II. ОБЪЯСНЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО. ПЕРЕХОД КО ВТОРОМУ ОПРЕДЕЛЕНИЮ СУЩЕГО
II. ОБЪЯСНЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО. ПЕРЕХОД КО ВТОРОМУ ОПРЕДЕЛЕНИЮ СУЩЕГО
1
Положения идеализма для неподготовленного ума являются парадоксальными и требуют много времени, чтобы стать общепризнанными. Кроме того, эти положения, составляющие истинное открытие философии, обыкновенно связываются в различных учениях с теми или другими выводами и предположениями, иногда ошибочными и во всяком случае далеко не столь достоверными, как они сами.
Попытаемся разъяснить их здесь независимо от каких бы то ни было предположений.
Вообразим, что органическая жизнь исчезает с лица вселенной: остается одно неорганическое вещество. Такое вещество наполняет пространство, как оно наполняло его до организации мира. И частицы этого вещества находятся в физическом взаимодействии между собой — механическом и химическом. Пространство, время, причинность необходимо предполагаются и мыслятся нами — до появления чувствующих, сознающих существ. Но на самом деле, если только мы отдадим себе отчет в таком представлении, мы без труда заметим, что и в этом неорганическом мире пространство, время, причинность суть только представления и понятия предполагаемого чувства и мысли, предполагаемого зрителя. Представим себе, что такой зритель исчезает, что из мира абсолютно исчезает всякое чувство, мысль, — время, пространство и причинность ни для кого более не существуют: для бездушного атома нет никакого «прежде» или «после», нет ничего «внешнего», как нет ничего и внутреннего, нет никакого существования, никакого внешнего или внутреннего действия, нет ни единства, ни множества, ни тождества (с собою), ни различия (от другого), — словом, нет ничего абсолютно. Бездушное вещество не существует ни для себя, ни для другого субъекта, так как, по предположению, этого другого субъекта нет вовсе — ни в самом веществе, ни вне его. Поэтому, если мы предполагаем пространство и время, наполненное протяженным и движущимся веществом, если мы предполагаем что-либо объективное или попросту что-либо сущее, мы тем самым предполагаем некоторое идеальное начало, которое обосновывает такое реальное, объективное бытие. Ибо нет объекта без субъекта.
Нефилософский, наивный реализм, составляющий исходную точку нашего обыденного миросозерцания, трудно мирится с таким положением, которое с виду противоречит нашей безусловной вере во внешнюю реальность. На самом деле идеализм этой вере нисколько не противоречит, — он только признает всякую внешнюю реальность обусловленной универсальным идеальным началом.
Но, скажут нам, в допущении такого начала нет никакой надобности: пусть до появления органических, чувствующих существ мир, пространство, время, причинность ни для кого не существуют: и то, и другое, и третье, и четвертое существуют «о себе», т. е. сами по себе, независимо от отношения к какому бы то ни было субъекту; все эти вещи никому не являются, не могут быть представлены нами, но тем не менее предполагаются нами необходимо в связи с последующим состоянием мира, — как мы его знаем. Для нас достаточно допустить, что, если бы мир, лишенный органической жизни, мог быть воспринят посторонним наблюдателем, он явился бы ему в процессе материального движения. Но это значит только, что и помимо этого наблюдателя в нем совершается такое движение, т. е. существуют бесконечно многие материальные элементы, переменяющие место по каким-то законам, которые впоследствии сознаются нами как физические законы. Атом тождествен себе и различен от всякого другого; он движется, получает и передает движение, — все равно, сознает ли это кто-нибудь или нет.
Таково обыкновенное, реалистическое представление. Вся его сила зависит от совершенной неспособности отвлечься от мысли и чувства, необходимо предполагаемых нами при представлении какого бы то ни было реального бытия. Опровергнуть такой реализм можно только посредством раскрытия его бессознательных предположений.
2
1. Что такое время и пространство, существующие сами по себе, никому не являющиеся и не наполненные никакими явлениями? Это — время, в котором ничто ни за чем не следует, и пространство, в котором ничто ни с чем не сосуществует. Ясно, что таких понятий невозможно и продумать последовательно. Это ложная отвлеченность, которую можно принимать разве по недоразумению, превращая пространство и время в какие-то сущности или наполняя их чисто фиктивным содержанием. Пространство и время — не материя, не вещи, не свойства вещей, не отношения даже: это просто общие формы явлений. А явление, как таковое, предполагает отношение объекта к субъекту. «Форма» всякого явления и есть именно такое отношение.
Фактическое существование явлений во времени и пространстве уже само по себе безусловно противоречит предположению абсолютного времени и пространства. И действительно, как только мы попытаемся превратить эту среду явлений, среду относительного — в среду абсолютного бытия, — мы разом сделаем немыслимыми в ней какие бы то ни было явления и отношения. Это превосходно показал не только Кант, но даже Зенон Элейский за тысячелетие до Канта. В абсолютном пространстве и времени но может быть никаких ограниченных, относительных времен и мест, никаких величин, никаких явлений вещества и движения: поэтому в абсолютном времени и пространстве никакой «Ахиллес не догонит черепахи» [8], ни один атом не изменит места относительно другого атома, точнее, никакой атом вовсе не будет иметь никакого места — ибо в абсолютном времени и пространстве нет ничего относительного[738]. По-видимому, нет ничего проще обыкновенного материалистического предположения абсолютных атомов: на деле оно заключает в себе не более как грубое обобщение внешнего представления, внешнего явления, которое наивно принимается за что-то абсолютное. Но ни один материалист не указал и, разумеется, никогда не укажет, чем его предполагаемое абсолютное пространство и время отличаются от тех, которые нам являются. Между тем он отлично может указать, что есть общего между ними; и если б он попытался это сделать, то без труда заметил бы, что в действительности есть только одно пространство и время, вся суть которых — в явлении, и только в явлении, т. е. в идеальном отношении объекта к субъекту. Без субъекта нет ничего внешнего и ничего внутреннего, нет пространства вне чего-либо, нет времени в чем-нибудь.
2. То, что сказано здесь об относительности времени и пространства, вполне приложимо и к понятиям причинности, субстанциальности, количества, тожества и т. п.
Что такое причинность сама по себе, без отношения к явлению? С точки зрения последовательного эмпиризма причинность определяется как единообразие в следовании явлений: вне явлений понятие причинности заключает в себе явный абсурд. С точки зрения метафизической возможны три представления о причинности. Она представляется, во-первых, как внутреннее отношение действующего к действию: таково понятие действующей причинности, типом которой является действие нашей воли или всякой другой силы, понимаемой нами по аналогии нашей воли. Во-вторых, отношение между причиной и следствием понимается как универсальный закон всех явлений, без которого мы не можем мыслить логически порядка их следования. Наконец, в-третьих, причинность понимается как закон в одно и то же время и логический, и реальный: за субъективным отношением, наблюдаемым нами в процессах нашей волевой деятельности, признается объективный, всеобщий логический характер, поскольку действующий субъект понимается как причина своих действий по закону достаточного основания; с другой стороны, между следующими друг за другом явлениями признается внутренняя связь, — явления понимаются как действия. Словом, причинное отношение понимается как реальное, логическое или реально-логическое.
Теперь, если мы отвлечемся от представления о каком бы то ни было субъекте, лежащем в основе мирового процесса, мы безусловно должны отвергнуть всякую мысль о какой бы то ни было реальной внутренней связи между причиной и действием или о какой бы то ни было логической связи между моментами мирового процесса. Мы невольно предполагаем причинность там, где мы думаем о бездушном, чисто материальном хаосе; но это происходит лишь благодаря тому, что мы никак не можем «отмыслить прочь» — самую мысль, чувство, субъект вообще. Мы невольно наделяем каждый атом, каждую силу, о которой мы думаем, какою-то элементарною субъективностью (превращаем атом в живую монаду): от этого только мы можем говорить о действии или взаимодействии атомов, о внутренне связанных между собою переменах в состоянии силы или вещества, мало того — о самой индивидуальности предполагаемых атомов, их тожестве с собою и различии от других. Понятие субъекта лежит в основании всех этих представлений. В то же время мы невольно представляем себе общую связь между двумя последовательными состояниями хаоса по закону достаточного основания. Эта связь представляется нам необходимой, и, поскольку мы не можем отвлечься от внутреннего закона нашей мысли, мы необходимо предполагаем, что действительность ему соответствует.
Если же никакой логической, или внутренней, необходимой связи между состояниями мира не существует, то та внешняя причинная связь, которую мы различаем в следовании явлений, всецело субъективна и сводится к нашему субъективному сознанию. Таким образом, если связь явлений призрачна, она привносится субъектом извне; если реальна, она привносится извнутри субъектом, лежащим в основании явлений. В обоих случаях она идеальна — в смысле субъективного или в смысле объективного, «трансцендентального» идеализма.
3. Определения количества и величины суть также идеальные определения, независимо от того, призрачны они или объективны. Одна математика достаточно могла бы убедить нас в этом, поскольку построения ее идеально истинны помимо всякого отношения к опыту.
Сам по себе никакой предмет ни велик, ни мал, ни един, ни множествен, но получает те или другие количественные определения по отношению к другим предметам в нашей сравнивающей, измеряющей мысли, следовательно, в чисто мысленном, идеальном отношении: и единство, и множество, величина вообще предполагают анализ и синтез.
Попробуем представить себе бесконечное множество конкретных единиц; каждая из таких единиц, будучи величиною, делима на части, т. е. на другие единицы; конечной величины, которая бы не подлежала возможному делению, быть не может, потому что такая величина равнялась бы нулю и не могла бы составлять единицы, элемента величины. С другой стороны, множество по необходимости состоит из единиц; предполагая конкретное, материальное множество, мы должны предполагать и конкретные, неделимые, конечные единицы. Таким образом, мы приходим к явному противоречию, как только мы забываем идеальный характер количественных определений. Единство может быть относимо нашею мыслью и к чему-либо многому — посредством мысленного синтеза этого многого: мы можем мыслить предмет как единый во множестве его признаков и частей, и даже в отвлеченном арифметическом множестве мы можем принимать единицы различных порядков. Единство, а следовательно, и множество, которое без него немыслимо, есть лишь предмет мысли, все равно, соответствует ли этой мысли какая-нибудь метафизическая реальность или нет. Поэтому мы представляем себе всякую конкретную единицу либо условно неделимой, фиктивной единицей (напр. кирпич, камень, дом, рубль), либо же реальной единицей — организмом, индивидуальностью, или монадой. В первом случае принцип единства вносится в явления только нашею мыслью, нашим субъектом; во втором — он имеет идеальное начало в самих вещах.
4. Определения тожества и различия суть также логические определения. В самом деле, мы приписываем всякому предмету тожество с собою только в силу логических законов тожества и различия. Как доказать, что какой-нибудь атом А, взятый сам по себе, тожественен сам себе, т. е. не есть тот же, что другой атом В? Единственное доказательство заключается в логической очевидности, в абсолютной немыслимости противного. Но если мы признаем это доказательство, мы должны признать, что атомы подчиняются общим логическим законам или, точнее, что все сущее определяется такими законами. А если мы отрицаем, чтобы сущее определялось логическим законом, у нас нет никакого основания утверждать, чтобы какое-либо «сущее», взятое само по себе, могло быть тожественным себе. Тожество и различие суть чисто логические определения нашей мысли, и притом одной только мысли: в вечно текущем процессе чувственного восприятия, помимо нашей мысли, мы не имеем ничего тожественного, как это сознали еще древние; а следовательно, в нем нет и «различия», поскольку «различие» определяется логически лишь по отношению к тожеству.
3
Если уже допускать «мир о себе», т. е. мир помимо всякого возможного отношения и к явлению, и к логическим законам нашей мысли, то нужно определять его как «нелогичное абсолютное» и не распространять на него никаких логических определений. Ибо если мы допустим для него хотя бы аналогию тех отношений, в которых мы логически мыслим мир, — мы признаем его сообразность какому-то общему, идеальному логическому началу. Эта странная мысль об аналогии между «познаваемым» миром явлений и «абсолютно непознаваемым» сущим заключает в себе явное противоречие: где нет логики, не может быть и аналогии; а где есть аналогия, там есть и логические отношения.
Одно из самых популярных представлений среди сторонников современного механического миросозерцания состоит в том, что мир, как он существует сам по себе, независимо от всякой мысли и чувства, может быть признан за причину являющегося мира или, по крайней мере, за его возможность или потенцию. При этом обыкновенно под миром, как вещью в себе, наивно подразумевается не более как совокупность явлений чисто физического движения и забывается, что и эти явления, как таковые, не абсолютны, а предполагают субъект, которому они являются. Но если даже мы исправим эту ошибку, сущее, как вещь в себе, находящаяся абсолютно вне сферы явления, сознания, мысли, не может рассматриваться как возможная причина сознания или являющейся действительности. Это внесознательное и бессознательное начало может быть представлено нами лишь путем какого-то «незаконнорожденного умозаключения», как выражался Платон [9], ибо оно по существу исключает всякие аналогии или логические определения, т. е. всякое возможное отношение к восприятию, опыту или познанию. Но в таком случае, вместе с возможным отношением к субъекту, оно исключает и всякую являемость, т. е. возможность объективного бытия вообще. С точки зрения абсолютного «непознаваемого» или «бессознательного» безусловно невозможно как сознание, так и явление, как субъект, так и объект. А потому оно безусловно не может рассматриваться как «потенция» мира явлений, его субстанция или причина.
Условие явления, его возможность есть прежде всего чувствующий и мыслящий субъект, который обусловливает как субъективную мысль и чувство, так и объективный мир явлений во времени и пространстве. И когда мы мыслим весь необъятный мир явлений в бесконечной совокупности его связанных между собою функций и отношений, мы тем самым необходимо предполагаем субъект этого мирового объекта как его «трансцендентальное», метафизическое условие.
Явление есть бытие для субъекта, отношение объекта к субъекту. Сущее, как являющееся, определяется этим отношением к субъекту. Этим определением, с одной стороны, безусловно упраздняется материалистическое учение с его наивным, не-критическим реализмом; с другой стороны, им обосновывается здравый критический эмпиризм. В паши дни, после векового развития критической философии, материализм представляется столь же отжившею теорией, как, напр., геоцентрическая система; эмпиризм, напротив того, прочно и навсегда утвердился в науке.
Тем не менее то определение сущего, от которого он отправляется, при всей своей правильности и законности не может рассматриваться как окончательное. Метафизика, не признающая полной правды эмпиризма и не обосновывающая его собою, есть ложная метафизика; но это не значит еще, чтоб она могла остановиться на эмпиризме и удовлетвориться определением сущего как являющегося. Ибо критика показывает, что такое определение, предполагающее отношение объекта к субъекту, есть, в сущности, лишь субъективное определение сущего. Чтобы возвыситься над таким субъективным отношением и дать объективное определение сущего, метафизика должна поставить шире основной вопрос теории познания, с которой она нераздельно связана: что такое отношение субъекта и объекта и как оно возможно?