретик выводит из себя епископов и вице-королей. Его упрекают в нескромности, в отсутствии должного смирения. Он не просит милости, а требует справедливости. Он ведет себя как пророк и спаситель мира. «Лучше ему оставаться в тюрьме», «кто извлечет его из этого состояния, нанесет ущерб и обществу, и себе», «пусть сидит и дальше, я вовсе не хочу его освобождения» — такими высказываниями пестрят письма его мнимых покровителей и друзей (82, стр. 49–51).

Дело сдвинулось с места, когда судьбой Кампанеллы заинтересовался папа Урбан VIII. Слава философа была слишком велика. Его невероятные познания, его философские труды и политические проекты, стихи и астрологические трактаты привлекли внимание римского первосвященника, мнившего себя поэтом и покровителем наук и судорожно страшившегося смерти, предсказанной ему астрологами. После длительных переговоров судьба Кампанеллы была решена. 23 мая 1626 г. перед ним — после более чем 26 лет тюрьмы — распахнулись ворота Кастель Нуово. Но не прошло и месяца, как его снова арестовали. Кампанелла в отчаянии пишет папе, умоляя о переводе в Рим. И наконец, 5 июля 1626 г. он навсегда покидает Неаполь.

Он только сменил неаполитанскую королевскую тюрьму на тюрьму римской инквизиции. И здесь он сызнова, в который раз, начинает упорную борьбу за освобождение. Уступки приходится вырывать одну за другой. В августе 1626 г. ему разрешили писать. В конце месяца ему позволили сменить тюремную камеру на комнату в том же дворце инквизиции — но он все еще должен жить взаперти. В марте 1627 г. ему разрешили взять к себе в качестве секретаря Филиппо Борелли, ученика и друга. В сентябре стали выдавать по 10 скуди в месяц из средств Доминиканского ордена. В апреле 1628 г. постановлено, что не одна комната, а весь дворец святой службы будет его тюрьмой. В мае ему разрешили служить обедню — это был шаг на пути к реабилитации. В конце июля он покинул инквизиционную тюрьму, чтобы поселиться в доминиканском монастыре. В сентябре ему разрешили благочестивую прогулку по Риму с целью посещения семи знаменитых церквей. И только в 1629 г. происходит официальное освобождение: инквизиция отказывается от обвинений, имя Кампанеллы изъято из Индекса запрещенных книг. Он добивается полной реабилитации: генеральный капитул Доминиканского ордена присуждает ему звание магистра римско-католического богословия.

Он был нужен папе: запуганный астрологами первосвященник верил в астрологическо-магические манипуляции, с помощью которых Кампанелла отгонял от него грозящую ему смерть. А ему нужен был Рим. Здесь он надеялся издать свои сочинения, отсюда влиять на политику папства и европейских государей, добиваться осуществления плана великих преобразований. Но он столкнулся с придворными интригами, борьбой влияний, смесью фанатизма и лицемерия. За каждым его шагом следят враги, и главный из них — цензор, магистр Святого дворца Никколо Риккарди, падре Мостро — отец Чудовище, ученый карлик, преследующий за каждое отклонение от догмы католицизма. Цензоры не дают ему печатать книги, они выдвигают одно за другим возражения и сомнения, и уже напечатанный «Побежденный атеизм» и «Монархия мессии» изымаются цензурой, несмотря на ранее полученные разрешения. И все же Кампанелла использует хоть неполную свободу: он живет на вилле Фраскати, читает лекции ученикам, готовит к печати новые книги, переписывается с Галилеем и Гассенди, заводит дружбу с французским послом. Но этим непрочным благополучием он готов рискнуть, когда сгущаются тучи над Галилеем. Во всей ученой Европе один только недавний узник инквизиции решился выступить в защиту новой науки.

Инквизиторы не забыли и не простили мятежного философа. Их не обманывает показной либерализм Урбана VIII: за реабилитацией Кампанеллы последовало осуждение Галилея. Папской курии ни к чему ревностный защитник христианства, мечтающий о всемирной монархии — царстве равенства и справедливости. Не забыли и испанцы: опасный преступник ускользнул от них, но все еще есть надежда, что непостоянный в привязанностях Урбан VIII откажется от беспокойного философа. И когда в Неаполе был схвачен при подготовке покушения на вице-короля ученик Кампанеллы Томмазо Пиньятелли, испанцы потребовали выдать им мятежного монаха. Его спасло покровительство французов. Под чужим именем, в чужой одежде он бежал во Францию.

И последние годы его жизни были омрачены преследованиями врагов из Рима. Он бедствовал, ему то выдавали разрешение на издание книг, то отбирали его. И все же это были самые счастливые годы в жизни философа. Он задумал издание полного собрания сочинений в 10 томах и успел за несколько лет издать важнейшие свои книги — «О способности вещей к ощущению», «Реальную философию», «Побежденный атеизм», «Против языческой философии», трактат о предопределении, «Рациональную философию» и «Метафизику». Он встречался с ученейшими людьми Европы. Он подавал советы кардиналу Ришелье и правительству Людовика XIII. Он написал множество политических памфлетов в поддержку политики Франции, призывая французов объединить мир, а главное — освободить Италию от испанцев, и в мечтах его ему уже представлялись французские батальоны, вступающие на землю его родины под знаменем, на котором начертано: «Свобода Италии».

Десятилетия тюрьмы не прошли даром. Даже его могучее здоровье не выдержало. Когда он появился во Франции, то удивлял всех не по летам крепким сложением. На рисунке, сделанном незадолго до смерти, — перед нами глубокий старик, изможденный и усталый. Свои медицинские познания он принял за знамения небес: врач, почувствовавший приближение конца, принял себя за астролога, вычислившего предстоящую смерть по звездам. Философ, поклонявшийся Солнцу, политик, назвавший именем Солнца свою мечту о справедливом государстве, он ко дню солнечного затмения 1 июня приурочил свой конец. Он попытался еще магическими действиями отогнать смерть — как делал он это для папы Урбана. Пахучие травы и музыка, раздававшаяся в его келье в доминиканском монастыре, облегчили, но не отсрочили его кончину. Он умер, не дожив до затмения солнца, 21 мая 1639 г. в 4 часа утра.