Эгоистична ли любовь?

Эгоистична ли любовь?

Этот раздел я начну с двух историй.

Вот первая из них: «Экономика природы от начала до конца пронизана конкуренцией. Если понять, почему и как работает эта экономика, то можно разобраться и в основах, на которых зиждутся социальные феномены. Эти основы — путь, на котором организм приобретает некоторые преимущества за счет другого организма. Если оставить в стороне сантименты, то выяснится, что отнюдь не крупицы любви к ближнему приукрашивают наши представления о жизни. То, что выглядит, как бескорыстное сотрудничество, оказывается при ближайшем рассмотрении смесью оппортунизма и бессовестной эксплуатации. Движущей силой жертвенного поведения животного является в конечном счете эгоизм и стремление получить выгоду. Когда же живое существо действует «во имя общего блага», то это означает не что иное, как желание сбросить на остальных свои тяготы. Пока это выгодно, особь будет помогать своим собратьям. Только при отсутствии альтернативы начинают служить общему благу. Как только перед человеком замаячит шанс успешно действовать в своих интересах, ничто, кроме эгоизма, не сможет удержать его от жестокого обращения с братом, партнером, родителями или детьми, которых он может искалечить и даже убить. Поскребите альтруиста, и вы увидите перед собой злобного лицемера» (55).

Вот другая история: «Когда умирает мать, дети моложе трех лет, хотя они уже не питаются ее молоком, не могут выжить самостоятельно. Но и подростки, независимые в отношении добывания пищи, могут так остро отреагировать на смерть матери, что теряют жизненные силы и погибают. Например, Флинту было восемь с половиной лет, когда умерла старая Фло, и он вполне мог бы позаботиться о себе сам… Весь мир Флинта замыкался на Фло, и без нее жизнь его стала пустой и бессмысленной. Я никогда не забуду, каким видела Флинта через три дня после смерти Фло, когда он влез на высокое стоявшее над рекой дерево. Он прошел по длинной ветви и остановился там, уставив взгляд на пустое гнездо. Через две минуты он отвернулся и спустился вниз. Неуклюжей стариковской походкой он отошел от дерева, улегся на траву и уставился перед собой ничего не выражающим взглядом. Они с Фло делили это гнездо до самой ее смерти… Флинт становился все более заторможенным и вялым, отказывался от пищи. Иммунная система его ослабла, и в конце концов он заболел. Когда я в последний раз видела Флинта живым, у него были совершенно пустые глаза, он был истощен и неподвижно сидел в кустах близ того места, где умерла Фло… Это был его последний путь. Он сделал пару шагов и остановился, чтобы передохнуть, потом дошел до места, где лежало тело Фло. Там он неподвижно просидел много часов, бесцельно глядя на воду. Потом он снова поднялся, но снова лег, скорчился и больше не шевелился» (56).

Первый отрывок принадлежит Майклу Т. Газелину, автору термина «эволюционная психология». Взят отрывок из книги «The Economy of Nature and the Evolution of Sex» («Экономика природы и эволюция сексуальности»). Вторая история рассказана в книге Джейн Гудолл «В тени человека». В этой книге известная английская исследовательница жизни и повадок шимпанзе посвящает целую главу «любви», прежде всего страданиям детей после смерти матери, сестры или брата. Там, где Газелин толкует об экономическом эгоизме, Гудолл видит у шимпанзе признаки неподдельного сопереживания. Она повествует о трогательных историях, описывающих «любовный и заботливый характер шимпанзе». Эти чувства обусловлены не только биологическим единением ради извлечения эгоистической выгоды. Шимпанзе-подросток Флинт мог вполне прожить и без матери. Он был автономен — биологически, но не эмоционально.

Какая из этих историй более правдива, каждый может решить для себя сам. Лично я считаю, что толкование Гудолл не только более симпатично, но и является плодом лучшего наблюдения. Конечно, наши сентиментальные отношения к другим живым существам не всегда свободны от корысти. Но то, что они всегда являются корыстными, — явная подтасовка. С позиции экономики жизни по Газелину любовь необъяснима, мало того, ее просто не существует.

Но можно ли, исключив любовь, понять поступки людей? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо на мгновение представить, что сталось бы с людьми, если Газелин на самом деле прав? С самого начала тот, кто всегда поступает по своей выгоде, сталкивается с вопросом:

что служит его интересам, а что — нет? Ответить на него труднее, чем думают многие. Ибо для того, чтобы действовать исключительно в своих интересах, надо их очень хорошо знать. Но кто может этим похвастать? Мои интересы — это то, что я должен оценить. Большинство моих знакомых, однако, тратит на такую оценку весьма мало времени. Тот, кто завтракает, идет на работу, заходит в магазин, заботится о детях, тот, вероятно, в широком смысле поступает эгоистично, но при этом едва ли задумывается о своих конкретных корыстных интересах. Коротко говоря: в нашей повседневной жизни размышления об интересах занимают очень немного места.

Ошибка суждения Газелина заключается в том, что он предполагает, будто человек всегда стремится что-то иметь или отнять что-то у другого человека. Фактически, однако, у нас есть еще одна, не менее сильная потребность что-то сделать и кем-то быть. Каждый день мы стараемся хорошо выглядеть в глазах других. Для нас очень важно, как мы выглядим, и мы стараемся сформировать наш положительный образ отношением к другим людям. Мы знаем о том, кем мы являемся только из того, что знаем, кем мы не являемся. Образ, который мы собой являем, намного более важен для нас, нежели конкретные вещи, которыми мы хотим владеть.

Наши собственные интересы не предшествуют нашим общественным поступкам, как темная злая сила, но неразрывно связаны с благополучием других людей. Или, как пишет философ из гарвардского университета Кристина Корсгор: «Мораль не состоит из ряда препятствий на пути осуществления наших интересов. Представление, что может существовать человек, который никогда не видит в другом цели самой по себе и никогда не ждет, что другие будут относиться к нему так же, еще более несостоятельно, чем представление о человеке, который так поступает всегда. Ибо в таком случае нам надо представить себе человека, который считает всех остальных орудиями или препятствиями и ожидает, что и эти остальные точно так же относятся к нему. Надо представить себе человека, который в разговоре никогда спонтанно и не задумываясь не говорит правду, но всегда рассчитывает, какое влияние окажет сказанное на его корыстный интерес. Мы должны вообразить человека, который не умеет ненавидеть (хотя ему что-то может и не нравиться), когда ему лгут, когда об него вытирают ноги и презирают, потому что в глубине души он уверен, что всего этого и следует ожидать от людей, действующих в здравом уме и твердой памяти. Мы видим перед собой человеческое существо, живущее в глубоком внутреннем одиночестве» (57).

Тот, кто рассматривает человека реалистически, никогда не будет считать его заложником собственного эгоизма. Надо остерегаться описывать людей в образе замаскированных бестий, а психопатию считать нормой. Мораль — это не внешний глянец, нанесенный на злую природу. Но какой нам прок от такой глупой маскировки? Попробуйте отыскать в природе стаю пираний, которая добровольно согласилась бы питаться вегетарианской пищей.

Сочувствие, сопереживание, благосклонность, самоотверженность и ответственность — все это наследие природы, которое мы делим не только с человекообразными обезьянами. В таком аспекте наблюдение Джейн Гудолл показывает, насколько сильна взаимная привязанность матери и ребенка у высших позвоночных; эта привязанность намного сильнее, чем того требует эгоизм и корыстолюбие. Ибо, если бы было верно, что привязанность матери к ребенку исходно служила эгоистичному стремлению сохранить гены, то в таком случае куда девается эта биологическая целесообразность, если глубокая взаимная привязанность матери и детеныша далеко превосходит всякую биологическую необходимость? Не смехотворны ли утверждения Газелина и его последователей об «оппортунизме» и «эксплуатации»? Ни Флинт не эксплуатировал мать, ни Фло не эксплуатировала сына. Если бы речь шла об оппортунизме, то Фло должна была выгнать сына сразу, как только тот вырос и мог уже обходиться без нее. Тогда ее эгоистичные гены были в полной безопасности.

Судя по всем признакам, взаимная привязанность матери и детеныша — по крайней мере у некоторых родственных человеку видов — достигает такой силы, что ее можно описать словом «любовь»! Не здесь ли надо искать исток этого великого чувства? И если так, то не означает ли это, что любовь задумана отнюдь не для совместного проживания представителей противоположных полов, а для чего-то совсем другого?