IV. 9 ВСЕ ЛИ ДУШИ — ОДНА ДУША?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV. 9 ВСЕ ЛИ ДУШИ — ОДНА ДУША?

Вопрос этот следует понимать в том смысле, в каком мы считаем единой душу каждого человека, которая в одно и то же время целостно присутствует в каждой части его тела, а потому и является поистине единой. И поскольку не бывает так, чтобы одна часть души была в одной части тела, а другая — в другой; поскольку способность что-либо ощущать порождается воспринимающей душой; поскольку, наконец, даже душа растения неделима и не сосредоточена, скажем, в его корне, но — во всем растении, то, исходя из всего этого, спрашивается: не являются ли все эти частные души одной Душой?

Далее, если все они — одна Душа, то не есть ли это — мировая Душа, присутствующая во всех существах и являющаяся единой постольку, поскольку едино мироздание в целом? Действительно, коль скоро едина человеческая душа, то тем более следует ожидать единства и от Души, животворящей космос. И если из вселенской Души происходят все прочие души, если эта великая Душа — едина, то, следовательно, все частные души — суть одна Душа.

Впрочем, это справедливо и в том случае, если мировая Душа происходит из того же источника, что и частные души, то есть есть некая единая Душа, которая выше даже Души мировой — все равно: все души — одна Душа.

Но, возразят нам, если бы души всех людей были одной Душой, то ощущения одного были бы ощущениями всех, добродетели и желания также должны были бы быть общими, да и вообще не только все во вселенной, но все вместе со вселенной должны были бы испытывать одни и те же состояния. Кроме того, поскольку наблюдаемые нами души разумны в разной степени, а некоторые из них — и вовсе неразумны, то где же здесь единство?

Но, если следовать этой логике, то и во вселенной нет никакого единства. Тогда, конечно, не может быть и речи ни о какой единой Душе.

Мы ответим, прежде всего, что из того положения, что частные души отдельных людей суть одна Душа вовсе не следует, что сами люди должны быть похожи друг на друга, как две капли воды. Ведь и одни и те же воздействия вызывают у различных существ разную реакцию. Я, например, иду, а кто-то — стоит, так что же, в одном из нас больше человеческого, чем в другом? И если я что-либо чувствую или переживаю, а другой нет — в нем что, меньше человечности? К тому же очевидно, что если моя правая рука нечто ощущает, то это не потому, что у меня есть и левая рука, но потому, что у меня есть душа. Значит, общность ощущений требует не единства душ, но единства тел: будь у меня и у кого-то еще общее тело, тогда наши души ощущали бы одно и то же. Тут следует заметить, что далеко не всегда и единое тело различает всю совокупность ощущений всех своих частей, в особенности когда речь идет о действительно большом теле. Крупное животное, например, редко реагирует на слабые воздействия извне. Значит, относительно незначительное ощущение одной из частей единого тела может не иметь никаких последствий для всего тела в целом, по крайней мере в форме четко выраженного ощущения. Таким образом, не следует удивляться, что кто-то добродетелен, а кто-то — зол, причем у одного его качества укоренены, у другого же — преходящи.

Воспринимаемая нами единичность отнюдь не исключает множественности — ведь самодостаточное единство присуще разве что Уму; Душа же, будучи единой, в то же время и множественна, в равной мере присутствуя как в единой природе, так и в разделенном материальном мире, который, тем не менее, также един. Любое мое впечатление отнюдь не требует того, чтобы я весь целиком отдался этому впечатлению; какое-либо воздействие на один из моих органов может и без моего непосредственного участия передаться как бы по цепочке и всем остальным. Так целое может переносить на свои части, соединенные с ним множеством самых разнообразных связей, преходящие впечатления. Куда более интересным является вопрос, могут ли наши частные впечатления каким-то образом переноситься и влиять не целое.

Ум учит нас чувству симпатии к проявлению сродного нам в ином, учит сострадать чужим несчастьям, учит любить. И когда прекрасные мелодии или мистерии и таинства помогают нам превозмочь взаимное отчуждение, когда даже тихо сказанное слово может сблизить множество людей, то разве это — не лучшее свидетельство единства наших душ?

Но если относительно нетрудно представить себе единство разумных душ, то каким может быть единство душ растительных? Это можно объяснить так: высшее находится в неделимом, низшее — в делимом, то есть высшая часть души находится в нашем разуме, неделимом в телесном, растительная же душа, также оставаясь единой, обнимает собой все материальное тело, вызывая ощущения и являясь особой душевной энергией, впрочем, тоже не лишенной творческой потенции. Такая множественность энергий ни в коей мере не свидетельствует против единства души — ведь и в зародышевом семени заключено немало различных потенций, вырастает же из него хотя и состоящий из многих частей, но вместе с тем безусловно единый организм.

Почему же тогда все эти многообразные энергии не проявляются в равной мере во всем нашем организме? Но ведь и единая Душа присутствует во всем, а между тем и разум повсеместно не господствует, и ощущения разных индивидов не совпадают. Растительные энергии, растекаясь по телу, достигают самых отдаленных его частей, но стоит телу как бы удалиться, и вот — душа вновь приведена к единству. Само же тело получает жизнь от единого и целого, то есть от души, но не от частной души, а от Души единой, проявляющейся в нас в виде частных душ. Другое дело — наши чувственные восприятия, поскольку их роль достаточно пассивна: они ведь не принимают участия в формировании того, что ими воспринимается. Впрочем, не исключено, что и они каким-то образом участвуют в создании воспринимаемых ими образов.

Наше исследование нельзя считать завершенным до тех пор, пока мы не выясним, как осуществляется это единство душ. Это связано, очевидно, с тем, что все они суть проявления единой Души. Но делится ли при этом Душа, или, сохраняя целостность, как бы позволяет множественным душам самовоспроизводиться внутри самой себя?

Помолимся Богу, ибо без Его поддержки нам трудно будет уяснить столь сложный вопрос. Итак, существует единая Душа, которая, производя множество душ и содержа их в себе, тем не менее сохраняет свою изначальную цельность.

Если бы душа находилась в теле, то дробление тела неминуемо вызвало бы и дробление души; далее, при подобном разделении было бы необходимым, чтобы в схожих частях разделившегося тела присутствовали бы и одного вида души, в отличающихся же — видов различных. Значит, в едином теле душа дробилась бы вследствие его пространственной протяженности, в разделенном же наличествовали бы души различных типов и свойств.

Но, возможно, душа — это особого рода форма? Но тогда, оформляя множество тел, единая Душа потребовала бы и еще одно, особое тело, как бы вылепленное из всех других. В этом случае речь шла бы не о возникновении многого из единства, но, скорее, наоборот: множество вещей совместными действиями производили бы это странное единство. Однако, все происходит иначе — единое порождает множественность подобно тому, как одной печатью можно сделать сколько угодно отпечатков на восковых табличках.

Нельзя также отождествлять Душу с каким-либо аффектом, ибо если только с одним, то как быть с остальными, а если со всеми, то придется признать ее смешанной и составной.

Итак, следует признать, что Душа нематериальна и в то же время она — некая субстанция.

Но каким образом одна и та же субстанция присутствует во множестве душ — так ли, что одномоментно и целостно пребывает во всех них, или же это множество эманирует из этой неделимой целостности? Так или иначе, но Душа — едина. Присутствуя во всех частных душах, как бы погружаясь во все, она не утрачивает своей цельности подобно тому, как целостна и едина наука, состоящая из многих разделов, как целостно и едино семя, дающее, согласно природе, начало разным частям организма, в материальном смысле разделенным, но не имеющим значения вне единого целого.

Нам могут возразить, что, скажем, отдельные научные дисциплины вполне автономны и потому единство науки — вопрос проблематичный. Но ведь существует же понятие науки как таковой, которое иногда присваивают тому или иному ее разделу, что не мешает, однако, подразумевать наличие и всех остальных научных дисциплин, сохраняющихся в этом понятии как бы потенциально. В этом смысле в каждом отдельном разделе содержится и вся наука в целом, а каждая частная дисциплина потенциально является целой наукой. Так и любое другое понятие, используемое в приложении к частному, сохраняет свой изначальный смысл только в связи с целым. Ведь любое частное научное определение, претендующее на полную независимость от науки как таковой, есть не более чем детский лепет. Истинное же научное понятие так или иначе связано со всеми научными понятиями, поскольку выводится не на пустом месте, но — логическим путем на основании предшествующих определений, изначально проистекающих из единого начала, из которого, при помощи анализа, и получаются, как следствия этого анализа, все научные представления.

Впрочем, все эти истины с трудом воспринимаются нашими умами, помраченными телесными представлениями, в умопостигаемом же мире — все просто и очевидно.