1. Физиогномическое значение органов

1. Физиогномическое значение органов

Прежде всего это внешнее делает внутреннее видимым или вообще бытием для другого не в качестве органа, ибо внутреннее, поскольку оно есть в органе, есть сама деятельность. Уста, которые говорят, рука, которая работает, и, если угодно, то и ноги суть претворяющие в действительность и осуществляющие органы, которым присуще действование как действование, или внутреннее как таковое; внешнее же проявление, которое внутреннее приобретает благодаря им, есть действие как некоторая отделенная от индивида действительность. Речь и работа суть внешние проявления, в которых индивид в себе самом более не сохраняет себя и не обладает собой, а дает возможность внутреннему полностью выйти наружу и предоставляет его другому. Поэтому можно с таким же правом утверждать то, что эти внешние проявления выражают внутреннее слишком много, и то, что они выражают его слишком мало; слишком много — так как само внутреннее в них появляется наружу, то между ними и внутренним не остается противоположности; они дают не только выражение внутреннего, но и его само непосредственно; слишком мало — так как внутреннее в речи и в поступках делается чем-то другим, то оно тем самым отдает себя стихии превращения, которая извращает произнесенное слово и совершённое действие и делает из них нечто иное, нежели то, что они суть в себе и для себя как поступки «этого» определенного индивида. Результаты поступков благодаря этому внешнему проявлению не только теряют под воздействием других характер чего-то неизменного по отношению к другим индивидуальностям, но так как эти результаты относятся к внутреннему, которое они содержат, как обособленное равнодушное внешнее, то они как внутреннее могут благодаря самому индивиду быть чем-то иным, нежели то, чем они кажутся: или индивид намеренно делает их для обнаружения чем-то иным, нежели то, что они поистине суть, или он недостаточно искусен для того, чтобы придать себе ту внешность, какую он собственно хотел придать себе, и настолько укрепить ее, чтобы результат его действия для него не мог быть извращен другими. Следовательно, действование как выполненное произведение имеет двойное противоположное значение — или оно есть внутренняя индивидуальность, а не ее выражение, или, будучи внешним, оно есть свободная от внутреннего действительность, которая есть нечто совершенно другое, чем внутреннее. — В силу этой двусмысленности мы должны присмотреться к внутреннему, как оно еще, но видимо или внешне, есть в самом индивиде. Но в органе оно есть лишь в качестве самого непосредственного действования, достигающего своего внешнего проявления в действии, которое или представляет внутреннее или же не представляет. Таким образом, если мы будем рассматривать орган со стороны этой противоположности, он не дает искомого выражения.

Если же внешний облик мог бы выражать внутреннюю индивидуальность лишь постольку, поскольку он не орган или не действование, а значит [мог бы выражать] в качестве покоящегося целого, то он был бы, следовательно, некоторой устойчиво существующей вещью, которая в свое пассивное наличное бытие спокойно принимала бы внутреннее как нечто постороннее и которая благодаря этому стала бы его знаком — внешним случайным выражением, действительная сторона которого сама по себе лишена значения, — речью, звуки и звукосочетания которой не являются самой сутью дела, а связаны с ней в силу произвола и случайны для нее.

Такая произвольная связь таких [моментов], которые друг для друга суть внешнее, не дает никакого закона. Но физиогномика должна бы отличаться от других сомнительных искусств и шарлатанских учений тем, что она рассматривает определенную индивидуальность в необходимой противоположности чего-то внутреннего и внешнего, характера как сознательной сущности и характера как сущей формы, и связывает эти моменты друг с другом так, как они соотнесены своим понятием и должны поэтому составлять содержание некоторого закона. В астрологии, хиромантии и подобных науках, напротив того, соотнесены, по-видимому, только внешнее с внешним, что-нибудь — с чем-нибудь чуждым ему. Такое-то положение звезд при рождении [человека] и — если это внешнее больше связывается с самим телом [человека] — такие-то черты на руке суть внешние моменты, указывающие на продолжительную или короткую жизнь и вообще на судьбу отдельного человека. Как внешние они равнодушны друг к другу и не обладают той необходимостью друг для друга, которая должна бы содержаться в соотношении внешнего и внутреннего.

Рука, правда, кажется чем-то вовсе не внешним для судьбы, а, скорее, имеющей отношение к ней как внутреннее. Ибо судьба опять-таки есть лишь явление того, что есть определенная индивидуальность в себе как внутренняя первоначальная определенность. — Хиромант, как и физиогномист, приходят к знанию того, что есть индивидуальность в себе, более коротким путем, чем, например, Солон, который считал, что об этом можно судить лишь на основании всей жизни и по истечении ее; он рассматривал явление, а они — то, что в себе. Но то обстоятельство, что рука должна выражать в-себе[-бытие] индивидуальности в отношении судьбы последней, легко усмотреть из того, что наряду с органом речи рука больше, чем что бы то ни было, служит человеку для проявления и воплощения себя. Она — одушевленный кузнец его счастья; о ней можно сказать, что она есть то, что человек делает, ибо в ней как в деятельном органе своего самоосуществления человек наличествует как одушевляющее начало, и так как он первоначально является своей собственной судьбой, то, стало быть, рука выразит это «в-себе».

Из определения, [гласящего], что орган деятельности в такой же мере есть некоторое бытие, как и действование внутри его, или что само внутреннее в себе-бытие наличествует в органе и обладает бытием для других, вытекает иной взгляд на орган, чем только что рассмотренный. А именно, если, как оказалось, органы вообще нельзя считать выражениями внутреннего потому, что в них действование наличествует как действование, действование же как действие есть лишь внешнее, а внутреннее и внешнее, таким образом, распадаются и чужды или могут быть чуждыми друг к другу, то, согласно рассмотренному определению, орган опять-таки следует считать средним термином того и другого, так как именно то обстоятельство, что действование наличествует в нем, составляет в то же время некоторое его внешнее проявление, и притом проявление иного рода, чем действие, а именно — оно остается для индивида и в нем. — Этот средний термин и единство внутреннего и внешнего теперь, во-первых, само является также внешним; но затем эта внешность принимается тотчас же во внутреннее; как простая внешность она противостоит рассеянной внешности, которая либо есть только единичное — и для индивидуальности в целом случайное произведение или состояние, — либо как внешность в целом есть судьба, раздробленная на множество произведений или состояний. Стало быть, простые черты руки, а также звук и диапазон голоса как индивидуальная определенность речи, — и опять-таки та же речь, поскольку она при помощи руки получает более прочное существование, чем при помощи голоса — письмо (Schrift), с присущим ему своеобразием в виде почерка (Handschrift), — все это есть выражение внутреннего, так что в качестве простого внешнего проявления это выражение, опять-таки в противоположность многообразному внешнему проявлению деятельности и судьбы, относится к ним как внутреннее. — Если, следовательно, определенная природа и прирожденная особенность индивида вместе с тем, чем они стали благодаря образованию, понимаются сначала как внутреннее, как сущность деятельности и судьбы, то индивид внешне проявляется прежде всего в устах, руке, голосе, почерке, точно так же как и в прочих органах и их постоянных определенностях, и только потом он выражает себя дальше вовне в своей действительности в мире.

А так как этот средний термин определяется как внешнее выражение, которое в то же время принято обратно во внутреннее, то его наличное бытие не ограничивается непосредственным органом действования, скорее он есть ничего не осуществляющее движение и форма лица и внешнего облика вообще. Эти черты и их движение, согласно этому понятию, суть скрытое, остающееся в индивиде действование, а по отношению индивида к действительному действованию — собственный контроль и наблюдение за ним, внешнее проявление как рефлексия о действительном внешнем проявлении. — Индивид потому не безмолвствует по поводу своего внешнего действования, совершая его, что он при этом одновременно рефлектирован в себя и внешне проявляет эту рефлектированность в себя; это теоретическое действование или разговор индивида об этом с самим собой доходит и до слуха других, ибо сам этот разговор есть внешнее проявление.