Глава 6. Континентальная и аналитическая философия

Не существует никакого принципиального различия между континентальной и англо-американской биологией или физикой. Науки, и особенно естественные науки, в гораздо меньшей степени, чем философия, подвержены конфликтам между различными традициями, частично завязанными на географию. Многие – пожалуй, почти все – современные философы предпочли бы избавиться от разделения на континентальную и аналитическую философию, но в нынешнем философском мире это разделение пока еще настолько сильно, что его невозможно обойти вниманием в книге, претендующей на описание более или менее полной картины. Противостояние континентальной и аналитической философии влияет на процесс обучения студентов, найма университетских преподавателей, выпуск философских журналов и восприятие новых работ по философии. И хотя многие профессиональные философы сходятся во мнении, что это противостояние сомнительно и не идет на пользу делу, оно по-прежнему многое решает. Объясняя суть своей работы, философ едва ли сможет обойтись без терминов «континентальная философия» и «аналитическая философия», поскольку именно они сформировали современный философский ландшафт. Вместе с тем различие между этими двумя традициями трудно объяснить непосвященным. Человеку со стороны трудно будет понять, вокруг чего разгорелся сыр-бор.

А временами дело доходило до настоящих скандалов: когда Деррида получил звание почетного доктора философии Кембриджского университета. В газете The Times от 9 мая 1992 года было напечатано обращение, призывающее руководство университета пересмотреть свое решение. Под обращением подписались многие выдающиеся философы, в том числе Куайн. Решение университета о присвоении звания критиковали в первую очередь потому, что работы Дерриды не имели в философии такого большого веса, как в других дисциплинах, так как не соответствовали «принятым стандартам ясности и убедительности», а также потому, что «стиль изложения в его работах затрудняет понимание», а те места, которые все-таки можно понять, «либо банальны, либо неверны». Тот факт, что это обращение было опубликовано в ведущей британской газете, говорит о весьма напряженном противостоянии традиций, в ходе которого лидер одной из традиций (Куайн) утверждает, что ведущий представитель другой традиции вовсе не заслуживает права называться философом.

Раскол

Велико искушение заявить, что раскол между континентальной и аналитической философией оказался гораздо глубже, чем различие между любыми другими традициями и школами в истории философии. Представители различных школ и раньше испытывали разногласия по многим вопросам, но у них, по крайней мере, было общее основание и принципиальное согласие в том, что касается терминологии, постановки проблем, методов исследования и т. п. Эмпирики и рационалисты хотя бы могли вести между собой дискуссию о своих разногласиях касательно источника знания. Между Англией и континентальной Европой постоянно происходил обмен идеями. Локк подвергался влиянию Декарта и Мальбранша, в свою очередь оказывая большое влияние на французскую философию. Лейбниц посвятил целую книгу критике идей Локка. Юм основательно изучил работы Бейля, а Кант и Гегель сыграли большую роль в развитии как английского идеализма (Грин, Брэдли), так и американского прагматизма (Пирс, Дьюи).

Раскол между континентальной и аналитической философией прервал этот чрезвычайно плодотворный обмен идеями между представители разных культурных и языковых традиций. Два философа, один из которых получил образование в русле континентальной, а другой – в русле аналитической традиции, едва ли найдут, о чем поговорить, несмотря на то что будут иметь степень по одной и той же дисциплине. У них практически не будет общей терминологической и методологической базы, не будет общих проблем. Если они и смогут общаться, то на темы, связанные с периодом до раскола. Впрочем, и здесь им трудно будет понять друг друга, поскольку такие понятия, как «онтология», «истина», «доказательство» и т. д., имеют разные значения в этих двух традициях. Это будет приводить к систематическим недопониманиям и в результате к обрыву коммуникации. Значение слов может меняться в зависимости от контекста и традиции. Ведущие представители обеих традиций зачастую просто неспособны понять друг друга. Когда Морис Мерло-Понти и Гилберт Райл принимали участие в одной и той же конференции, Мерло-Понти спросил: «Разве мы делаем не одно и то же?», и Райл ответил: «Надеюсь, что нет!» Хайдеггер и Карнап тоже не достигли взаимопонимания, равно как и Альфред Джулс Айер с Жоржем Батаем или Джон Сёрл. В 1930-х годах Теодор Адорно жил и работал в Оксфорде и не раз выражал недовольство отсутствием в тамошнем кругу коллег, достаточно квалифицированных, чтобы понять его работу. Звучит неожиданно, учитывая, что многие ведущие философы аналитической традиции – в частности Айер, Райил и Остин в работали в Оксфорде в то же самое время. Адорно пытался говорить с ними о философии, но ему, по его словам, приходилось упрощать объяснения до элементарного, чтобы они вообще хоть что-то поняли. Айер, в свою очередь, считал Адорно просто «забавным персонажем». У них не было общей почвы для установления контакта.

Аналитическая философия

Термин «аналитическая философия» принадлежит, по всей видимости, Герберту Фейглю, но направление существовало и до того, как он дал ему название. Трудно сказать точно, когда возникла аналитическая философия – в подобных случаях точную дату не установить, – но если всё же попытаться, то можно предположить, что это было в 1912 году, когда встретились Рассел и Витгенштейн. Изначально речь шла о философском проекте, согласно которому решение философских проблем заключается в лингвистическом и понятийном анализе. Молодой Витгенштейн определял философию как «критику языка». Он считал, что все философские проблемы носят лингвистический характер, поскольку в основе их лежит непонимание логики языка. Такая лингвистическая философия сильно отличается от собственно лингвистики, поскольку философский анализ языка не интересуется языком не как таковым, а лишь как средством решения специфических философских задач. С точки зрения представителей аналитической традиции, решение проблем можно найти благодаря переводу на искусственный язык или улучшению естественного языка. Так, Ричард Харе определял этику как «логическое исследование языка морали». В предисловии к антологии «Лингвистический поворот» (The Linguistic Turn, 1967) Ричард Рорти пишет, что «лингвистический поворот» можно считать важнейшим философским открытием за последнее время, а может быть, и за всю историю философии. Новая форма философии должна была не просто стать новым подходом – она должна была прийти на смену онтологической направленности античной и средневековой философии и когнитивистской ориентации философии Нового времени. Еще отчетливее эта позиция проявляется у Майкла Даммита, утверждавшего, что основная идея лингвистической философии заключается в следующем: (1) объяснение языка дает объяснение мышления, (2) объяснение языка не предполагает объяснения мышления и (3) только объяснение языка может дать адекватное объяснение мышления. Впрочем, впоследствии оказалось, что далеко не все философские проблемы можно решить подобным образом. Не имеет смысла отрицать, что лингвистический анализ может послужить прекрасным методом для разрешения некоторых философских проблем, но мало кто согласится, что этот метод является единственным адекватным методом. Таким образом, аналитическая философия потеряла то единственное, что могло бы послужить общим знаменателем.

Постепенно понятие «аналитическая философия» расширилось и включило в себя почти всю англо-американскую философию, которая равняется на естественные науки и придает большое значение определению терминов и строгой логической аргументации. На сегодняшний день большинство представителей аналитической традиции ориентируются скорее на когнитивные дисциплины, нежели на лингвистику. Впрочем, здесь необходимо заметить, что не все философы, относящие себя к аналитической традиции, действуют с оглядкой на естественные науки. Поэтому Питер Хэкер, описывая развитие англоязычной философии в XX веке, предложил провести различие между «аналитической философией» и «научной философией». В числе представителей первого направления он называет Остина и Райла, в числе последователей второго – Рассела и Куайна. Мне кажется, что такое разделение нецелесообразно. Исключение Рассела из представителей аналитической философии противоречит здравому смыслу, хотя и подчеркивает, что не все философы аналитической традиции ориентируются на естественные науки.

Куайна можно назвать довольно неоднозначным представителем аналитической школы, поскольку, с одной стороны, он довел лингвистический поворот до логического предела, настаивая, что все онтологические утверждения должны быть «переведены» на язык семантики. С другой стороны, его работа подорвала многие основы аналитической философии. Справедливо было бы считать его первым представителем постаналитической философии, для которой характерны некоторые элементы, чуждые классической аналитической традиции, в том числе возобновление интереса к онтологическим и метафизическим вопросам. В настоящее время в рамках традиции, которую принято обозначать как аналитическую, хотя точнее было бы называть ее англо-американской, существуют три основных направления: (1) «классическая» аналитическая философия в традиционном понимании, не считая повышенного интереса к онтологии (Дэвидсон, Элстон, Сёрл), (2) сциентистская философия, которая полагает, что философские задачи можно решать при помощи науки – к примеру нейропсихологии, которая должна ответить на вопросы о философии сознания (Чёрчленд, Деннет) и (3) направление, сближающееся с континентальной философией в проблематике и основных идеях, но по-прежнему придерживающееся более или менее классического «аналитического» стиля в изложении (Патнэм, Макдауэлл, Брэндом). Впрочем, разнообразие позиций так велико, что говорить о существовании единой традиции уже почти не имеет смысла.

Континентальная философия

Говорить о единой традиции в случае континентальной философии еще труднее. Само понятие «континентальная философия» было придумано Джоном Стюартом Миллем, впервые упомянувшим его в рецензии на книгу в 1832 году. Но оно не получило особого распространения вплоть до того момента, когда аналитическая философия начала использовать его о противостоящей традиции, таким образом дистанцируясь от нее. В широкий обиход это понятие вошло лишь после Второй мировой войны. Изложения сущности континентальной философии обычно начинаются с Гегеля. Это весьма примечательно, учитывая, что во времена Гегеля никакой аналитической традиции, которой «континентальный» Гегель мог бы противостоять, еще не существовало. Гегель – важный предшественник позднейших представителей континентальной традиции, как, впрочем, и многие другие философы, включая Канта. Было бы гораздо логичнее начинать описание континентальной философии с Хайдеггера, жившего на сто лет позже.

Общее понятие «континентальная философия» включает в себя множество весьма различных направлений, традиций и школ, между которыми можно найти не так уж много общего. Если, к примеру, оглянуться на имевшую место в 1980-х годах дискуссию о постмодернизме, то континентальные философы занимали в ней кардинально противоположные позиции, и между взглядами Юргена Хабермаса и Жана-Франсуа Лиотара практически не было пересечений. Другими словами, континентальная философия – явление весьма гетерогенное.

Одно из общих мест в континентальной философии – явный интерес к истории философии, хотя некоторые представители традиции, в том числе Жан-Поль Сартр и жиль Делёз, относились к ней довольно равнодушно. Континентальные философы относят свою деятельность скорее к области гуманитарных, нежели естественных наук. Стиль изложения, свойственный континентальным философам, тяготеет к литературному, и терминология, которой пользуются континентальные философы, унифицирована гораздо меньше, чем в аналитической традиции.

Почему нельзя провести четкую границу

Провести четкую и однозначную границу между двумя традициями невозможно. Проблема в том, что противостояние между ними носит одновременно географический и методологический характер, то есть неоднородно с точки зрения логики. И сравнивать Хайдеггера и Куайна, говоря, что Хайдеггер представляет континентальную традицию, а Куайн аналитическую, – это всё равно, что сравнивать Арнольда Шёнберга и Филипа Гласса, говоря, что Шёнберг сочинял свои произведения в технике додекафонии, а Гласс – американец. Логичнее было бы выстраивать оппозицию на основании либо географии, либо методологии, вместо того чтобы смешивать эти критерии. С точки зрения географии можно говорить о континентальной и англо-американской философии, но это едва ли уместно. Во-первых, и основатели, и более поздние представители аналитической философии жили и работали не только в США и Великобритании. Многие предшественники аналитической философии, в том числе Фреге и члены Венского кружка, проживали на континенте. А представители аналитической философии имелись в Германии, Польше, Финляндии и Австралии. Собственно, они есть повсюду, в том числе в тех странах, где явно преобладает континентальная традиция, например, во Франции. Во-вторых, в Великобритании и США есть свои представители «континентальной» традиции, вышло несколько антологий с названиями вроде «Американские континентальные философы» (англ. American Continental Philosophers). Многие известные философские институты в англоязычных странах придерживаются отчетливой континентальной направленности. Поэтому очевидно, что провести чисто географическое разграничение этих двух традиций не получится.

Обратимся теперь к методологии. Тогда один из полюсов оппозиции будет носить название «аналитический». Изначально понятие «аналитический» было вполне понятным термином, имевшим конкретное определение, но со временем его стали применять ко всем направлениям англо-американской философии, в которых наблюдается хоть какая-то логическая последовательность. Но даже если предположить, что мы по-прежнему можем вкладывать в понятие «аналитическая философия» относительно конкретный смысл, у нас все равно возникнет проблема на противоположном полюсе. Понятие «синтетическая философия» совершенно ни о чем не говорит. Название «не-аналитическая философия» кажется каким-то беспомощным, поскольку анализ – а также целый ряд прочих отличительных признаков аналитической философии – является главным методом любого философского исследования. А разнообразие направлений в рамках континентальной традиции так велико, что задача найти единую методологическую базу, общую для всех и к тому же отличную от методов аналитической философии, практически невыполнима. Каков наименьший общий знаменатель для таких философов, как Гуссерль, Хайдеггер, Мерло-Понти, Сартр, Адорно, Хабермас, Деррида, Фуко и Делёз? Сложно придумать что-либо помимо того, что все они великие философы XX века.

Ричард Рорти утверждал, что две традиции различаются, прежде всего, тем, что аналитическая философия сосредоточена в первую очередь на проблемах, а континентальная – на именах собственных. Это, конечно, преувеличение, но в целом он был весьма недалек от истины. Обзор континентальной философии состоит, как правило, из глав, посвященных отдельным философам: Канту, Гегелю, Хайдеггеру, Гадамеру и т. д. Там, где аналитический философ напишет статью под названием «Стройная теория истины», континентальный, скорее всего, сочинит работу, озаглавленную «Удалось ли Канту создать стройную теорию истины?» А если представитель аналитической школы напишет текст «Доказуемо ли существование внешнего мира?», последователь континентальной традиции сформулирует ту же тему так: «Опровержение идеализма у Канта». Впрочем, это мало о чем говорит. Во-первых, и континентальная философия часто сосредоточена на проблемах, особенно самые интересные ее области. Именно в силу того, что для континентальной философии характерен выраженный историзм, эти проблемы обсуждаются в контексте идей более ранних философов.

Стэнли Кэвел – один из самых «континентальных» философов в англо-американской традиции – пишет в книге «Глас рассудка» (The Claim of Reason, 1979), что философия для него ряд текстов, а не ряд проблем. Мы, философы, проводим большую часть рабочего времени за чтением, толкованием и комментированием текстов, написанных нашими современниками или предшественниками. Это факт, причем верный для обеих традиций, но в ранней аналитической философии эта тенденция была менее выраженной, поскольку было принято прилагать усилия к выяснению того, был ли философ Х прав, не слишком вдаваясь в то, что, собственно, он имел в виду. Но тексты Куайна и Дэвидсона требуют экзегезы (толкования) – точно так же, как тексты Хайдеггера и Дерриды.

Комментарий постепенно стал самым распространенным жанром и в аналитической философии, так что можно обсуждать, натурализм Куайна, а не натурализм вообще. Если рассматривать историю философии как единое целое, такой подход является скорее правилом, нежели исключением. Крантор, комментатор Платона, написал в 300 году до н. э. комментарий к «Тимею», и уже в 100 году до н. э. такая форма философского исследования получила широкое распространение. Начиная с этого момента философы говорили не о самих по себе проблемах, а скорее о том, что философы прошлого – прежде всего Платон и Аристотель – писали об этих проблемах. В средневековой схоластике эта форма исследования стала практически единственной. Философское образование в общем и целом сводилось к разъяснению философии Аристотеля, и многие философы сделали карьеру, занимаясь исключительно комментированием его трудов. Эта тенденция сохранялась вплоть до возникновения новейшей философии во времена Декарта. Для философов той эпохи было важнее подчеркнуть свой разрыв с прошлым, нежели поддерживать с ним постоянный диалог. Аналитическая философия – это именно та традиция, в которой разрыв с прошлым проявился сильнее всего, но, как я уже говорил, и здесь в последнее время возрождается жанр комментария. Таким образом, и здесь мы не найдем надежного критерия для разграничения традиций.

Противостояние континентальной и аналитической философий невозможно свести к какому-то одному пункту. Можно попытаться разграничить их, описывая аналитическую философию как «сциентистскую», а континентальную как «гуманистическую». Вплоть до Возрождения не существовало различия между гуманитарным и научным взглядом на мир и человека, но затем оно наметилось, и противостояние континентальной и аналитической философий можно трактовать как проявление этого разделения. Разумеется, и в континентальной философии можно обнаружить претензии на научный подход: и Гуссерль, и Хайдеггер подчеркивали необходимость обеспечить «научность» философского исследования. Тем не менее большинство философов смотрели на науку скорее как на одну из проблем философии, нежели как на образец, которому следует подражать при решении проблем. Многие континентальные философы, особенно после Второй мировой войны, считают науку потенциально опасной идеологией. Свойственная науке рациональность считалась одной из предпосылок к геноциду и массовому истреблению. Впрочем, некоторые представители континентальной традиции пишут о естественных науках и логике безо всякой враждебности, точно так же, как некоторые аналитические философы пишут об истории, искусстве и смысле жизни. Можно говорить об основных тематических предпочтениях той или иной традиции, но нет никаких оснований для проведения строгого разграничения в этой области. Если изучить, какие идеи господствуют в обеих традициях сегодня, то можно обнаружить довольно большое сходство. Скажем, «языковой поворот» имел место в обеих традициях. Ведущие представители и аналитической, и континентальной философии, такие как Куайн и Деррида, отрицали эпистемологический фундаментализм.

Отношения с метафизикой

Выяснение отношений с метафизикой характерно для обеих традиций, но происходило оно по-разному. Аналитическая философия пыталась избавиться от метафизики и считала, что может прочно обосноваться за ее рамками, тогда как континентальная философия укоренилась в пределах метафизики, руководствуясь идеей, что любая попытка выйти за ее пределы обречена на провал, и стремиться нужно лишь к тому, чтобы сохранять самообладание в отношениях с метафизикой. Что любопытно, представители аналитической традиции считают континентальную философию худшей из возможных форм метафизики, и это взаимно. В этом смысле очень показательны отношения между Хайдеггером и Карнапом.

Одна из характерных черт логического позитивизма – почти ожесточенное противостояние любой метафизике. При этом метафизикой позитивисты считали практически всю предшествующую философию и стремились преодолеть ее, отдавая предпочтение строго научным формам познания мира. Карнап всем сердцем поддерживал такое отношение к метафизике. Логический позитивизм признавал только два типа проблем: логические и эмпирические. Это означает, что решать проблемы можно либо путем формального логического анализа языка, либо путем эмпирического исследования мира. Проблемы, которые не решаются ни одним из этих способов, просто не считались существенными. В статье «Преодоление метафизики логическим анализом языка» (1931) Карнап рассматривает текст Хайдеггера «Что такое метафизика?» (1929) и подвергает его логическому анализу. Карнап относит себя к лагерю «противников метафизики». Но если предшественники могли лишь утверждать, что метафизика ошибочна, неясна или неплодотворна, Карнап заявляет, что может нанести метафизике смертельную рану, доказав, что она попросту неполноценна и лишена смысла. Метафизика порождает лишь «мнимые предложения» (Scheins?tze), либо используя слова, лишенные смысла, либо комбинируя слова против синтаксических правил (либо совершая обе ошибки одновременно). Карнап разносит текст Хайдеггера в пух и прах. Он делит все предложения Хайдеггера на три группы: (1) осмысленные предложения, (2) предложения, которые лишены смысла, так как составлены неправильно с точки зрения грамматики или противоречат сами себе, и (3) предложения, которые лишены смысла, поскольку составлены из бессмысленных слов. Карнапу удается найти у Хайдеггера несколько осмысленных предложений, но большая часть текста лишена смысла, поскольку Хайдеггер использует слово «ничто» для обозначения объекта. Предложение «Ничто само себя ничтит» служит кульминацией, поскольку в нем автор изобретает новое бессмысленное слово «ничтить», благодаря которому предложение становится вдвойне бессмысленным. И так далее.

Хайдеггер, в свою очередь, заявил бы, что позиция Карнапа тем не менее метафизична. Для Хайдеггера преодоление метафизики само по себе является метафизической проблемой. Под метафизикой в данном случае понимаются и (1) системы, сформированные философской традицией, и (2) неотъемлемая часть человеческого бытия. Быть человеком – значит иметь понимание бытия, и потому метафизику нельзя просто «отменить». Вместо этого следует осмыслить метафизику, чтобы прийти к пониманию ее роли в нашей жизни, в понимании нашего бытия-в-мире. С другой стороны, у нас есть склонность прятаться от самих себя, и иногда мы понимаем себя неправильно. Наше понимание бытия оказывается превратным. Существует несколько типов такого превратного понимания.

Первый тип – когда мы толкуем самих себя, но при этом прячем собственную сущность. Это естественная превратность. Второй тип можно назвать философской превратностью – в этом случае некоторые усвоенные нами теории мешают пониманию бытия. Впрочем, любая философская деятельность начинается в условиях такого превратного понимания – не существует никакой нейтральной позиции за пределами метафизики. Вопрос о бытии – это вопрос, которого мы не можем избежать, поскольку он лежит у истоков нашего бытия. К примеру, мы задаем вопрос о том, почему вообще существует что-либо, а не ничто. Именно поэтому Хайдеггер утверждает, что метафизика заложена в нашу сущность. Мы не можем полностью избежать метафизики, но можем сформировать осознанное отношение к ней. Именно этого, согласно Хайдеггеру, нет у Карнапа, поскольку Карнап не замечает, что его «научное понимание мира», лишь еще одна из форм метафизики. Карнап и Хайдеггер были единодушны в том, что метафизика не так проста, но по-разному понимали ее сущность и методы ее преодоления.

Карикатуры

Карикатура на континентальную философию, нарисованная представителем аналитической традиции, обличает отсутствие уважения к логическим правилам, отрицание науки, пренебрежение точностью при определении понятий и попытки выдать неясность за глубину. Особенно часто достается Хайдеггеру, которого выставляют этаким шарлатаном. Кроме того, континентальную философию часто обвиняют в преклонении перед историей философии, в жертву которой приносится собственно философская работа. Континентальная философия деградирует до бесконечного повторения истории философии, не имеющего никакой конкретной цели и не служащего для иллюстрации актуальных проблем. С другой стороны, аналитическую философию часто представляют исключительно сциентистской, антиисторичной, сухой и настолько озабоченной правилами аргументирования, что за ними совершенно исчезает цель. Представители аналитической традиции с ужасом наблюдают за тем, как континентальные философы балансируют на шатких понятиях, лишенных точных определений и связанных между собой весьма непоследовательной логикой. В то же время последователи континентальной традиции с неменьшим страхом смотрят на аналитических философов, которые напрочь игнорируют историю используемых понятий и слепо доверяют наукам, которые наделены монополией на открытие истины о мире.

Как в любых карикатурах, в этих содержится зерно истины. Они чутко улавливают некоторые черты аналитической и континентальной философии, но лишь отрицательные черты. Наиболее авторитетные современные философы обеих традиций едва ли подойдут под такое описание. Аналитическая философия традиционно опиралась на естественные науки и эмпирические данные, скептически относилась к Канту и враждебно – к Гегелю и Хайдеггеру. Но со временем, когда эмпирический проект столкнулся с довольно глубокими проблемами, именно Кант и Гегель оказались самыми актуальными собеседниками. Самые многочисленные и серьезные работы последних лет по Канту, Гегелю и Хайдеггеру были написаны англоамериканскими философами, получившими образование в рамках аналитической традиции. Юрген Хабермас и Поль Рикёр со своей стороны могут послужить наглядными примерами континентальных философов, открывших для себя богатые ресурсы аналитической философии. Самые лучшие философские работы наших дней невозможно однозначно отнести ни к аналитической, ни к континентальной философии. Такие философы, как Хабермас, Роберт Брандом, Джон Макдауэлл и Хилари Патнэм, не относятся ни к одной из традиций, но соединяют в себе лучшие черты обеих. Возьмем, к примеру, Патнэма: его ранние работы явно относятся к аналитической традиции как по стилю, так и по содержанию, но в последние двадцать лет он все чаще высказывает мнения, более характерные для континентальной традиции, к примеру, что философия ближе к искусству, чем к науке. С другой стороны, в стиле изложения он по-прежнему остается аналитическим философом.

Диалог

Самый плодотворный диалог между аналитической и континентальной традициями происходит тогда, когда они обсуждают свою общую историю, предшествовавшую расколу. Речь идет о философских учениях XVIII–XIX веков, и в особенности о философской системе Канта. Проблема только в том, что две традиции понимают Канта по-разному. Аналитические трактовки, как правило, принимают во внимание лишь отдельные отрывки из кантовских текстов, к примеру, главу «Трансцендентальная дедукция чистых рассудочных понятий» из «Критики чистого разума», и цель их состоит в том, чтобы выяснить, выполняет ли текст поставленную задачу, например, удается ли ему опровергнуть скептицизм. Континентальные трактовки часто рассматривают философию Канта как одно целое, исходя из идеи, что отдельные тексты можно понять и оценить лишь в свете целостной системы. Кроме того, континентальные трактовки чаще принимают во внимание исторический контекст, в котором создавались произведения. Представители аналитической традиции стремятся переформулировать, уточнить и зачастую формализовать философию предшественников, не обращая особого внимания на исторический контекст. Представители континентальной философии, напротив, убеждены, что идею невозможно вырвать из контекста без существенных потерь. Для аналитической традиции историчность философских проблем не имеет особого значения, и потому создается такое впечатление, что они извлекают философские проблемы из некоего вневременного хранилища, на которое исторические события не оказывают никакого влияния. Философские вопросы возникают в определенных исторических контекстах, равно как и ответы на эти вопросы. Это не означает, что за пределами своего исторического контекста вопрос теряет актуальность, но для того, чтобы понять вопрос, необходимо понимать и контекст. А чтобы рассматривать некую проблему в свете сегодняшней исторической ситуации, необходимо понимать, чем сегодняшняя ситуация отличается от прежней.

Осознание собственной историчности было визитной карточкой континентальной философии с самого начала ее развития. Аналитическая философия, напротив, практически полностью игнорировала тот факт, что она сама является исторической традицией. Лишь в последние 10–15 лет ситуация начала меняться. Изначально представители аналитической школы решали проблемы из некого «вечного» списка, не принимая во внимание историю их решения и тексты современников. На самом деле, аналитические философы вели себя даже более консервативно, чем континентальные, в том смысле, что они пытались решать вечные проблемы вне контекста, пользуясь нейтральными методами. Такой подход можно назвать базовым для современной философии, как в эмпирической, так и в рационалистской традиции. Без сомнения, он принес философии много пользы, поэтому континентальные философы демонстрируют недальновидность, отвергая его за «антиисторичность». Точно так же недальновидны аналитические философы, отвергающие континентальную философию исключительно в силу недостатка логической стройности и не ценящие более широкий контекст, который учитывается в этой традиции при решении проблем.

Для философов в принципе характерно не соглашаться друг с другом, и в философии наблюдается гораздо меньше согласия, чем в других дисциплинах. Разумеется, философы придерживаются более или менее единого мнения относительно того, какие тексты следует считать каноническими. Никто не оспаривает статус текстов Платона, Аристотеля и Канта. Однако тексты других философов – к примеру, Гегеля, Хайдеггера и Дерриды, – уже могут вызвать споры. И чем ближе к современности, тем больше разногласий возникает относительно того, что следует считать каноном философии. Можно сказать, что философия постоянно пребывает в допарадигмальном или даже многопарадигмальном состоянии. Разногласия между различными философскими позициями – перманентное состояние, которое нельзя разрешить раз и навсегда, да это и не нужно, поскольку такое противостояние приносит свои плоды. За 2500 лет философы так и не пришли к единому мнению, что такое разум, несмотря на то, что именно это качество лежит в основе всей философии. Тем не менее со времен Аристотеля никому не удалось внести полную ясность в этот вопрос. Было создано множество концепций разума (формальные, ситуативные, прагматические и т. д.), и сегодня у нас сформировано довольно полное и разностороннее представление, но и разногласия по этому вопросу сильны, как никогда. Но именно эти разногласия часто оказываются продуктивными, поэтому жаловаться не приходится. С другой стороны, продуктивными разногласия можно назвать только тогда, когда обе стороны стремятся к диалогу и поиску точек соприкосновения.

Идеальный философ – это человек, способный рационально общаться с другими и стремящийся понять их, чтобы вместе достичь истины. Философы нередко бывают именно такими, но есть также множество примеров философской «аргументации», основанной скорее на обвинениях, нежели на рациональном обмене мнениями и доброжелательном стремлении понять противника. Разногласия – это хорошо. Когда слишком много людей во всем согласны друг с другом, это настораживает. Однако, для того, чтобы разногласия были продуктивными, требуется взаимное уважение и взаимная готовность к диалогу. Целый ряд «аналитических» философских институтов не включают в программу обучения таких философов, как Гегель, Хайдеггер, Фуко и Деррида (хотя их работы могут быть включены в библиографию по таким дисциплинам, как литературоведение, история идей и т. п.), и точно так же многие «континентальные» философские институты не включают в программу Фреге, Куайна, Дэвидсона и Даммита. А ведь не обладая знаниями о противоположной стороне, невозможно вступить диалог и вести настоящую дискуссию.

Молодые философы все чаще работают с обеими традициями. Это не означает, что противостояние между ними снято, скорее дело в том, что молодое поколение философов научилось говорить на двух языках. Предпосылкой к такому развитию стало понимание, что аналитическая школа – это просто еще одна историческая традиция, а не единственно возможный подход к философии. Никто не стремится полностью стереть разницу между двумя традициями, но нынешнее поколение философов сумело оценить вклад каждой из них в общий философский инструментарий, к которому мы прибегаем для решения философских проблем. В одних областях лучше подходят методы аналитической философии, в других – континентальной, а в третьих они прекрасно дополняют друг друга.