Приложение I. Порфирий. О ЖИЗНИ ПЛОТИНА И О ЕГО ТРУДАХ
Приложение I. Порфирий. О ЖИЗНИ ПЛОТИНА И О ЕГО ТРУДАХ
(Фрагменты)
Философ Плотин, наш современник, казалось, стыдился своего телесного облика. И этот стыд его был столь силен, что он всегда избегал рассказывать и о своем происхождении, и о родителях, и о родине.
Если отсчитать шестьдесят шесть лет назад от второго года правления Клавдия, то годом рождения Плотина будет тринадцатый год правления Севера; сам же Плотин никому не сообщал ни месяца, ни дня своего рождения. Он не считал нужным отмечать этот день ни жертвоприношением, ни угощением, тогда как в дни рождения Сократа и Платона он приносил жертвы, после чего устраивал пир для друзей и учеников, после которого те из них, кто умели, держали перед собравшимися речь.
Когда Плотину исполнилось двадцать семь лет, в нем проснулся интерес к философии. Его направили к самым видным александрийским ученым, но он ушел с их уроков, испытывая печаль и разочарование. Друг, которому он открыл свои чувства, понял его и посоветовал обратиться к Аммонию, у которого Плотин еще не был. Послушав Аммония, Плотин сказал другу: "Вот человек, которого я искал!"
С этого дня он не отлучался от Аммония и с его помощью достиг в философии таких успехов, что захотел познакомиться и с воззрениями персов, и с тем, в чем преуспели индийцы. Случилось так, что в это время император Гордиан готовил поход на Персию; Плотин записался в армию и пошел в поход. Ему было тогда тридцать девять лет, у Аммония же он проучился полных одиннадцать лет. Гордиан был убит в Месопотамии, а Плотин едва спасся и укрылся в Антиохии.
Ему исполнилось сорок лет, когда при императоре Филиппе он приехал в Рим.
Эренний, Ориген и Плотин договорились никому не раскрывать сокровенных доктрин Аммония. Плотин оставался верен уговору, и, занимаясь с учениками, систему Аммония обходил молчанием. Но договор был нарушен — сперва Эреннием, а за ним и Оригеном, который, правда, написал только одно сочинение о духах, а потом, во времена императора Галлиена, книгу о том, что Царь — единственный Творец. Плотин же еще долго ничего не хотел писать, но начал использовать услышанное от Аммония в своих уроках. Так, ничего не записывая, но проводя лишь устные беседы, он прожил целых десять лет.
Приехав в Рим из Греции в десятый год правления Галлиена вместе с Антонием из Родосса, я нашел здесь Амелия, который уже восемнадцать лет жил и учился у Плотина, но писать еще ничего не решался и вел только конспекты уроков, которых, впрочем, набралось тогда еще не более ста. Плотину в тот год было около пятидесяти девяти лет, мне же при той первой встрече с ним исполнилось тридцать.
Начиная с первого года правления Галлиена, Плотин стал записывать те рассуждения, которые он излагал на своих занятиях. К тому времени, когда я познакомился с ним, а случилось это на десятому году правления Галлиена, он написал уже двадцать один трактат.
Плотин не озаглавливал свои сочинения, поэтому каждый называл их по-своему; я также дал им свои заглавия, часто используя для этого первые фразы из соответствующих трактатов, что было удобно при дальнейшей их идентификации. Эти названия впоследствии и закрепились:
"О прекрасном" (I.6).
"О бессмертии души" (IV.7).
"О судьбе" (III.1).
"О сущности души" (IV. 1, 2).
"О Уме, идеях и бытии" (V.9).
"О нисхождении Души в тела" (IV.8).
"Как от Первого происходит последующее, и о Едином" (V.4).
"Все ли души — одна Душа" (IV.9).
"О Благе или Едином" (VI.9).
"О трех первых субстанциях" (V.1).
"О становлении и порядке того, что после Первого" (V.2).
"О двух видах материи" (II.4).
"Разные наблюдения" (III.9).
"О круговом движении" (II.2).
"О сопровождающих нас духах" (III.4).
"О разумном уходе" (1.9).
"О качестве" (II.6).
"Существуют ли идеи частных вещей" (V.7).
"О добродетелях" (I.2).
"О диалектике" (I.3).
"Почему Душа — среднее между делимым и неделимым" (IV.1).
Именно этот двадцать один трактат был уже написан Плотиной к его пятидесяти девяти годам, когда я впервые пришел к нему.
Я приехал в Рим, как уже было сказано, в десятый год правления Галлиена, когда Плотин был на летнем отдыхе и вместо занятий просто вел беседы с друзьями. Познакомившись с Плотином, я провел с ним вместе шесть лет. За это время он о многом поведал нам на наших занятиях, по просьбе же Амелия и меня написал две следующие книги:
"О целостном вездеприсущии истинно-сущего Единого — I" (VI.4).
"О целостном вездеприсущии истинно-сущего Единого — II" (VI.5).
А тотчас затем — еще две книги: одну я озаглавил так:
"О том, что Сверхсущее не мыслит, а также о природе первого и второго мыслящих принципов" (V.6).
Другую же — так:
"О возможности и действительности" (II.5).
После этих появились еще двадцать сочинений:
"О бесстрастии бестелесного" (III.6).
"О Душе — I" (IV.З).
"О Душе — II" (IV.4).
"О Душе — III, или о том, как мы видим" (IV.5).
"О созерцании" (III.8).
"О сверхчувственной красоте" (V.8).
"О том, что нет ноуменов вне Ума, и о Благе" (V.5).
"Против гностиков" (II.9).
"О числах" (VI.6).
"Почему удаленные объекты кажутся маленькими" (II.8).
"В продолжительности ли счастье" (I.5).
"О слиянии" (II.7).
"Как существует множественность идей, и о Благе" (VI.7).
"О свободе воли" (VI.8).
"О мироздании" (II.1).
"Об ощущении и памяти" (IV.6).
"О родах сущего — I" (VI.1).
"О родах сущего — II" (VI.2).
"О родах сущего — III" (VI.3).
"О вечности и времени" (III.7).
Такие двадцать четыре книги мы получили за те шесть лет, что я провел рядом с Плотином. Посвящены же они были, как и явствует из их названий, тем вопросам, которые мы рассматривали на наших занятиях.
Следующие пять трактатов Плотин написал и прислал мне тогда, когда я проживал на Сицилии, куда я прибыл на исходе пятнадцатого года правления Галлиена:
"О счастье" (I.4).
"О провидении — I" (III.2).
"О провидении — II" (III.3).
"О познающих субстанциях и о том, что выше их" (V.3).
"О любви" (III.5).
Их он послал мне в первый год правления Клавдия; в начале же второго года, незадолго до его смерти, я получил от него еще четыре:
"О природе зла" (I.8).
"О причинности звезд" (II.3).
"Об одушевленном" (I.1).
"О Первом Благе и о следующих за ним" (I.7).
Итого, вместе с сорока пятью ранее написанными работами, это составило пятьдесят четыре трактата.
Так как писал он их в разное время, одни — в раннем возрасте, другие — в зрелом, третьи же — будучи уже больным, то и мощь этих работ — разная. Первые двадцать один трактат несколько легковесны, в них талант Плотина не обнаруживается еще в полной мере. Следующие двадцать четыре работы, написанные в зрелые годы, достигают, за немногим исключением, наибольшей полноты совершенства. В последних же девяти явственно ощущается упадок его творческих сил, причем в последних четырех — в большей степени, чем в пяти предпоследних.
Следует заметить, что Плотин никогда не перечитывал написанное; даже один раз просмотреть ему было трудно, так как слабое зрение не позволяло ему читать. Писал же он неразборчиво, не слишком заботясь о правописании; он целиком сосредотачивался только на смысле и в этом, к общему нашему восхищению, он оставался верен себе до самого конца.
Он вначале продумывал про себя все свое рассуждение от начала и до конца, а затем уже записывал продуманное и делал это так, будто списывал готовое из книги.
Если случалось ему во время работы отвлечься, то и тогда он не терял нити своих рассуждений и, исполнив дело, которое его отвлекло, он, не перечитывая написанного, так как был слишком слаб глазами, продолжал писать с того же места, где его прервали, будто и не отрывался ни на миг от работы.
Так он мог одновременно вести беседу и сам с собой, и с другими, и никогда не прерывал своих внутренних рассуждений, разве что во сне; впрочем, сосредоточившись целиком на своих размышлениях, он и сон отгонял, и ел крайне мало, не желая порой съесть даже краюхи хлеба.
Был он мягок и легко доступен всем, кто хоть сколько-нибудь был с ним близок. Поэтому, прожив в Риме двадцать шесть лет и бывая посредником в очень многих спорах, он ни в ком не нажил себе врага.
Император Галлиен и его жена Салонина относились к Плотину с большим уважением, он же хотел использовать их дружеское расположение для одного доброго дела. В Кампании, говорят, был некогда город философов, впоследствии разрушенный; Плотин просил императора восстановить этот город, присовокупить к нему окрестную землю и основать там государство, в котором бы жили по законам Платона; назвать же город он хотел Платонополь; в этом городе Плотин и сам обещал поселиться со своими учениками. Это его желание вполне могло исполниться, если бы некоторые императорские советники то ли из зависти, то ли из мести, то ли из-за каких-то других недобрых побуждений этому не помешали.
Ум его раскрывался ярче всего во время бесед: он как бы изнутри освещал его лицо, делая его удивительно привлекательным, лоб Плотина слегка увлажнялся и весь его облик излучал дружелюбие и доброту.
Он всегда был готов благожелательно выслушать возражения, поскольку в споре ему не было равных. Однажды я три дня донимал его вопросами о том, как душа связана с телом, и он мне терпеливо все разъяснял; как раз посреди нашего разговора вошел Тавмасий, более интересовавшийся не рассуждениями на частные темы, но системой воззрения в целом, и хотел послушать теорию Плотина, дабы затем ее записать, однако не смог вынести бесконечных моих вопросов и ответов. Плотин же сказал: "Пока я не решу всех сомнений Порфирия, ничего для твоего трактата я сказать не смогу!"
Писал Плотин кратко, более заботясь о мыслях, нежели о словах, многое же излагал с божественным вдохновением и страстью. Он во всем шел своим путем, не слишком следуя традициям, хотя в его трудах и можно обнаружить местами следы стоических и перипатетических доктрин, особенно же много аристотелевских, относящихся к метафизике.
Он хорошо знал геометрию, механику, оптику и музыку, хотя, в силу своего темперамента, практически этими предметами никогда не занимался.
Итак, я поведал вам о жизни Плотина; осталось сказать несколько слов о том, как я расположил и упорядочил его сочинения. Сам он этого не сделал, поручив мне, я же, со своей стороны, обещал ему и другим нашим друзьям сделать это.
Я рассудил, что нет смысла сохранять тот случайный порядок, в котором он писал свои трактаты один за другим безо всякой логической последовательности.
А потому я решил последовать примеру Аполлодора из Афин, который собрал и распределил по десяти томам сочинения комедиографа Эпихарма, а также перипатетика Андроника, который распределил сочинения Аристотеля и Теофраста предметно, помещая близкие по смыслу работы в один раздел.
Я разбил пятьдесят четыре работы Плотина на шесть эннеад (девяток), радуясь столь приятному соседству совершенного числа шесть и еще более прекрасного — девять. В каждой эннеаде я постарался соединить близкие по природе предметы, располагая в каждой из них трактаты так, чтобы вначале шли более простые для понимания, а ближе к концу — более сложные.
Итак, составленная таким образом первая эннеада включает сочинения преимущественно этические.
Вторая эннеада, напротив, посвящена предметам физическим и касается, прежде всего, тех вопросов, что относятся к проблемам мироздания.
Третья эннеада, где также затрагиваются проблемы, связанные с мирозданием, посвящена философским аспектам некоторых его отдельных свойств.
Эти первые три эннеады составили первый сборник.
За книгами о мироздании следует четвертая эннеада, включающая в себя трактаты о Душе.
Пятая эннеада — следующая за рассуждениями о Душе — включает трактаты об Уме, причем каждый из них касается также вопросов и о Сверхсущем, и о разумных началах Души, и, наконец, об эйдосах.
Эти четвертую и пятую эннеады я также объединил в один сборник.
В последнюю же, шестую эннеаду, вошли оставшиеся трактаты, образовав отдельный сборник, так что все, написанное Плотином, распределяется по трем сборникам, первый из которых состоит из трех эннеад, второй из двух, а третий из одной.
Вот таким образом я распределил пятьдесят четыре написанных Плотином трактата по шести эннеадам…
Перевод С.И.Еремеева