НЕВЕСТА ФИЛА —2

НЕВЕСТА ФИЛА —2

I

Одни так говорят:

Еще тем вечером Флореныч в мастерской сидел, магнитофон слушал, Цоюшку. Музыка, известно, хорошая, а звук слабый, не повезло со звуком — испортился; так что грустно. Одна только у художника неотъемлемая радость, что картину написать. Но сперва поесть необходимо.

Вот он нагрел сковородку погорячее, маслицем покропил и выпустил туда одно яичко из скорлупы. Сидит, наблюдает блюдо. Кашляет. Грудь его издает хрипы. Тут телефон зазвонил. Это лучший друг Митя Шагин из своей котельной беспокоится о нем: спрашивает, как там яишенка? Новостей нету ли каких?

— Жируешь? — интересуется. — Музыку слушаешь стерео?

— Моно, Митя, — печально уточняет художник и достает сбереженный к обеду стакан дешевого вина, чтоб смочить горло…

Но с треском отлетает входная дверь комнаты. Падает из пальцев трубка, гаснет пламя горелки…

Кто там?! Кто заслонил весь проем лоснящейся фигурой?! Кто хозяин полыхающей огнем морды в ватной кепке набекрень?!.

Фил, конечно… И как всегда, в жопу пьяный, с девками.

На этот раз их лишь две: одна голливудской наружности, крашеная, с нечестным лицом, и еще юная особа, которую хоть и представил Фил невестой, но весь вечер глазом на нее не повел, держа будто про запас.

— Жирует Шурка! — сразу от порога исказил он истину, тыча в учителя пальцем и гогоча.

Тут же он устроил сквозняк и, нароняв грязюки с новых хромовых сапог на свежий половичок, ухватил припасенное Шурой вино и, единым духом, от зубов до желудка, высосал его. Затем зацепил пятерней всю яичницу и послал ее в ту же бездонную пасть.

Флореныч, радуясь аппетиту гостя, переводил затуманенный взгляд с ученика на его спутниц неодинаковой наружности.

— Чего уставился?! Не узнал, что ли? — обратилась к нему голливудская звезда без почтения, но не услыхала ответа, заключенная в непреклонные объятия Фила, чтобы быть измусоленной им на виду невесты.

— Дрянь твое вино! Знал бы, и пробовать не стал! — выразил неудовольствие Фил, пытаясь сплясать, не отпуская голливудских грудей.

Невеста должна была потупиться от этого зрелища, завеситься челкой, прикусить губу.

А возлюбленный ее уж забрался звезде под подол, шуровал там, чем-то щелкал, шумно сопя ноздрями.

— Как же ты так, Филушка? — горестно молвил Флореныч, сочувствуя хорошей девушке.

— А вот так! — хрипло гаркнул ученик и погрузил обе руки в складки модной юбки, вызывая этим дополнительный смех бесстыдницы.

Потрясенный Флореныч потянулся к скорбящей девушке, чтоб хоть частично закрыть собой омерзительную сцену. Но неблагодарный ученик дошел уже до такого свинства, что в припадке слепой ревности схватил кухонный отточенный нож и не размышляя метнул им в педагога.

Учитель отпрянул, и смерть пронеслась мимо, задев по виску замешкавшуюся девушку. Выступил кровавый след.

Появление Шагина пришлось как нельзя кстати и приостановило ход угрожающих событий, вернув статус кво. При нем Фил себя вспомнил и, победив неохоту, осадил на попятный двор.

Много с тех пор утекло воды. Никто не помнит этого пустякового случая, да и Фил, несомненно, забыл бы, но… шрамик на виске спутницы нет-нет и напомнит ему прошлое. Кстати, он сам теперь сделался преподавателем и всех учит.

II

Другие утверждают иначе:

Еще до мастерской учителя было далеко, а уж сердце у Фила участило бой, сбилось с прямого хода и замедлилось.

Ветер по-бандитски рвал полы пальто, залетал в полость рта, мешая совершать дыхание.

— Что скажет педагог? — мучился Фил сомнением, сжимая в пальцах тонкую ладонь невесты, увлекаемой им вдоль затемненного переулка.

— Вот тут работает мастер, — с почтением объяснил он девушке, указав на обитую кожей дубовую дверь.

«Флоренский»—гласила золоченая медная надпись. Позвонив, они принялись терпеливо дожидаться, пока приближенный художника, Митя Шагин, запустит их внутрь помещения. Он только что изжарил мастеру яичницу, сковородка, до краев наполненная битыми яйцами, источала благоухание. Громадные куски ветчины пробивали толщу розовыми островами, окруженными кольчатым луком и зеленым горошком.

Учитель помещался в антикварном кресле между мощных колонок, извергающих шлягер Розенбаума. Бессмертные полотна громоздились по стенам круглого ателье.

Само собой, и сегодня он следовал ежедневному правилу быть в жопу пьяным.

Красное лицо освещало стол, уставленный бутылками наилучшего вина и пива.

— Учитель! — почтительно обратился Фил к Флоренскому, но приступ нехорошего кашля разорвал ему грудь. В продолжение его Флоренский уписывал со сковороды жирную пищу, запивая вином и пивом, пока ученику не полегчало. К тому моменту он прикончил первое и второе.

— Учитель, — продолжал Фил, — позволь мне представить невесту мою, Оленьку, и узнать твою волю.

—А то мы невест не видали! — нагло заявил колорист, проглатывая последнее. — Ты давай, что с собой принес, дурилка!

— Вот, Шура, бутылочка недорогого вина, выменял на любимый пейзаж в честь этого дня…

Суетливо сорвав пробку, Флоренский припал к стеклянному горлу бутылки и снял пробу с напитка, да так, что посуда не только опустела, но и высохла изнутри.

— Плохое вино! — отозвался он о гостинце и, не сказав слова, полез лапать невесту.

Та даже и не поняла мэтра, решила, что ищут у нее за пазухой (деньги, ручку???), потом врубилась-таки, принялась оказывать сопротивление. Но нельзя сопротивляться наводнению или пожару. Живописец притиснул ее своей громадой, елозя пятернями по всей фигуре и сквернословя.

Бедный Фил от растерянности и скорби закрыл лицо руками и сел на стул — не в силах наблюдать картину. Оленька как могла отбивалась, не умея кричать от нехватки воздуха, но выпростала наконец одну руку и царапнула живописцу ухо.

— Что?! — заорал благим матом гений.— Вот вы каких невест завели!!!

Схватил острый нож и ну совать его Филу.

— Убей, убей ее, Фил! Она пролила мою кровь!

Сердце юноши разрывалось на части:

«Чью сторону взять?» — мучался он, а уж лезвие было в руке.

Почувствовав холодную сталь, он в ужасе отбросил инструмент, и… бес подтолкнул его руку — нож просвистел мимо пьяного лица и зацепил висок невесты.

Рана оказалась не смертельна, йод и укол от столбняка спасли от последствий. Маленький шрамик даже украсил юное лицо, он и посейчас вызывает массу догадок и толков.

Митя приложил немало сил на улаживание конфликта, поил Флореныча, пока тот не забыл обиду. Фил же, поправив здоровье, сам завел учеников, и они его тоже чтут.

* * *

Нетрудно заметить придирчивому читателю, даже самого обширного ума, что дело идет и у «тех» и у «других» об одном и том же, — о нравственном преимуществе бедности и доброты над сытостью и нахальством. Нет поэтому никакого значения в том, кто именно потерпевший, а кто проявил себя как бандит. Фамилии не важны, их можно убрать или поменять на лучшие. Истина от этого не пострадает и не отдалится от ищущих ее света. Может быть, даже они захотят поискать хорошенько.