§ 74
§ 74
Гегелевская философия[29] всецело изобретена для доходной мудрости кафедры: ведь она вместо мыслей содержит одни только слова, а именно в словах нуждается молодежь, чтобы заучивать, переписывать и сносить домой; мысли же непригодны к этому. Следовательно, философия Гегеля выполняет как раз то, к чему предназначил ее творец. К этому нужно прибавить еще, что выводы этой философии — не что иное, как главные положения протестантской религии, которые каждый всосал с молоком матери и, следовательно, считает навеки нерушимыми; и счастливо обрести эти положения вновь, выраженными в крайне замысловатой, напыщенной, чванной и высокопарной словесной галиматье, — это должно доставить каждому большое удовольствие.
Но как же должны быть устроены те головы, к которым можно подойти с таким плоским шарлатанством, как эта философия, которым можно выдать столь жалкий набор слов за разъяснение загадки бытия и которых можно с такою беззастенчивостью угощать бессмысленнейшей галиматьей!
Пример см. в «Энциклопедии» Гегеля, 2 изд., с. 120, где значится:
2-й отдел логики:
Учение о сущности.
§ 112 «Сущность, как опосредствованное
1) с самим собою чрез отрицание самого себя;
2) бытие есть отношение к самому себе;
3) лишь поскольку оно есть и отношение к другому;
4) но непосредственно она есть не как бытие, а как положенное и опосредствованное»[30].
Это значится в 4 печатных строках, в которых содержится столько же бросающихся в глаза противоречий, сколько я обозначил 4 цифрами.
§ 116 «Сущность есть лишь чистое тождество и видимость в себе самой, поскольку она — относящееся к самому себе отрицание, т.е. отторжение самой себя от самой себя; сущность содержит, следовательно, необходимым образом определение различия».
(Va a far ti bugerare.)
Наглое бесстыдство этого шарлатана, подлинная improbitas его приемов заключается в том, что он сопоставляет слова, которые предлагают интеллекту выполнить совершенно невозможные для него операции, а именно — противоречия и бессмыслицы всякого рода; поэтому интеллект при чтении подвергается таким же пыткам, как тело, если ему насильно придавать такие сгибы и положения, которые совершенно противоречат строению его членов.
В общем, гегелевская философия состоит из 3/4 чистейшей бессмыслицы и 1/4 нелепых выдумок.
Чтобы мистифицировать людей, нет ничего удобнее, как предложить им нечто такое, что заставит их ясно сознать свое полное непонимание; тогда они, в особенности, по своей простодушной натуре, — немцы, тотчас же подумают, что тут все дело в их разуме, которому они про себя не особенно-то доверяют; в то же время они будут, чести ради, скрывать свое непонимание, а для этого самое надежное средство — присоединиться к восхвалению непонятной мудрости, которая, именно благодаря этому, приобретает все больший авторитет, все более импонирует и предполагает все более смелости и самоуважения в том, кто, всерьез доверяя своему разуму и рассуждая собственными силами, провозглашает все это дело бессмысленным шарлатанством.
В философии Гегеля все неясно, кроме ее цели: добиться милости власть имущих услужливостью и ортодоксией. Ясность цели пикантно контрастирует с неясностью изложения, а в конце огромного тома напыщенной галиматьи и бессмыслицы появляется, как арлекин из яйца, благонравная бабья философия, которую обычно изучают в четвертом классе гимназии: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, истинность евангелического и ложность католического вероисповеданий и т.п.
Если можно по произволу смешивать друг с другом понятия бытия и ничего[31], то, конечно, все загадки решены и на все проблемы найден ответ.