Глава XVIII
1. Позволь мне отступить от нашего вопроса ради обличения роскоши[363]. — Ты говоришь, что нет ничего прекраснее умирающей краснобородки; испуская дух, в самой уже агонии она окрашивается сначала в красный цвет, а потом бледнеет, чешуйки переливаются, и оттенки цветов меняются между жизнью и смертью неуловимыми переходами. Как долго предавалась наша роскошь ленивой дремоте, как поздно хватилась, что прозевала такое благо, что ее провели и надули! Таким дивным зрелищем наслаждались до сих пор одни рыбаки!
2. «Зачем мне вареная рыба? Зачем мертвая? Пусть она испустит последний вздох прямо на моем блюде». Раньше мы удивлялись брезгливости тех, кто не желал дотронуться до рыбы, если она поймана не в тот же день — так, чтобы в ней, по их словам, чувствовался вкус моря; из-за этого доставляли ее бегом, из-за этого народ на улице расступался перед запыхавшимися, кричащими разносчиками рыбы.
3. Но до чего дошла привередливость! Тухлой считается уже и убитая рыба. «Ее поймали сегодня». — «В таком важном деле я не могу положиться на твои слова. Пусть принесут ее сюда и пусть испустит дух при мне». Брюхо наших лакомок до того заважничало, что они и отведать уже не могут того, что не плавало и не трепыхалось перед ними во время самого пиршества. Такой вот утонченности достигла надменная роскошь, столько изящных ухищрений изобретает ежедневно это безумие, презирающее все привычное!
4. Раньше приходилось слышать: «Ничего нет лучше краснобородки, которая водится среди прибрежных скал!» А сегодня слышим: «Ничего нет прекраснее умирающей краснобородки. Дай-ка мне в руки склянку, посмотреть, как она забьется в конвульсиях». И когда все вдоволь ее нахвалят, она извлекается из своего прозрачного садка.
5. Тут все знатоки наперебой начинают показывать: «Посмотри, какой вспыхивает багрянец, алее любого пурпура! Гляди, какие прожилки бегут по бокам! А живот — можно подумать, что он залит кровью! А вот сейчас, в этот самый момент, как ослепительно сверкнуло что-то блестящее и синее! А теперь, смотри-ка, вытягивается и бледнеет и становится одноцветная».
6. Никто из них не станет сидеть у постели умирающего друга. Никто не выдержит зрелища смерти собственного отца, которой сам же желал. Сколько из них проводили до погребального костра умершего родственника? Братьев, близких в последний час покидают; на смерть краснобородки сбегаются толпой. «Ведь нет ничего прекраснее». — [7.] Право, тут не удержишься от резкого слова, поневоле перейдешь границы умеренности. Для чревоугодия им мало зубов, живота, рта: они прожорливы даже глазами.