Историческая эволюция брачно-семейных отношений

Историческая эволюция брачно-семейных отношений

Энгельс оценил как предпосылку важного научного открытия обнаружение Морганом у ирокезов штата Нью-Йорк противоречия между традиционной инертной системой родства и гораздо более динамичными действительными семейными отношениями. Первые были заметно архаичнее вторых. Воссоздав контуры первобытной формы брака и семьи на основании анализа систем родства, Морган доказал, что обнаруженные им у американских индейцев «обозначенные именами животных родовые союзы внутри племени» есть не что иное, как род – «учреждение, общее для всех народов, вплоть до их вступления в эпоху цивилизации, – пишет Энгельс, добавляя, – и даже еще позднее (насколько можно судить на основании имеющихся теперь у нас источников)»[791].

Для более рельефного обозначения исходного пункта исторической эволюции брачно-семейных отношений Энгельс, дорабатывая свою книгу в 1890 – 1891 годах[792], в большинстве случаев использовал вместо заимствованных в 1884 году у Моргана понятий кровнородственной и пуналуальной семьи обобщенное понятие группового брака. Последнее подразумевало такую специфически исходную «форму брака, при которой целые группы мужчин и целые группы женщин взаимно принадлежат друг другу и которая оставляет очень мало места для ревности»[793]. Вначале все нюансы полового партнерства и судьбу детей практически заранее регулировал обычай, выступавший формой социальной регуляции естественных отношений в сфере производства самого человека и удовлетворения половых потребностей индивидов. Затем рядом с обычаем появились и постепенно фактически вытеснили его «общественные движущие силы»[794], опосредованно отражавшие более высокую ступень производства средств к жизни. Это не могло не отразиться в формах брака, обусловленных в конечном счете экономическим развитием человечества.

Схватывая историческую динамику и экономическую обусловленность последних, Энгельс констатировал: «Вначале люди появлялись на свет уже состоящими в браке – в браке с целой группой лиц другого пола. В позднейших формах группового брака сохранялось, вероятно, такое же положение, только при все большем сужении группы. При парном браке, как правило, матери договариваются относительно браков своих детей; и здесь также решающую роль играют соображения о новых родственных связях, которые должны обеспечить молодой паре более прочное положение в роде и племени. А когда с торжеством частной собственности над общей и с появлением заинтересованности в передаче имущества по наследству господствующее положение заняли отцовское право и моногамия, тогда заключение брака стало целиком зависеть от соображений экономического характера. Форма брака-купли исчезает, но по сути дела такой брак осуществляется во все возрастающих масштабах, так что не только на женщину, но и на мужчину устанавливается цена, причем не по их личным качествам, а по их имуществу»[795].

Проблема происхождения семьи раскрывается Энгельсом под углом зрения производства самого человека[796] и предстает в его работе прежде всего как проблема генезиса и эволюционных предпосылок моногамии. Возникновение последней, по Энгельсу, обусловлено не абстрактной исключительностью половой любви, а формированием частной собственности на средства производства и государственно-властных отношений социального регулирования. В свою очередь названные процессы имели своей первичной «точкой приложения» именно отношения родства и брака как наиболее архаический и непосредственно воспринимаемый, лежащий ближе всего к «поверхности» общественной жизни той эпохи ее компонент.

Связав названные формы брака со ступенями дикости, варварства и цивилизации, Энгельс, как и ранее Маркс, с известным скептицизмом отнесся к моргановской реконструкции кровнородственной семьи и семьи пуналуа. Причем его сомнения на этот счет со временем нарастали, что особенно чувствуется при сравнении текстов первого (1884) и четвертого (1891) изданий книги[797]. В концепции Энгельса кровнородственная семья и семья пуналуа занимают явно побочное, второстепенное место. Ход мысли Энгельса по существу совпадает с современными представлениями о том, что первичной формой регуляции полового общения был основанный на раздельном проживании в своих родовых селениях и ритуально-регулируемых «свиданиях» супругов дуально-дислокальный групповой брак[798]. Он выступал стержнем консолидации экзогамных родов, способствовал увеличению числа людей, втянутых в совместную хозяйственно-экономическую деятельность. Генетические истоки племенных институтов и фратриальных структур кроются в дуально-экзогамной организации брачных (половых) связей древнейших людей.

Групповой брак регулировал главным образом сферу полового общения и деторождение, а моногамная семья через институт наследования имущества и социальных привилегий возникла как хозяйственная, потребительско-производственная ячейка. Этот исторический путь не был прямым. Он осложнялся инерцией архаических форм регуляции половых отношений и воздействием противоречий новых социально-экономических структур.

Уже в первобытном обществе отношения мужчины и женщины, родителей и детей имели в большей мере социально-историческую (в аспекте логики их развития), нежели биологическую подоплеку. Моногамия, отмечает Энгельс, не просто впитала в себя реликты парной семьи и группового брака. В классовом обществе она пронизана его антагонизмами и обрекает на рабство женщину, что в виде адюльтеров и проституции (характерных также для переходных социально-экономических структур), по существу, воспроизводит в превращенной форме архаические тенденции древнейших форм группового брака.

В рамках эпохи варварства характерная для матриархата парная семья эволюционировала в направлении большой патриархальной (у ряда народов позднематриархальной) семьи, а последняя развивается в моногамию. В фундаменте данного процесса лежит, как показывает Энгельс, развитие производительных сил, обуславливающее все новые формы разделения труда. В частности, генезис скотоводства и усиление обменных связей лежали в основе складывания патриархального рода, патронимии и патриархальной семьи. Развитие ремесла и регулярной торговли обусловили выделение из последней малых, индивидуальных, собственно моногамных семей.

Здесь прослеживается связь между созреванием социальных антагонизмов и оформлением моногамии. Рабство военнопленных (и отчасти должников) институализировалось первоначально под «крышей» семьи. Энгельс напоминает, что в древнем Риме familia первоначально обозначала совокупность имеющихся в семье и подчинявшихся ее главе рабов. В дальнейшем центр тяжести использования рабов перемещается в сферу производства, зато семья превращается в совокупность домашних рабов pater familia. Последний как бы переносит в семью тип господствующих государственно-властных отношений, и потому familia в известном смысле представляет собой миниатюрную копию Римской империи.

В антагонистическом обществе, подчеркивает Энгельс, отношения между мужчиной и женщиной тесно связаны с обладанием деньгами и другими социальными средствами власти[799]. Моногамия, пишет Энгельс, «была первой формой семьи, в основе которой лежали не естественные, а экономические условия», а потому «первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским»[800].