Первая социальная революция: сущность и формы

Первая социальная революция: сущность и формы

Становление классового общества и государства в древнем мире Энгельс рассматривал как первую социальную революцию, совершавшуюся в несколько этапов, в ходе которых коренным образом изменялись, переходили в свою противоположность и отношения собственности, и формы организации общественной жизни[837]. Солон, пишет Энгельс, «открыл ряд так называемых политических революций, причем сделал это вторжением в отношения собственности. Все происходившие до сих пор революции были революциями для защиты одного вида собственности против другого вида собственности. Они не могли защищать один вид собственности, не посягая на другой. Во время великой французской революции была принесена в жертву феодальная собственность, чтобы спасти буржуазную; в революции, произведенной Солоном, должна была пострадать собственность кредиторов в интересах собственности должников. Долги были попросту объявлены недействительными»[838].

Отсюда следует, что для политической революции рубежа первобытного строя и классового общества необходимо наличие двух в принципе взаимоисключающих, но сосуществующих видов собственности: общественной, выросшей из первобытнообщинной, и частной, освобожденной от кровнородственных связей, а потому легко отчуждаемой. На каждой из них зиждется и за каждую из них держится (в силу дифференциации экономических интересов общества) та или иная совокупность социальных групп.

Обращает на себя внимание, что Энгельс в пределах одного абзаца называет деятельность Солона реформой и революцией. По форме это была реформа, объявление нового закона, принятого на фоне интенсивного брожения масс в ходе напряженной борьбы в среде самих привилегированных слоев. По содержанию, по значению в определении направления развития греческого общества, по радикальности вторжения в отношения собственности, по резкости противопоставления одной части населения другой это была, конечно, революция. Естественно, Энгельс, называя событие, говорит о реформе (в духе принятой тогда терминологии), но оценивая его, оперирует термином «революция».

Эта революция была по своему содержанию рабовладельческой. Она «переключала» развитие общества, находящегося на пороге классовых антагонизмов, с довольно далеко зашедшего закабаления «своих» на противопоставление «единого» греческого народа окружающим варварским племенам и союзам. «Вместо того чтобы по-старому жестоко эксплуатировать собственных сограждан, – резюмирует Энгельс экономическую подоплеку деятельности Солона и поддерживавших его социальных сил, – теперь стали эксплуатировать преимущественно рабов и покупателей афинских товаров вне Афин»[839]. Это произвело соответствующий переворот и в социальных отношениях. «Классовый антагонизм, на котором покоились теперь общественные и политические учреждения, был уже не антагонизмом между знатью и простым народом, а антагонизмом между рабами и свободными, между находившимися под покровительством и полноправными гражданами»[840].

Это был, как известно, процесс острой социальной борьбы. Крупные собственники и ростовщики, потерпевшие ущерб от преобразований, проведенных Солоном, не раз переходили в контрнаступление, пытаясь восстановить к своей выгоде прежний порядок вещей. В течение 85 лет после Солонова закона борьба вокруг этого не утихла, и потребовался новый «виток» революции, чтобы закрепить и упрочить начатые Солоном преобразования. И опять – характерная деталь. К законодательному акту, принятие которого связано с именем Клисфена, Энгельс применяет понятие революции. «…Знать, – пишет он, – пыталась вернуть свои прежние привилегии и на короткое время одержала верх, пока революция Клисфена (509 г. до нашего летосчисления) не низвергла ее окончательно, а с ней вместе и последние остатки родового строя»[841].

Что касается становления классового общества и государства в древнем Риме и, в частности, мероприятий Сервия Туллия, во многом аналогичных законам Солона, то, отказываясь из-за низкого качества имевшихся у него источников комментировать обстоятельства и подробности этого процесса, Энгельс вместе с тем также совершенно определенно оценивает его как революцию, «которая положила конец древнему родовому строю», добавляя в качестве факта, не вызывающего у него сомнений, что «причина ее коренилась в борьбе между плебсом и populus»[842].

В рамках первичной, вырастающей на почве разложения родоплеменного строя социальной революции на первый план могла выходить одна из двух диалектически противоположных тенденций развития. А сам процесс смены первобытнообщинного строя классово-антагонистическим обществом был заведомо обременен диалектической раздвоенностью и внутренней противоречивостью. Ведь объектом эксплуатации могли быть как «свои», попавшие в зависимость соплеменники и обедневшие общинники, так и «чужие» – захваченные в плен, либо иным образом порабощенные иноплеменники. Кроме того, диапазон средств эксплуатации существенно варьировал в зависимости от соотношения отчуждения прибавочного труда (в виде коллективных работ общинников, военных ополчений соплеменников, рабочей силы рабов) и отчуждения прибавочного продукта (страховой фонд общин, ставший объектом грабежа, пиратства, военного захвата, контрибуции, дани)[843].

Процесс смены первобытного строя классовым обществом Энгельс исследовал, исходя из объективной обусловленности этого перехода развитием производительных сил и производственных отношений. Если у Моргана основной движущей силой исторического развития выступало накопление идей и технологического опыта, концентрирующееся главным образом в сфере надстройки, то Энгельс вскрыл глубинные экономические корни социальных и интеллектуальных достижений в фундаменте материальной жизни – базисе. Там, где Моргана выручала интуиция талантливого и добросовестного исследователя, Энгельс творчески применил выработанный им вместе с Марксом метод формационно-классового анализа общественной жизни. Поэтому Энгельс не ограничился диалектико-материалистическим «прочтением» гипотезы Моргана. Он создал на основе последней и собственных разработок целостную теорию революционного перехода от первобытнообщинного строя к классово-антагонистическому обществу, сохраняющую свой методологический потенциал вплоть до наших дней.

Понятие революции Энгельс употребляет и характеризуя процесс выхода из того исторического тупика, в котором оказалось рабовладельческое общество в связи с растущей экономической девальвацией рабского труда и глубочайшим, веками взращенным отвращением к физическому труду в среде свободных[844]. При этом ни Маркс, ни Энгельс никогда не вырывали антирабовладельческую революцию из контекста общественной истории как всемирного феномена, то есть не связывали его сколь-нибудь жестко с выступлениями рабов за свое освобождение и нигде не отождествляли с «революцией рабов». Более того, Энгельс прямо писал, что античный мир не знал победоносного восстания рабов[845].

Энгельс подчеркивал неразрешимость кризиса поздней Римской империи внутренними силами и своеобразный «задний ход» рабовладельческого способа производства в виде колоната и клиентеллы к историческим тенденциям, пресеченным антиродовой по форме и рабовладельческой по существу революцией и объективно направленным к смещению акцента социальной дифференциации во внутрь общества. Поэтому он связывал свержение рабовладельческого строя с региональными контактами, в которые втянуты народы – носители иного, в известном смысле противоположного рабству способа производства, или по крайней мере его зачатков[846].

* * *

Книга «Происхождение семьи, частной собственности и государства» всем своим содержанием аргументированно и убедительно подтверждает методологическую плодотворность и колоссальную эвристическую силу основных положений диалектико-материалистического понимания истории применительно к сложному, запутанному, фрагментарному материалу о докапиталистических обществах, имевшемуся в распоряжении ученых того времени. Энгельс, по сути дела, впервые в мировой науке доказал, что древнему обществу присущи, хотя и в модифицированной форме, те же всеобщие законы развития, что и другим общественно-экономическим формациям.

Энгельс не решил и не брался решать наперед всех проблем и гипотез, касавшихся закономерностей эволюции докапиталистических обществ, тем не менее он создал методологическую основу для их плодотворного исследования. Вот почему в своих работах Ленин неоднократно обращался к «Происхождению семьи, частной собственности и государства». В лекции «О государстве» (1919) он призывал слушателей к кропотливому изучению произведения Энгельса как одного «из основных сочинений современного социализма»[847].

В настоящее время марксистская историческая наука в целом развивается в русле идей Энгельса, опираясь на его творческое наследие в области древней истории и обращаясь к нему особенно интенсивно в переломные моменты своего развития.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.