У компьютера ум за разум не зайдёт!

У компьютера ум за разум не зайдёт!

Сущность мышления до сих пор остаётся тайной за семью печатями для официальной науки. Не обладая знанием, эта наука ухитряется спекулировать на своём незнании — она называет мышлением переработку информации и делает впечатляющий публику вывод: поскольку компьютеры, якобы, также перерабатывают информацию, то компьютеры-де способны мыслить!

Мы собираемся проиллюстрировать наивность этих притязаний, подхлёстывающих бурное развитие информационных технологий. Конечно, мощь иных информационных воздействий — например, позволяющих манипулировать огромным числом людей, или вызывающих вирусные эпидемии — хорошо известна, и сегодня мало кто сомневается в реальности информационных воздействий. Но, поскольку официальная наука признаёт лишь физическую реальность, то и информацию она рассматривает как физически реальную силу. В таком случае наука обязана дать объективную меру количества информации.

Чтобы сконструировать эту «объективную меру», наука предпринимала неимоверные усилия, пытаясь хоть как-то связать понятие информации с какой-либо действительно объективной величиной. Наиболее популярен подход, при котором информацию исчисляют с привлечением теории вероятностей. Но, поскольку понятие «вероятность», в смысле объективности, само оставляет желать лучшего, то над результатами вероятностного подхода порой смеются даже дети. Один физик пытался рассказать своей дочурке про измерение информации, и начал он с традиционного примера с игральным кубиком. Мол, если кубик сделан правильно, то вероятности выпадения каждой из цифр равны, и сообщение о том, что выпала единичка, содержит столько же информации, как и сообщение о том, что выпала любая из других пяти цифр… «Папуля, — перебила его дочка, — а если кубик сделан неправильно, но ты про это не знаешь?» Папуля испытал шок. Он понял, что количество информации в сообщении, как ни крути, зависит от степени предварительной осведомлённости получателя!

Аналогично обстоят дела во всех разделах науки, где информация математически строго увязана с вероятностью. Возьмите статистическую физику: в ней считается, что чем более вероятно состояние системы, тем меньше информации содержит сообщение о том, что система находится в этом состоянии, и наоборот. Для такого подхода требуется заранее знать весь спектр состояний системы, с вероятностями каждого из них. Другими словами: сначала нужно изучить систему вдоль и поперёк, и лишь затем можно будет наслаждаться знанием количества информации в сообщении о том, в каком состоянии система нынче пребывает. И здесь количество информации в сообщении зависит от каких-то предусловий, связанных с получателем — от того, насколько хорошо получатель знает систему. Впрочем, ещё дальше пошли специалисты по «квантовой информации» и «квантовым вычислениям». Мало того, что состояния квантовой системы реализуются с присущими им вероятностями. При тестировании квантовой системы с целью узнать её состояние, правильность результатов этого тестирования, в свою очередь, является вероятностной величиной. Выходит, что количество «квантовой информации» — величина не просто необъективная; она, если можно так выразиться, необъективна в квадрате.

Заметьте, что пока речь шла о системах, все состояния которых заранее известны. Что же касается эволюционирующих систем, то здесь вероятностный подход исчисления информации терпит уже полный крах. Несмотря на то, что вероятности состояний эволюционирующей системы не определяются корректно, теоретики рискуют делать выводы о направлении, в котором система, якобы, должна эволюционировать. И вот, в рамках статистической физики, в системе должны уменьшаться упорядоченность и увеличиваться хаос, а в рамках модной сегодня синергетики — всё должно происходить наоборот. Вопрос на засыпку: сколько информации содержат два отрицающих друг друга утверждения?

Ладно, скажут нам, давайте поговорим об информации не в свете отвлечённых физических теорий, а в применении к нашим любимым игрушкам — компьютерам. Объёмы сообщений, перекачиваемых по компьютерным сетям — это ли не объективные количества информации? Отправитель, мол, отправляет три мегабайта, а получатель эти же три мегабайта получает, не так ли?

Да, действительно, объёмы компьютерных сообщений объективны. Но не следует забывать, что эти объёмы характеризуют не количество информации в сообщениях, а количество ячеек машинной памяти, которые они занимают. Не будем же мы настолько смешны, чтобы утверждать, что один мегабайт «нечитаемой» абракадабры содержит столько же информации, сколько и один мегабайт текстов любимых поэтов. Но тогда следует называть вещи своими именами: компьютеры передают и перерабатывают не информацию, а всего лишь реестры состояний своих ячеек памяти. Вот эти-то реестры объективны; что же касается рецепта объективного измерения количества информации, то и здесь он оказывается недействительным.

Таким образом, официальная наука, несмотря на все старания, до сих пор не смогла выработать объективной и однозначной меры количества информации. Значит, ничем не подкрепляется тезис о том, что информация является физической реальностью. И это неспроста: как нам представляется, мало чего стоят рассуждения об информации, в которых не принимается во внимание программная реальность. Ибо информация не тождественна информационному сообщению; информация — это смысловое содержание сообщения. При таком определении информации, её необъективность очевидна: кто видит больше смысла, тот получает больше информации. При этом, кстати, мощь информационного воздействия отнюдь не скоррелирована с глубиной смыслового содержания, которое усматривает получатель — достаточно упомянуть про феномен подпороговых воздействий, которые получателем даже не осознаются (поэтому термин «информационное воздействие» представляется нам неудачным — предпочтительнее выглядит термин «программное воздействие»).

Обратим внимание, что «смысловое содержание» качественно несводимо к реестрам содержимого компьютерных ячеек: компьютеры не осмысливают это содержимое. В отличие от компьютеров, мыслящие биологические существа оперируют исключительно осмысленными понятиями. Для неодушевлённой машины осмысление совершенно чуждо потому, что таинство осмысления происходит именно в душе мыслящего существа, как и само мышление. Официальная наука этого не признаёт; она до сих пор упорно цепляется за догмат о том, что мышление происходит в головном мозге — и, конечно, она не афиширует факты, опровергающие этот догмат.

Вспомним, что нейрофизиологи составили подробную карту мозга: какая его область обеспечивает работу такого-то органа или такой-то части тела, а также на какие области следует воздействовать, чтобы спровоцировать ту или иную рефлекторную реакцию. Однако, областей мозга, ответственных за рассудок, память, и, в конечном счёте, за мышление, ещё никому не удалось обнаружить. Бесхитростная же идея о том, что «высшую психическую деятельность» обеспечивают не какие-то части мозга, а весь мозг целиком, тоже не подтверждается практикой. Например, в ряде случаев на рассудке и памяти практически не сказываются тяжелейшие травмы, в результате которых пострадавший теряет до четверти своего «органа мышления». Ещё более показательны случаи, в которых фигурируют врождённые аномалии или прогрессирующие патологии мозга. Так, «при вскрытии Ленина врачи, к великому своему ужасу, обнаружили, что одно полушарие ленинского мозга не работало с рождения. Второе полушарие было покрыто известковыми образованиями в такой степени, что было совершенно непонятно, как вождь мирового пролетариата жил не только последние годы, но и вообще, поскольку должен был умереть ещё в детстве» (И. Бунич. Золото партии). Впрочем, что там напасти, поражающие мозг, который всё-таки остаётся в черепной коробке! Известны случаи (Н. Непомнящий. Люди-феномены), когда, по своему поведению, мало чем отличались от окружающих люди, не имевшие правого полушария мозга, или у которых даже… мозг отсутствовал полностью!

Не довольно ли? В предыдущих статьях мы уже говорили о назначении головного мозга, а также о том, что мыслительные процессы протекают исключительно на программном уровне реальности — где и находятся наши органы мышления, которые входят в состав наших душ. Именно нахождение на программном уровне реальности даёт нашим органам мышления особые преимущества по сравнению с любыми рукотворными «умниками». Чтобы оценить эти преимущества, изложим принципы, по которым, как нам представляется, организовано наше мышление.

У личности, или субъекта, мышление является инструментом для решания разнообразных задач. Мышление ищет пути достижения формулируемых целей, оперируя некоторыми модельными представлениями о реальности. Минимальной единицей этих модельных представлений является осмысленное понятие, или концепт. Именно из концептов выстраивается мировоззрение — где они упорядочиваются по принципам, главным из которых является иерархический. Концепты более или менее удачно отражают кусочки реальности — объекты, свойства, процессы, взаимодействия… Концепт — это своеобразная иллюзия, секрет которой заключается в следующем: субъективное восприятие кусочка реальности отождествляется с тем, что именно такой «кусочек» существует объективно, на самом деле. Такое отождествление — это и есть осмысление понятия, порождающее концепт, т. е. иллюзию из числа тех, которыми оперирует наше мышление. И нас не должно смущать то обстоятельство, что мышление основано на иллюзиях — ведь любая модель является, в сущности, иллюзией.

Так вот: мышление оперирует концептами, а также блоками концептов, причём если блок концептов используется из раза в раз, то для него, скорее всего, будет сформирован собственный концепт. Так или иначе, мысль всегда является совокупностью концептов, связанных между собой по определённым правилам. Впрочем, сегодня мало кто из людей осознанно оперирует концептами. По ходу истории вырабатывались и эволюционировали знаки, или символы, концептов — благодаря чему мы имеем сейчас такие феномены, как речь и письменность. Соответственно, люди генерируют и воспринимают мысли, используя эти знаки. Различные языки — это различные системы знаков, и для точного перевода текста с одного языка на другой необходимо, чтобы все концепты, обозначенные в исходном тексте, имели свои знаки в языке, на который его требуется перевести. Следует добавить, что при образном типе мышления, образы тоже являются ни чем иным, как знаками — правда, довольно-таки специфическими. Но, в сущности, образное мышление — это тоже мышление знаковое.

Впрочем, любое знаковое мышление никоим образом не отменяет того, что сама-то мысль — это совокупность концептов, а не их знаков. Поэтому восприятие чужой мысли, в которой использованы знакомые концепты, иногда достаточно для понимания этой мысли. Действительно, феномен «чтения мыслей» возможен не только между представителями одного рода-племени. Бывает, что разноязычные собеседники читают и понимают мысли друг друга даже тогда, когда каждый из них знает только свой язык — и ни слова из чужого. Кроме того, хорошо известно — особенно тем, кто не относится к животным с предубеждениями — что животные читают и понимают даже у незнакомых людей некоторые мысли, которые никак не были проявлены внешне. Как ни смешно было ставить специальные опыты по выявлению у животных этой способности, они время от времени ставились. Например, глядя в глаза смышлёной проголодавшейся собачке, экспериментатор мысленно формулировал довольно сложную последовательность действий, которую ей предстояло самостоятельно выполнить в соседней комнате. В ряде случаев собачки блестяще справлялись с такими мысленно сформулированными заданиями. И уж если животным доступно понимание некоторых мыслей людей, то и людям доступно понимание некоторых мыслей животных. Так, для эскимосов канадской тундры большим подспорьем является волчий телеграф: на языке завываний волки могут по цепочке передавать на огромные расстояния сообщения, например, о передвижениях оленьих стад, и эскимосы тоже пользуются этими ценными оперативными сведениями. Уроки волчьего языка выглядят, например, так. Отец, великий шаман, оставляет своего сынишку на сутки в волчьем логове; там он играет с волчатами (!), взрослые волки его не трогают. После суток, проведённых в волчьем логове, мальчуган понимает язык волков (Ф. Моуэт. Не кричи: «Волки!»).

С учётом вышеизложенного, такое понимание возможно в рамках, обусловленных совокупностью тех концептов, которые одинаковы у волка и у эскимоса. Но как происходит необходимое для понимания отождествление концептов животных и людей? А точно так же, как и отождествление концептов разных людей. Проиллюстрируем это на примере концепта, моделирующего какой-либо кусочек физической реальности — скажем, общеизвестного концепта, который мы называем словами «пища, еда». Вспомним, что вся физическая реальность обусловлена работой пирамиды формирующих программ на программном уровне реальности. Оба этих пласта реальности являются реальностью объективной, не зависящей от того, насколько верно её отражают концепты мыслящего субъекта. Но если концепт отражает нечто действительно объективно сущее на физическом уровне, то этот концепт оказывается связан с формирующими программами, благодаря которым это нечто существует. Поэтому, для сравнения концептов, сравниваются наборы формирующих программ, которые с ними связаны. Если из двух наборов, связанных с двумя концептами, найдётся одна и та же формирующая программа — значит, на уровне этой программы, концепты совпадают. Действительно, хотя пищевые рационы людей и волков различаются, под «едой» они понимают, в сущности, одно и то же. Зато иные теоретики эксплуатируют свой ум следующим образом: они изобретают «непостижимой красоты» концепты, которые имеют лишь тот недостаток, что не соответствуют ничему из объективной реальности. Ясно, что такие концепты не связаны ни с какими формирующими программами. Поэтому неудивительно, что подобную «красоту» никто не понимает, да и критерии объективной оценки подобной мыслительной деятельности отсутствуют. Вот и мучаются те, кто пытается разобраться в трудах этих горе-мыслителей: «Ну, такое нагородил! Совершенно неясно — гений это или безумец!» Как можно видеть, концепции этих «то ли гениев, то ли безумцев» практически неуязвимы для критики, поэтому некоторые из них становятся настоящими находками для официальных наук и религий.

Следует добавить, что совпадение концептов у собеседников не всегда достаточно для взаимопонимания. Однако же, мы не усматриваем препятствий для того, чтобы любые два мыслящих существа понимали друг друга, если, помимо одинаковых концептов, они имели бы одинаковую логику, или, если угодно, здравый смысл — т. е. правила, по которым концепты можно связывать друг с другом. В мировоззрении субъекта содержатся не только концепты, но и то, что мы будем называть условными связками и условными развязками. Наличие условной связки между двумя концептами означает, что они могут быть соединены, что дало бы либо двухконцептную мысль вроде «я иду», «небо голубое», либо — часть мысли, в которой использованы ещё и другие концепты. Напротив, наличие условной развязки между концептами означает, что они не могут быть соединены. Формальная логика основана именно на правилах установления связок и развязок: если А связано с В, а В связано с С, то А может быть связано с С, и т. д.

Условные развязки стоят не только между понятиями и их отрицаниями; они, по-видимому, обеспечивают весь пласт представлений на тему «не может быть» — например, «коровы не летают», «я не дурак», и т. п. Условные развязки дают возможность моментального выявления противоречий в мыслях: формулируя умозаключение, субъект натыкается на условную развязку, которая уже заранее установлена. Для этого-то каждый новый концепт не просто добавляется в мировоззрение, а встраивается в него, с установкой соответствующих связок и развязок — что и задаёт возможные мысли, в которых этот концепт может быть использован. Следует подчеркнуть, что условные связки и развязки определяют лишь возможные мысли, в реальных же мыслях используются, так сказать, реальные связки, которые мы будем называть просто связками.

Благодаря использованию связок, память субъекта не занимает отдельного объёма программной реальности: его память — это те же концепты и связки между ними. Логично предположить, что и кратковременная память также не занимает отдельного объёма по отношению к памяти долговременной, поскольку эта проблема может быть решена всего лишь изменением статуса связок: связки могут быть «временными» или «постоянными». Такая организация памяти позволяет реализовать принципы настолько эффективной работы, которая является запредельной для компьютеров. Прежде всего, в памяти субъекта отсутствуют аналоги того, что компьютерщики называют термином «файл», т. е. обособленный пакетик машинной памяти. Говоря о памяти субъекта, мы будем использовать термин «конструкт», под которым будем понимать совокупность мыслей, ассоциативно связанных по какому-либо признаку. Например, конструкт события — это те мысли, которые описывают, что «тогда-то и там-то при таких-то обстоятельствах произошло то-то и то-то, причём я принял в этом такое-то участие и напереживался вот так-то». Или конструкт объекта — это мысли, которые описывают свойства этого объекта, его место в мироздании, способы взаимодействия с ним, вызываемые им переживания, и т. д.

В чём конструкты выигрывают по сравнению с файлами? Файлы, как обособленные пакетики машинной памяти, не пересекаются друг с другом. Наоборот, конструкты, в которых задействованы одни и те же концепты, взаимопроникают друг в друга. Это взаимопроникновение конструктов — характерная черта памяти субъекта: чем больше ассоциативных связок в ней установлено, тем она надёжнее и эффективнее. Так, в процессе научения ассоциативные связки просто творят чудеса: разобравшись в одном вопросе, ученик обнаруживает продвижение и в других вопросах, ассоциативно связанных с первым! Да и при поиске в памяти субъекта, т. е. в процессе вспоминания, ассоциативные связки играют ключевую роль. Чтобы её оценить, напомним, как осуществляется поиск в компьютерной памяти. Чтобы добраться до одного-единственного слова, которое, предположительно, имеется в хранящихся текстах, требуется просмотреть всё содержимое соответствующих файлов. В памяти же субъекта поиск ведётся не по всему содержимому, а лишь вдоль готовых цепочек ассоциативных связок, причём начало эти цепочки берут от той мысли, которая — пусть даже туманно — формулирует то, что требуется вспомнить. Чем сложнее задача, тем ярче проявляются преимущества ассоциативно организованной памяти. В качестве примера можно привести задачу распознавания образов. Обычно люди за доли секунды узнают знакомое лицо — и неважно, что оно припухло или осунулось, что у него откуда-то синяк под глазом, и т. д.

По логике же компьютера, если образ изменился — значит, это уже другой образ. Непонятно, как можно научить машину отличать главное от второстепенного — ведь она оперирует не осмысленными понятиями и не их знаками, а лишь содержимым своих бинарных ячеек памяти.

Предписания, по которым компьютер выполняет эти операции, выглядят примерно так: «Произвести считывание состояния ячейки номер такой-то. Затем перевести в такое же состояние другие ячейки, с номера такого-то по такой-то, и т. д.» Давать указания машине на подобном языке машинных кодов — это искусство, недоступное для широкого круга программистов. Поэтому в программировании широко используются «языки высокого уровня», требующие программу-транслятор, т. е. переводчика на язык машинных кодов. Программу на языке высокого уровня следует рассматривать как плод знакового мышления программиста; и далее транслятор превращает эти знаки — минуя уровень осмысленных понятий! — в директивы, управляющие процессором. Таким образом, вновь подтверждается, что при работе «искусственного интеллекта» уровень осмысленных понятий вовсе не задействован. Значит, вопрос о том, может ли машина мыслить, попросту неуместен: машина вообще не имеет дела с мыслями. Наше же мышление, с учётом вышеизложенного, организовано так, что здесь «язык высокого уровня» и «язык машинных кодов» — это, фактически, одно и то же, так что необходимость в трансляторе отпадает. Действительно, достаточно сформулировать мысль в знаковой, словесной, форме, и «дословный» перевод этой мысли на «язык концептов» сразу же готов для дальнейшей обработки.

Впрочем, известно, что речь — это не самое эффективное средство общения. Гораздо эффективнее общение происходит в режиме раппорта, т. е. контакта душ «собеседников». При этом мысли собеседника воспринимаются, как свои собственные. Феноменально, что когда в таком режиме общаются личности, даже сильно различающиеся по своему развитию, например, учитель и ученик, то ученик прекрасно понимает все мысли учителя — даже те, в которых используются концепты, которых нет у ученика! Правда, если ученик не усваивает эти концепты, то после того, как контакт душ разрывается, ученик в лучшем случае помнит о том, что учитель сообщал ему какие-то потрясающие вещи на такую-то тему, а сформулировать эти «потрясающие вещи» он не в состоянии, особенно если они воспринимались на языке образов. Кстати, во время сна обычным делом являются раппорты души спящего с другими душами, и многие сновидения — это результаты таких раппортов. Раппорт — это настолько мощное средство для обучения и передачи сведений, что у детёнышей в определённом периоде раппорты с окружающими являются едва ли не главным ключом для развития: детёныши, фактически, копируют у окружающих кусочки их мировоззрений. Об этом надо знать заботливым родителям! Но, при всех достоинствах раппорта, он возможен только при личном контакте. Из-за этого ограничения и возникла потребность в речи и письменности.

Так вот, по мере наращивания своего мировоззрения, детёныш обретает всё большие возможности для генерации собственных мыслей. Вот примерчик мышления: исследование чужой мысли на предмет её согласия со своим мировоззрением — фактически, прогон этой мысли сквозь фильтр, роль которого играет мировоззрение. Если мысль, что называется, находит отклик, то это выражается в генерации новых мыслей. И, конечно, новые мысли генерируются при решании задач, т. е. моделировании, на уровне концептов, способа достижения сформулированной цели. Для этого моделирования требуется выстроить логическую цепочку, начинающуюся где-то на имеющемся мировоззрении, и заканчивающуюся на цели. Если задача не тривиальная, то логическая цепочка ищется в обратном направлении, от цели, т. е. задача решается «с конца». Колоссальный объём работы, который при этом проделывает мышление, обычно не осознаётся субъектом. Ему мышление сообщает лишь конечный результат: звенья цепочки, последовательно связанные по правилам формальной логики. Какое-то из этих звеньев может оказаться для субъекта неприемлемым, например, по морально-этическим соображениям или из-за обнаружившегося противоречия, и он может запустить поиск решения вновь, чтобы отыскать «обходной путь».

Кстати, противоречия при мыслительной работе неизбежны — из-за несовершенства наших моделей. Собственно, обычно значительная часть мыслительной работы заключается именно в поисках способов устранения этих противоречий. Например, один из способов — это достаточно радикальная перестройка мировоззрения: устранение гнилых концептов и встраивание новых, более здоровых. Но это требует определённых усилий, и люди изобрели удивительную «щадящую» методику. Вместо того, чтобы разрешать серьёзные противоречия, они обособливают в своём мировоззрении соответствующие совокупности конструктов — чтобы противоречащие друг другу конструкты не пересекались. Эта «щадящая» методика может привести, в конце концов, к расщеплению личности на две и более. Тогда начинается изнурительный «внутренний диалог»: дробится память, обостряется конкуренция за ум, мучительно принимаются решения… Впрочем, многие заблаговременно выбирают другой «щадящий» способ устранения противоречий: становятся умственными рабами, подыскав для себя какую-нибудь систему взглядов с заранее продуманными решениями на все случаи жизни.

Рискнём утверждать, что возникновение обособленных друг от друга специализаций мышления — главным образом, мышления научного и мышления религиозного — обусловлено всё той же причиной: бегством от противоречий. Что-то не так в религии и в науке, если сегодня мало у кого имеется цельное мировоззрение, охватывающее и те вопросы, которыми занимается религия, и те, которыми занимается наука. Да и сама наука всё больше дробится на обособленные области. А потом учёные с изумлением замечают, что самые интересные открытия делаются на стыках этих областей — как раз там, где приходится разрешать противоречия!

Итак, мышление — это свойство не «высокоорганизованной материи», а высокоорганизованной души. Животные — по крайней мере, высшие — несомненно, решают задачи. Компьютеры же, будучи неодушевлёнными железками, не решают задачи — эту работёнку выполняют программисты, а компьютеры лишь следуют их указаниям. В исполняемой программе может быть заложено огромное количество вариантов действий, она может ветвиться «до чёртиков» — но машина не может сделать нечто не предусмотренное программой (не считая, конечно, сбойных ситуаций). Поэтому, если модифицирующийся вирус вывел из строя половину компьютерных сетей — значит, кто-то придумал и запустил этот вирус. Если начался «бунт машин» — значит, кто-то запрограммировал этот бунт. Короче, если так называемые «мыслящие машины» устраивают нам пакости, то следует ясно понимать, что отвечать за эти пакости должны не машины, а конкретные разработчики «искусственного интеллекта».

Февраль — май 2003