Глава 5. Философия и история

Ответ на вопрос, что такое философия, много раз менялся в ходе истории. Если задать его вслух, может возникнуть впечатление, что существует некая единая философия, ядро, которое существовало всегда. Но философия была – и остается – настолько разной, что такое ядро едва ли может существовать. Вместо того чтобы задавать настолько общий вопрос, следовало бы, наверное, спросить: «Чем была философия в 347 г. до н. э., когда умер Платон?» «Чем была философия в Священной Римской империи?», «Какова была философия поздних схоластов?», «Что такое немецкая философия 1750–1800 годов?» или «Чем была философия в Оксфорде в 1950 году?» Ответы на эти вопросы будут различными, поскольку в эти моменты и в этих местах философия не была одинаковой. Философия постоянно меняется, в том числе и потому, что философы регулярно испытывают потребность ее менять. Известный афоризм о философии гласит, что, когда священник утрачивает веру, он отказывается от сана, а когда философ теряет свою веру, он просто меняет формулировку темы. Между прочим, крупнейшие философы тем и отличаются от остальных, что они в какой-то момент теряли веру и не могли продолжать философствовать в прежнем русле и потому пытались найти новое понимание того, что такое философия и чем она должна быть.

Отношение философии к собственной истории

Философия относится к собственной истории иначе, чем другие дисциплины, и философы в целом глубже изучают историю своего предмета, чем любые другие исследователи. Исследователи в области естественных наук просто оставляют историю позади, чего философы сделать не могут. Врачи, знакомые с открытиями Галена и Парацельса, едва ли читали их труды и уж точно не станут обращаться к этим трудам для решения своих насущных проблем, за что пациенты будут им только благодарны. Любой химик слышал об алхимии – предшественнице современной химии, но почти наверняка не читал алхимических сочинений и едва ли станет повторять эксперименты, которые в свое время ставил Джон Ди. Нет такого физика, который не слышал бы о Галилео Галилее, но мало кто читал его работы. С философией все иначе. Любое более или менее серьезное философское исследование содержит обширный экскурс в историю философии. От каждого философа – будь он последователем континентальной или философской традиции – ожидают, что он прочел основные труды Платона, Аристотеля, Декарта, Юма и Канта. Этих философов читают не только из интереса к истории дисциплины, но и потому, что их считают авторами идей, которые до сих пор сохраняют актуальность в рамках философии.

История философии была частью философии со времен античности. Аристотель был, по всей видимости, первым, кто осознал себя частью философской традиции. Доказательством тому служит книга I трактата «О душе». Но лишь во времена Канта и Гегеля историческая перспектива в философии обрела по-настоящему принципиальное значение. Кант уделяет большое внимание своему месту в истории. Он выделяет три стадии в истории метафизики: догматическую, скептическую и критическую. Догматический метод особенно отчетливо проявился в философии рационализма, которая утверждала, что разум сам по себе является источником знания, возникающего в результате анализа врожденных понятий по образу математического анализа. Метод скептицизма лучше всего проиллюстрирован эмпирической философией, которая строится на идее, что источником истины является чувственный опыт. Кант утверждает, что он превзошел эти две стадии, переведя философию на новый, критический уровень. Он считает себя философом-революционером. Но для того чтобы продемонстрировать революционный характер критической философии, он должен показать ее в контексте истории метафизики.

Еще более важную роль играет исторический контекст в философии Гегеля. Он считает, что философия неразрывно связана с современностью, точно так же, как и любой живущий индивид. Разумеется, мысленно можно выйти за пределы своего времени, но такая философия будет существовать лишь в воображении и никогда не станет реальной. Нет такой точки зрения за пределами истории, откуда можно было бы устанавливать вечные истины, актуальные в любое время и в любом обществе. Все идеи относительны и актуальны для той исторической ситуации, в которой они возникают. Гегель убежден, что философия не может выйти за пределы своего времени.

В его утверждении содержится зерно истины. Разумеется, и выбор темы, и инструментарий философа напрямую зависят от исторической ситуации, в которой ему выпало жить. Тем не менее, очевидно, что философия не ограничена пределами «зеркала заднего вида», то есть не связана рамками своей истории. Философия не может дать прогноза будущего развития, но должна дать своим современникам представление о самих себе как о продукте предшествующего развития. При этом, формируя представление о нынешнем состоянии, философия тем самым делает шаг в будущее. Понимание текущей эпохи – это в том числе и понимание присущих ей ограничений, а Гегель утверждал, что именно такого рода знания дают возможность для дальнейшего развития. Получается, что философия своего рода духовная повитуха, которая может направлять дальнейшее развитие. Философия не может сама по себе реализовать новую эпоху – это задача истории, – но она может указать, что новая эпоха должна сделать для преодоления ограничений, которые связывали предыдущую. В предисловии к лекциям по истории философии Гегель подчеркивает, что не следует считать историю философии дисциплиной, посвященной исключительно прошлому. История философии в той же мере касается и настоящего.

Работа над описанием истории философии служит пониманию настоящего, она актуальна лишь постольку, поскольку связана с проблемами настоящего. История философии как жанр имеет ряд недостатков. По-моему, основной из них заключается в том, что она слишком увлекается сравнением, упуская из виду ту роль, которую разные философы играют в формировании представления о мире в настоящем.

Философия и среда

Каковы отношения между философским рассуждением и окружением, в котором оно происходит? Джордж Сантаяна утверждал, что его философия осталась бы неизменной независимо от того, под каким небом он был бы рожден. Верится не очень. Если бы Сантаяна родился в XVI или, наоборот, в XXI веке (вместо середины XIX века) в Йемене и получил образование в Иране (вместо Испании и США соответственно), он, без сомнения, совершенно иначе относился бы к другим философским традициям и культурным условностям и развивал бы свою философию совершенно по-другому. Философия возникает и развивается отнюдь не в культурном вакууме, даже если сами философы утверждают обратное или рассуждают так, словно они находятся в безвременье и не зависят от исторического контекста. Философам нередко кажется, будто их мыслительная деятельность проходит вне времени, но в действительности любая философия очень исторична.

Ницше критикует философов за отсутствие чувства истории, за веру в то, что они оказывают философии честь, пытаясь вынести ее из исторического контекста и поместить в перспективу вечности. Некоторые философы и слышать не хотят о том, что между философской мыслью и внешними факторами существует какая-то взаимосвязь. Философия для них – автономная деятельность, которая подчиняется исключительно собственным критериям рациональности. Другие занимают прямо противоположную позицию и придерживаются мнения, что ведущая философия любой эпохи является отражением социальной и политической среды, в которой она возникла. В общих чертах философы аналитической традиции обычно поддерживают первую точку зрения, а философы континентальной традиции отстаивают вторую. И как обычно, наиболее правдоподобной является промежуточная позиция. Философия – равно как и любая другая деятельность, в том числе наука и искусство – не может происходить в социальном и политическом вакууме. Для того, чтобы понять античную философию, необходимо понять общество, в котором она возникла, и ту роль, которую она в нем играла. Впрочем, философию Платона и Аристотеля нельзя свести к простому отражению современного им общества. Их идеи продолжают быть актуальными далеко за пределами того исторического контекста, в котором они родились.

Многие идеи, возникшие в определенную историческую эпоху и повлиявшие на дальнейший ход развития философии, родились в ответ на конкретные исторические обстоятельства. Тем не менее, подобная историческая обусловленность не отменяет универсальности этих философских идей. Возьмем, концепцию прав человека, возникшую в ответ на произвол и насилие. Права человека не только существуют для людей, но и были придуманы людьми, то есть являются продуктом исторического развития, а следовательно, существует принципиальная возможность их пересмотра. Однако их историческая обусловленность – тот факт, что они возникли под влиянием обстоятельств и могли бы не возникнуть или же принять совершенно иную форму, если бы обстоятельства сложились иначе, не отменяет их универсальности. Декларация прав человека, принятая ООН, во многом была реакцией общества на геноцид, проводившийся нацистами. И все же эта декларация справедливо считается универсальной и вне этого контекста. Идеи, возникающие в ответ на определенные исторические обстоятельства, могут оказаться актуальными не только в этих обстоятельствах.

С исторической точки зрения трансцендентальная философия Канта выросла из потребности, с одной стороны, закрепить универсальный статус современной науки, а с другой, защитить свободу и нравственную ответственность человека от посягательств этой самой науки. Развитие герменевтики неразрывно связано с церковной реформацией, а экзистенциализм возник в ответ на появление массового общества. Любая философия связана с той культурой, в которой она развивается. К примеру, нетрудно продемонстрировать, как философия Аристотеля вырастает из античной культуры. Он жил не в XX веке, и об этом нужно помнить, читая его труды. Иногда их подают так, как если бы они были напечатаны в последнем номере какого-нибудь философского журнала, например Mind или Synthese. В философских произведениях нередки анахронизмы. Описание истории философии требует системного подхода, ведь как иначе отделить существенное от несущественного? Но вместе с тем системный подход почти неизбежно приводит к появлению анахронизмов, потому что при этом вся история философии рассматривается под углом, необходимым для решения определенных эпистемологических проблем, более или менее чуждых философам прошлого. Занимаясь историей философии в наши дни, мы, разумеется, пользуемся всеми современными методами и инструментами, которыми древние философы не обладали. Это не означает, что можно пренебречь всем тем, что не укладывается в современную парадигму и плохо поддается современным методам исследования. Именно «аналитическая» история философии чаще всего грешит весьма однобоким подходом к философии прошлого, то есть напрочь игнорирует предположительно нерелевантные для нынешней философии аспекты творчества философов прошлого, называя их «суевериями» или религиозными убеждениями. Тем самым создается история философии, подогнанная исключительно под современную философскую парадигму.

Как следствие философов прошлого обычно делят на две категории: (1) первопроходцы, поднявшие именно те вопросы, которые решает современная аналитическая философия, и направившие развитие философии в русло, в котором работает сам автор или его кумир, и (2) обскурантисты, которые интересовались неправильными темами, пользовались неправильными методами и таким образом препятствовали развитию в «правильном» направлении. Проблема в том, что инаковость мыслителей прошлого совершенно не может проявиться в таких однобоких изложениях истории философии, а ведь именно этой инаковости нам стоило бы поучиться. Мало кто отдавал этой инаковости должное в меньшей степени, чем Рассел, который пишет историю философии на совершенно гегельянский манер и выстраивает ее таким образом, что она неизбежно выводит к нему самому, а все, что не укладывается в нужное русло, он просто отбрасывает. История философии по версии Рассела – это подготовительное чтение для понимания работ самого Рассела. Многие современные истории философии имеют тот же недостаток: они написаны таким образом, чтобы представить философию своего автора как кульминацию всего предшествующего развития.

Философия и прогресс

История философии не кумулятивна. Она не похожа на строительство стены, при котором один кирпич укладывается на другой, медленно, но верно подводя нас к решению какой-либо задачи. В истории философии вы не найдете явных опровержений. Когда происходит философская революция – к примеру, появляются мыслители вроде Декарта или Канта, – она происходит не потому, что кому-то удалось убедительно опровергнуть взгляды своих предшественников, а скорее потому, что многие успели устать от традиционной философии и почувствовать, что она движется на холостом ходу и обществу нужно что-то новое. А когда они устают от нового, вполне можно вернуться к старому и окинуть его свежим взглядом. Скажем, античность породила очень много качественной философии. Многие идеи и взгляды не утрачивают своей актуальности на протяжении 2500 лет. Кое-что, конечно, устарело, но в практической части мы все еще можем поучиться у античных философов. Очевидно, что современная логика сложнее Аристотелевой. Ни один серьезный философ в наши дни не станет отстаивать идею Августина о том, что некоторые гармоничные музыкальные интервалы выражают Истину способом, недоступным человеческому разуму. Некоторые философские проекты уже стали пройденным этапом. Вместе с тем древняя философия по-прежнему остается источником вдохновения и обновления для философии современной, несложно заметить, что философия Аристотеля внесла существенный вклад в функционалистский подход к человеческому познанию, современный прагматизм многое позаимствовал у Гегеля, а идеи Хайдеггера можно использовать в качестве аргументов против возможности создания искусственного разума.

А как же так называемые вечные вопросы? Некоторые свойства и события человеческой жизни остаются относительно неизменными, хотя наше отношение к ним со временем меняется. Мы знаем, что все мы смертны, и знали это всегда, так что вопрос о сущности смерти касается всех людей во все времена. Тем не менее, вопросы о смерти, которыми мы задаемся, различны в разных эпохах и культурах. Некоторые темы стары как мир, другие появились относительно недавно. Некоторые быстро исчезают с философской повестки дня, другие остаются там надолго. Лично я думаю, что «вечных вопросов» и тем более «вечных ответов» не существует. Несмотря на это, в философской традиции с древнейших времен и до наших дней наблюдается некая преемственность, благодаря которой полученные ранее ответы могут пролить свет на новые вопросы, а на старые вопросы иногда находятся новые ответы. Эта преемственность обусловлена отчасти тем, что мы продолжаем опираться на труды классических философов, Платона и Аристотеля. За те 2500 лет, что существует философия, человек довольно сильно изменился. Изменения эти носят не биологический, а культурный характер. Тем не менее, у нас так много общего с людьми, жившими в античную эпоху, что написанные в то время тексты до сих пор вызывают в нас отклик. Так происходит не только в философии. Вы можете читать древний эпос – скажем, о Гильгамеше – и черпать в нем жизненную мудрость, актуальную до сих пор.

Впрочем, подобное обращение к прошлому во многом противоречит самой концепции современной философии. Философия после Декарта в основном позиционировала себя как прогрессивную в том смысле, что можно отбросить мертвый груз традиции, забыть ошибки предшественников и начать с чистого листа. Но идея о том, что можно оставить позади «иллюзии» прошлого и построить что-то на пустом месте, сама по себе иллюзорна. Декарт даже не осознавал, насколько глубоко на него повлияла схоластическая философия. Антиисторическая направленность аналитической философии объясняется в том числе и ее стремлением положить начало чему-то совершенно новому, порвать с прошлым настолько решительно, чтобы никому и в голову не пришло видеть в новой философии продолжение старых традиций. Особенно отчетливо это проявляется у Карнапа, утверждавшего, что логический позитивизм настолько радикально отличается от прежней философии, что его и философией-то нельзя назвать. Этот разрыв, в частности, предполагал отказ от всех традиционных философских проблем – и метафизических, и этических, и эпистемологических. Вместо этого Карнап посвящает себя логическому анализу. Утверждение Карнапа, что логический позитивизм не является философией, не слишком убедительно. Можно рубить дрова и справедливо утверждать, что эта деятельность не является философской, но само утверждение, что рубка дров не философское занятие, будет философским утверждением. Логический позитивизм – философское направление, несомненно связанное с предшествующей философской традицией. Разумеется, можно оставить позади некоторые из ошибок прошлого – так, в наши дни мало кто считает логический позитивизм актуальным направлением, – но это не равнозначно полной «перезагрузке» философии и началу с чистого листа. Философ всегда, по крайней мере, одной ногой стоит в прошлом.

Для чего нужна история философии

Существует мнение, которого, в частности, придерживается Куайн, – что те, кто пишет историю философии, и те, кто ее систематизирует, выполняют две совершенно разные задачи, поскольку для истории философии имеет значение смысл текста, а для систематизации философии имеет значение его истинность. Оценить это утверждение затруднительно, поскольку для того, чтобы установить истинность текста, необходимо сначала понять его, то есть осознать его смысл. Верно и обратное: невозможно понять смысл текста, не оценивая при этом его истинность. В частности, нужно оценить последовательность и непротиворечивость логической аргументации, попытаться понять, какие истины он призван донести до читателя и, в конечном счете, выполняет ли он эту задачу. Гадамер утверждал, что мы можем понять текст лишь постольку, поскольку мы понимаем его интенцию сообщить некую истину о чем-то. Каждый текст создается с целью сообщить нам некую истину, и именно ее мы должны стремиться понять, пытаясь понять текст.

Куайн утверждал, что мы начинаем заниматься философией по одной из двух причин: либо из интереса к истории философии, либо из интереса к философии как таковой. Куайн считает, что между этими двумя случаями есть принципиальная разница, и работа над историей философии очень сильно отличается от занятия собственно философией. Аласдер Макинтайр отвечает Куайну так: через сто лет интересоваться теми, кто занимается собственно философией сегодня, будут только те, кому интересна история философии. Я думаю, в этом он прав, и не сомневаюсь, что сто лет спустя Куайна будут читать только те, кому очень интересна история философии, а те, кому интересна философия сама по себе, всегда будут читать таких «историчных» философов, как Гегель и Хайдеггер. Впрочем, все это лишь догадки. Некоторые философы, обладавшие большим влиянием в свою эпоху, со временем оказываются преданы забвению, а те, кого современники практически игнорировали, оказываются канонизированы последующими поколениями. Большинство современных философов, даже самые известные, скорее всего, не оставят следа в истории философии и не станут частью философского канона. Кого будут помнить в будущем, предсказать сложно, поскольку это зависит от того, какие темы и задачи будут считаться приоритетными для философии, а этот вопрос пока остается открытым.

Философские проблемы не возникают из ниоткуда. Те задачи, которые философия решает сегодня, прошли долгую эволюцию, в процессе которой философы подхватывали идеи прежних философов, которые, в свою очередь, заимствовали идеи у своих предшественников. В ходе исторического развития эти идеи не раз подвергались критике и пересмотру, но их исторический багаж никуда не денется. У тех понятий, которыми пользуются сегодняшние философы, есть своя история, и она во многом определяет их значение. Можно сказать, что в каждой философской идее содержится вся история философии, независимо от того, осознает это ее автор или нет. Чарльз Тейлор утверждал, что невозможно заниматься философией, не занимаясь при этом историей философии. Это, конечно, преувеличение. У первых философов такой возможности почти не было, и все же они занимались философией. Дети философствуют, не опираясь при этом на историю философии. Можно изучать философскую проблему, не принимая во внимание историю ее решения, и нередко из таких чисто системных упражнений может выйти что-то любопытное, хотя их результат будет немного наивным, потому что автор не учел широкий исторический контекст и, следовательно, не мог обеспечить необходимый уровень саморефлексии. Зрелое понимание философии предполагает знакомство с важнейшими трудами из истории философии, а также с теми философскими концепциями, которые содержатся в этих трудах. Зрелая позиция относительно того, что есть философия сегодня, может сформироваться только при условии хорошего знакомства с тем, чем философия была раньше.

Тот, кто незнаком с историей философии, практически обречен повторять ее. К примеру, так называемый принцип доверия – знаменитый принцип, сформулированный в рамках аналитической теории интерпретации – был впервые открыт еще в немецкой герменевтике начала XVIII века, где он был известен под названием «Prinzip der Billigkeit». Критика «третьей догмы эмпиризма», то есть разницы между формой и содержанием, которую Дональд Дэвидсон излагает в статье 1974 года, впервые была сформулирована еще Гегелем в «Различии философских систем Фихте и Шеллинга» в 1801 году. Разумеется, от очередного изобретения колеса нет никакого вреда, но и восхищаться здесь тоже нечем. Случается, что старые идеи, раскритикованные в пух и прах, внезапно всплывают снова и получают большое распространение, поскольку все забыли о причинах их прошлого провала. История философии в значительной мере состоит из таких повторений, но дело в том, что ничто не повторяется в точности. Бывают и весьма плодотворные повторения, и в истории философии можно найти множество примеров, когда старые идеи использовались в новой трактовке. К примеру, этика добродетели из античной философии оказалась важным дополнением к весьма нормативной современной этике.

Многие ошибочные философские идеи тоже подвергаются переработке и повторному использованию. Из-за «лингвистического поворота» в философии, пионером которого считается Фреге, многие высказывали мысль, что язык должен был играть главную роль и в более ранней философии. Но ведь так и было! Вспомним «Кратил» Платона, интерпретации Аристотеля или философию языка у схоластов. Философию от Декарта до Канта часто описывают как период, когда философы занимались исключительно сознанием и полностью забыли о языке, но самое поверхностное ознакомление с трудами этого периода полностью опровергнет подобные утверждения. Как быть с философской школой Пор-Рояля (например, Бозе) и англо-шотландской школой (к примеру, Монбоддо)? А как же Локк, Лейбниц и Руссо? В немецкой философии были Тетенс, Ламберт, Гердер, Гаман, Кант и Гумбольдт – все они подробно рассматривали вопросы языка. Представление о «забвении языка» в ранней философии можно объяснить только полным незнанием истории философии.

Философия подвержена колебаниям так же, как мода. Некоторые разделы философии умирают, а затем воскресают. Так, по всей видимости, было с политической философией, по крайней мере, в англо-американской традиции, но затем она внезапно пережила бурное возрождение после выхода «Теории справедливости» Джона Роулза в 1971 году. Философская этика довольно долго влачила жалкое существование, но в последнее время снова стала актуальной в связи с прогрессом медицины и возникновением новых этических проблем. Всего несколько десятилетий назад метафизику считали напрочь устаревшей, но потом ситуация резко изменилась, начали выходить и активно обсуждаться объемистые труды. Как ни странно, это возрождение метафизики отчетливее всего проявилось в аналитической англо-американской традиции, которая всегда отрицала значимость метафизики.

История философии как саморефлексия

Знание истории философии позволяет, в числе прочего, видеть альтернативы собственной позиции. Можно проследить исторические истоки собственного мышления и тем самым обрести новое понимание себя, осознав свою историческую преемственность. Мы многому можем поучиться у философов прошлого, не только на их успехах, но и на их ошибках. Важно знать декартову концепцию дуализма души и тела, чтобы понимать, почему такой взгляд неверен и не повторять тех же ошибок. Неоспоримые истины одной эпохи могут быть отвергнуты следующей как закоснелые предрассудки. В аналитической философии XX века одно поколение философов считало нейтральный чувственный опыт единственной надежной основой познания, тогда как следующее поколение объявило «нейтральный чувственный опыт» мифом. Философ, осознающий важность истории, учитывает ее в своей работе, которая никак не может происходить вне исторического контекста. Философская деятельность становится ситуативной и развивается в поле его интересов. Философский вопрос звучит не просто как «Что есть Х?» но и как «Почему мы задаемся этим вопросом об Х именно таким образом в данной исторической ситуации?» Таким образом, историческая осознанность ведет к более глубокой саморефлексии.

Эта саморефлексия необходима также при описании истории философии. Бытует мнение, что историю философии следует описывать как историю проблем, то есть каким образом одна или несколько проблем решались в разные исторические эпохи. Но такое представление об истории философии уже само стало историей. В основе этого представления лежит труд Вильгельма Виндельбанда «История философии» (1891). В начале XX века повсеместно распространяется идея о том, что философия в первую очередь связана с проблемами, а не с теориями или системами. Эта идея находит отражение в названии целого ряда произведений той эпохи: «Некоторые проблемы философии» Уильяма Джеймса, «Некоторые основные проблемы философии» Д. Э. Мура и «Проблемы философии» Бертрана Рассела. Ориентированность философии на проблемы сохраняется и по сей день, и она, очевидно, повлияла на наши представления о том, что такое хорошо написанная история философии. Но сами эти представления исторически обусловлены, а потому их не следует принимать как данность.

Даже самое, казалось бы, нейтральное применение методов, постановка задач и т. п. в философии и науке неизбежно оказываются под влиянием исторической ситуации. Историческая ситуация, в которой я нахожусь сейчас, – это продукт всего предшествующего исторического развития. Тот текст, который я пытаюсь понять, тоже является частью истории. Следовательно, этот самый текст принимал участие в формировании нынешней исторической ситуации, а значит, отчасти именно он сделал меня тем, кто я есть, даже если я никогда не видел его раньше. Философы, идеи которых нам совершенно не близки, могли оказать на наше мышление гораздо больше влияния, чем мы предполагаем. Платон и Аристотель, а точнее тексты, написанные Платоном и Аристотелем, оказали на всех нас самое решительное воздействие еще до того, как мы услышали имена их авторов. Именно поэтому ознакомление с историей философии помогает понять себя.

Глубокое представление о философии невозможно получить, читая книги о философии, в том числе и эту книгу. Лучше обратиться напрямую к источникам и почитать труды классических философов. Большинство из них писали так, что от текста можно получить большую пользу, даже не обладая специальной подготовкой. Пожалуй, не стоит начинать знакомство с Платоном с диалога «Парменид», но прочесть «Пир» под силу каждому. «Метафизику» Аристотеля едва ли можно порекомендовать новичкам, но «Никомахову этику» можно читать без предварительной подготовки. А уж после можно приступать к более сложным работам.

У философии как дисциплины есть одна поразительная черта: на всех уровнях, от школьной скамьи до докторской степени, можно работать с одними и теми же текстами, просто глубина понимания этих текстов будет постепенно увеличиваться. Также необходимо заметить, что самое важное, чему можно научиться у классических философов, – это собственно философствование, и это совсем не то же самое, что пересказ идей Платона, Аристотеля и Канта. Говоря словами Канта, нельзя научиться философии, в лучшем случае – философствованию. И еще одна важная вещь, которой можно научиться у классиков: как сложно разработать ясную, связную и убедительную философскую систему.