1. Инженер-физик Г. Трубников: модель, созданная гением
1. Инженер-физик Г. Трубников: модель, созданная гением
«За что называют машиной человека, который почему-то каждый раз теряет самообладание, видя слезы ребенка или женщины, который, испытав потрясение у постели больной жены, соглашается и отдать сына, и принять на себя позор фиктивной измены — в ответ на унижения, которым он подвергся? Может быть, за то, что он откровенно не хочет помочь светскому бездельнику Стиве в получении им синекуры с жалованием 9 тысяч рублей? Может быть, за то, что он не анархист и не революционер, а видит свой долг в том, чтобы на государственном посту сделать что-то посильное для России (тому много свидетельств в романе; это — предмет особого разговора)? Нет, скорее всего, за то, что он при каждом сюрпризе, преподносимом женой, матерью его сына, пытается найти какое-то разумное решение для выхода из создавшегося положения, положения, неимоверно осложненного существовавшими законами о браке, законами, которые отнюдь не Каренин выдумал.
Все, что связано с Карениным, важно и интересно, ибо его образ несет проблему властвования над эмоциями. Недаром эта проблема стала особенно острой в наше время: это вызвано прежде всего расширившимися и усложнившимися связями и взаимоотношениями между людьми. Евг. Богат пугает читателя чертами „человека-машины“, сформулированными им в трех пунктах. Готов признать эти черты даже за собой, но хочу их уточнить.
1. Уверенность в том, что формы человеческих отношений должны строиться на разуме, а не на эмоциях. Нельзя набрасываться с кулаками на человека, которого ненавидишь. Нельзя позволять проявляться низменным инстинктам, которые сидят в подсознании каждого человека. Нельзя приставать с излияниями к любимому поэту, артисту. Оставь эмоции для внутренней жизни, для творчества. Позволь эмоциям выплеснуться только тогда, когда их от тебя ждут, когда необходимо заразить ими кого-то. Не нужно душить эмоции, нужно ими управлять.
2. Стремление (а не тоска) к максимально возможной определенности в любой ситуации, к предвидению, желание предусмотреть все варианты, изучить все возможности, приводящие к возникновению случайностей, — явление положительное, а не отрицательное.
3. Непримиримое отношение к собственным слабостям. В этом вопросе Евг. Богат возводит на нас напраслину. По моим наблюдениям — чем разумней человек, тем он терпимей к слабостям других. Это, кстати, характерно и для Каренина.
Что касается ненадежности „человека-машины“, то она имеет место тогда, когда человеку не удается органично вобрать в себя качества, созданные самовоспитанием, или когда эти качества на поверку оказываются неразумными. Это нужно воспринимать как трагическую неудачу; этот горький опыт нужно изучать…
Анну судят уже сто лет, и суд далеко не закончен. В мире все изменилось, но модель, созданная гением Толстого, остается непревзойденной и незаменимой, когда вновь и вновь встает вопрос о роли женщины, о семье. Собственно, весь роман является гениальной моделью разнообразных нравственных проблем, но „мысль семейная“ была для Толстого главной.
Итак, суд идет. Первым судьей был сам Лев Николаевич Толстой. И он осудил Анну. Это так очевидно для каждого, кто внимательно прочел роман, что и доказательств не требует. Мы отделяем мастерство Толстого — создателя модели от взглядов Толстого — судьи. Но всегда ли мы делаем это достаточно деликатно? Нет ничего удивительного в том, что прогрессивная критика во времена Толстого и в последовавшие периоды взяла Анну под защиту. Суд над Анной был ареной политической борьбы, ибо женский вопрос был политическим вопросом. Ради эмансипации оправдали Анну, и сделать это оказалось нетрудно. Модель была настолько объемно, мастерски сделана.
г. Ленинград».