7. О призвании человека
7. О призвании человека
Менеджер – наемный управленец, начальник! Если у вас нет ни одного подчиненного – вы не менеджер, а максимум специалист!
Шевчук Денис
Религиозная философия как проявление духовного возрождения, характерного для России в начале XX в., продемонстрировала возможности постижения духовной жизни в самом широком контексте. Это в полной мере отвечало пониманию русскими мыслителями своеобразия самой философии. Так, по мнению С. Л. Франка, «философия по своей сущности является не только наукой, может быть, вообще она является наукой лишь в производном смысле, а первично, по своим коренным основаниям, она есть сверхнаучное интуитивное учение о мировоззрении, которое стоит в тесной родственной связи – здесь далее не определяемой – с религиозной мистикой».
Русское философское мышление, взяв на вооружение интуицию, посвятило себя разработке, возможно, главнейшей темы жизнепознания – поискам и обоснованию правды, той правды, которая зафиксирована в философской категории истина. Именно с поисками правды сопряжено постижение центрального религиозно-нравственного принципа мироздания. Сами познавательные устремления не ограничиваются отвлеченными, академическими интересами. Русская философия берет на себя ответственную задачу. Выступая как бы выражением религиозного поиска святости, эта философия предполагает дать силы человеку, чтобы преобразить мир, очиститься и спастись.
Проблематика русской религиозной философии охватывает в присущей ей полноте все стороны человеческой жизни, ее изъяны и изломы, с особым драматизмом и трагизмом вновь воспринимаемые и переживаемые современным человеком. И это неслучайно. Если обратиться к сфере творческого осознания реальности – философии, без труда обнаруживается один из ее центральных интересов, а именно – неослабевающее внимание к человеку. Характерной особенностью такого увлечения выступает побуждение рассмотреть человека как под углом зрения на его индивидуальную природу, так и в системе многообразных связей с внешним миром, то есть как результат длительной социобиологической эволюции.
Религиозная философия – понятие достаточно широкое, сфера ее интересов образует панораму из множества проблем, в перспективе которой можно выделить как бы два неразъединимых, но вместе с тем самостоятельных плана. В одном вырисовываются вопросы, имеющие прямое отношение к человеку, касающиеся, можно без преувеличения сказать, всех сторон его жизни – физиологической природы, разума, сознания, культуры и истории. Другим же она обращена в сторону духовности, религиозного сознания, в направлении к Церкви.
Человек – традиционный и первоочередной объект философской рефлексии. На разных этапах развития философской мысли постижение его целостности, выявление его сути сопровождалось приоритетным рассмотрением тех или иных качеств и особенностей человека как индивидуальности, как личности. С одной стороны, такому выборочному и дифференцированному подходу способствовал достигнутый уровень знаний, определенная мера развития науки. С другой, – играла роль социально-политическая атмосфера, формировавшаяся преобладавшими тенденциями развития культуры. И в зависимости от доминирующих условий конкретной жизни – от материального производства до высших проявлений духа – кристаллизовался и философский взгляд на человека.
Сказанное объясняет, какими принципами следует руководствоваться, выделяя проблему человека в русской религиозной философии, что должно служить критерием в современных попытках обратиться к трудам русских мыслителей в надежде выявить как историческую ценность их воззрений, так и использовать в своей жизни идеи, неустранимые из нравственной, в первую очередь, судьбы человека и его духовного сознания.
Для наших предшественников они выступали очевидным свойством философской работы, не требующим особых комментариев и пояснений. Это свойство заключалось в религиозном характере русской философии, в рамках которой сосуществовали идеалистическая (преимущественно) и материалистическая тенденции. Философия, как творческий процесс, для русских мыслителей была делом сугубо индивидуальным, личным. Это не значит, разумеется, что ими недооценивался или преуменьшался социальный, общекультурный смысл философии. Это не значит также, что ими не учитывался предшествующий философский опыт, отрицался сформированный тысячелетиями образ философии. Напротив, в русской философии прочно закрепилось уходящее в далекое прошлое представление о том, что человек, его действия и поступки, его судьба могут быть мыслимы и обозначимы лишь в философских конструкциях. Другое дело, что эти конструкции нередко отличались от классических, хрестоматийных схем философствования, принятых на Западе, да, пожалуй, и на Востоке.
Процесс отечественного философского движения был неравномерным, далек от прямолинейности и какой бы то ни было заданности. Но, даже принимая формы, на первый взгляд, уводящие от рассмотрения проблем человека, русская интеллектуальная мысль все более и более тяготела к их оттачиванию в философском сознании. Особо показательны в этом отношении XIX и XX столетия. Причем именно в начале двадцатого века этот процесс достигает своих наивысших проявлений, именно тогда русская религиозная мысль наиболее ярко высветила свои основные грани.
Здесь следует остановиться на представлениях о человеке как сложно организованной системе, само существование которой предстает как эволюция микрокосма, сравнимая разве что по масштабам духовных измерений с грандиозными космическими образованиями. Надо сказать, что взгляд на человека как на микрокосм, в котором как в капле воды преломляется мироздание, был свойственен и более ранним представителям русской философии. Так, уже Максим Грек уподоблял человека волнующемуся морю, «ветренными дыхании часте и люте смущаемому». Идея сложной структурной организации человеческого существа, человеческой жизни была небезразлична и другим русским мыслителям. Идея человека-микрокосма в своей развернутой форме была изложена Бердяевым в его книге «Смысл творчества» (1916), замысел которой раскрыт автором в подзаголовке – «Опыт оправдания человека». В своих последующих работах он неоднократно возвращался к микрокосму человеческой природы, связывал с этим образом постижение самых сокровенных пластов человеческой личности, хранящих глубину времен и лишь оттесненных узкостью сознания на задний план жизни.
Результативность философского познания человека, по мнению философа, достигается лишь в результате акта исключительного самосознания человеком своего значения. Более того, постижение мира для философии становится возможным лишь как его внутреннее познание через человека, который себя познает прежде и больше, чем мир. Разумеется, философские максимы о человеке при этом не порывают с религиозным содержанием, подчиняя поиск истины христианскому откровению. Задачей же религиозного сознания человечества выступает раскрытие христологического сознания человека, поскольку «истина о божественности человека есть лишь обратная сторона истины о человечности Христа».
Вот почему для Бердяева человек предстает микрокосмом, вот почему ему принадлежит центральное и царственное положение в мире. В более поздней работе «Смысл истории» (1923), которую он рассматривал как опыт философии человеческой судьбы, представление о человеке-микрокосме дополняется новым существенным содержанием. Он пишет: «Каждый человек по своей внутренней природе есть некий великий мир – микрокосм, в котором отражается и пребывает весь реальный мир и все великие исторические эпохи; он не представляет собой какой-то отрывок вселенной, в котором заключен этот маленький кусочек, он являет собой некоторый великий мир, который может быть по состоянию сознания данного человека еще закрытым, но, по мере расширения и просветления его сознания, внутренне раскрывается».
«Широко известная психологическая глубина произведений Достоевского основана на его представлениях о том, что каждая личность находится в непосредственной связи с первопричинами и сущностями бытия. Это – целый космос, мир в себе с неизмеренными глубинами и пропастями. Тем же определяется поэзия Тютчева, большого русского поэта, малоизвестного на Западе. Он испытывает метафизический ужас перед глубинами человеческой души, потому что непосредственно ощущает свою единосущность с космическими безднами, с господством хаоса первичных природных сил». Эти слова принадлежат С. Л. Франку, в своем творчестве, пытавшемуся преодолеть антиномичность теоретико-познавательного идеализма и включить в гносеологию (теорию познания) онтологизм как основной принцип философского воззрения.
В рамках русской религиозной философии была поставлена и по-своему осмыслена проблема отчуждения. Долгое время в советской философии «отчуждение» было объектом критики, не допускающей даже мысли о возможности какой-либо реальной его основы в нашей жизни. Сама же жизнь являла примеры все углубляющегося процесса отчуждения человека от основ существования, от предвечной гармонии, разрыва тела и духа.
Для русских философов проблема отчуждения была связана с насущными, житейскими вопросами, дававшими о себе знать во всех областях жизни. Реальностью, которую предстояло преодолеть в целях устранения откола человека от его истории. Сегодня мало кто отрицает, что процессы отчуждения, пронизывающие жизнь человека, несомненно влияют на его судьбу. Поэтому важно преодолеть то отчуждение, которое создается критикой сознания, ибо только в результате такого преодоления возможно полное постижение человеческой судьбы как истории народов и возможно оно лишь в духе познающего. Только в истории человек проходит свой особый страстотерпческий путь, в котором все великие события истории, самые страшные, самые страдальческие, оказываются внутренними моментами этой человеческой судьбы, ибо сама история – это внутреннее, полное драматизма свершение судьбы человека.
Для русских философов история никогда не замыкалась в компендиуме дат и событий. Первичное во всемирной истории – это судьба человека во взаимодействии человеческого духа и природы. Оно как действие свободного человеческого духа в природе, в космосе и есть первичное основание, первичное начало исторического.
И все же главное – в отрыве, отчуждении духовности человека от его природы. Пагубный процесс этот проходит через многие этапы становления и развития человека. Соответственно он получает закрепление в философских конструкциях, также претерпевших значительные изменения. Человек стремился обрести полную свободу – от стихийных сил, от социальной несправедливости, наконец, от моральных заблуждений и нравственных ошибок. Философия вела его по этому пути, подчас поддерживая его в гуманистических устремлениях, поднимая человека как дитя мира, дитя природы на высшие вершины эволюционной пирамиды. А иногда, напротив, не приемля эволюционно-натуралистического понимания человека, освобождение творящего человеческого духа связывала с отказом природной необходимости, освобождению человека от природной зависимости и порабощенности низшими стихийными началами.
Для русской религиозной философии перспектива свободы человека лежала в русле христианского Православия.
Пытаясь вскрыть диалектику природного и духовного начал в человеке, философы подвергли критике принципы гуманизма за то, что, обратив в эпоху Ренессанса человека к природе, его сторонники переместили центр тяжести человеческой личности на периферию, оторвали природного человека от духовного. Возобладало творческое развитие природного человека, но при этом оказался утрачен внутренний смысл жизни, потерян ее божественный центр. Урон, понесенный на пути раскрепощения человека от природных, стихийных сил, не может быть компенсирован никакими материальными завоеваниями человечества. На поверку диалектика природного и духовного «заключается в том, что самоутверждение человека ведет к самоистреблению человека, раскрытие свободной игры сил человека, не связанного с высшей целью, ведет к иссяканию творческих сил».
Прослеживая истоки и тенденции развития мировой культуры, русские философы пытаются нащупать ключевые пункты этого движения. Нашим современникам трудно судить о справедливости их оценок, касающихся свершенного, выносить вердикт времени, ушедшему в прошлое. Значительно доступнее для нас их взгляды на природу социального устройства общества, в котором мы живем и в котором предстоит жить нашим наследникам. Немало глубоких наблюдений в этой связи сохранилось в традиции русской религиозной философии, наблюдений, далеко выходящих за пределы специфического религиозного сознания. Сегодня они все чаще становятся предметом самого внимательного анализа.
Здесь же следует подчеркнуть проницательность, содержащуюся в философском подходе к проблеме, о которой не сказано еще и сегодня последнего слова – проблеме человека и машины. Исходя из понимания машины как третьего элемента, отличного от природы и человека, порожденного в ходе социализации человеческих отношений, русские философы увидели в ней не только средство раскрепощения человека, но и страшную силу, разрушающую его природные формы. Вместе с тем возникновение машинного производства – величайшая революция, какие только знало человечество. Сегодня справедливость подобных оценок не вызывает сомнений. Машина прочно, пожалуй, неотвратимо вошла в нашу жизнь. Трудно представить наше повседневное существование без того, чтобы буквально на каждом шагу не наткнуться на машины самых разнообразных конструкций, с самыми различными функциями. Однако и сегодня мы далеки от осознания сути предупреждения, прозвучавшего на заре новой технической революции и предостерегавшего от неизбежного, но, быть может, менее губительного для человека, – найди он вовремя силы разума и готовность прислушаться к этому тревожному сигналу – процесса расчленения и разделения, в силу которого человек перестает быть природным существом.
Проблема человека и машины глубоко и, кажется, навсегда вошла в круг вопросов, занимавших нашу философию в последнее десятилетие. Однако, к сожалению, как обычно запоздалое внимание оказалось всего лишь реакцией на исследования, развернувшиеся на западе. Никто всерьез не воспринимает филосовско-социалогические прогнозы, которым нередко свойственна к тому же абстрактная затеоретизированность и безадресность. Наши предшественники – русские религиозные философы были проницательнее.
Так, Н. А. Бердяев чутко уловил сомнения, высказанные в свое время основоположником марксизма: «Изменение, которое мы видим в Марксе, имеет глубочайшую связь с вхождением машины; этот факт наиболее поразил Маркса, поразил настолько, что он положил его в основу своего миросознания, сделал его первичным фактом всей человеческой жизни, и раскрыл все его значение для человеческой судьбы».
Сегодня мы становимся свидетелями и участниками преобразований, в корне меняющих и ломающих нашу повседневную жизнь. Изменений, с приходом которых все более и более утрачиваются привычные взгляды на наше бытие, рушатся устоявшиеся привычки, меняется, наконец, ритм и течение жизни. Человек наших дней далеко ушел даже от тех мерок, которые собирались прикладывать к его будущему представители религиозного идеализма. Но и они предвидели многое: самоуверенность человека давно начала ослабевать. На смену ей приходит сознание ограниченности человеческих сил, ограниченности творческой мощи человека. Все более дает о себе знать раздвоение человека, рефлексия его над собой. Самоуверенность и самоутверждение человека, утрачивая индивидуальные свойства, приобретают коллективный характер. Человек, утверждая лишь самого себя и отрицая в себе большее, чем человеческое, в конце концов подрывает сознание своей перспективы. В этом проявляется одно из парадоксальных противоречий гуманизма новой истории.
Для философии сомнение человека в своих познавательных возможностях носит вечное и даже обязательное условие. Попытки преодолеть противоречивый путь познания выводят ее на рефлексию субъекта познания о самом себе. Утрачивается вера возможность приобретения цельного и истинного знания философским путем. А если учесть, что на рубеже XIX и XX столетий философские искания развертывались в атмосфере вызревания невиданных глубочайших социальных преобразований, завершившихся в итоге не только сломом государственной системы, но крушением моральных устоев, испытаниями физическими и нравственными, – можно представить всю глубину кризиса, в котором оказалась в это время философия. Речь идет о кризисе философии, побудившем к исканию религиозных основ для нее, подобно тому, как это происходило в конце древнего мира, когда философия начала окрашиваться в мистический цвет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.