Бумажная буря

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бумажная буря

Все группы людей, от «примитивных» времен до сегодняшнего дня, зависят от общения людей друг с другом, лицом к лицу. Но для того чтобы послать сообщение через пространство и время, требуются определенные устройства. Говорят, что у древних персов была сеть башен, или «звуковых столбов», на которых располагались люди с громкими, пронзительными голосами, криками передающие сообщения от башни к башне. Римляне действовали при помощи развитой службы посланников, называемой cursus publicus. В период между 1305 г. и началом 1800–х годов почтовая экспресс–служба «Дом Таксиса», использовавшая перекладных лошадей или пони, охватывала всю Европу. К 1628 г. в ней были заняты 25 тыс. человек. Ее курьеры в голубых и серебряных униформах пересекали континент, перевозя различные послания и осуществляя связь между принцами и генералами, торговцами и ростовщиками.

Во время цивилизации Первой волны все эти каналы связи были предназначены только для богатых и власть имущих, обычные люди не имели к ним доступа. Как отмечает историк Лаурин Зиллиакус, даже на «попытки послать письма другими способами» власти «смотрели с подозрением или вообще запрещали это»[42]. Коротко говоря, если непосредственный, лицом к лицу, обмен информацией был доступен всем, то возникшие способы передачи информации за пределы семьи или поселения были в значительной мере закрыты для простых людей и использовались лишь для целей социального или политического контроля. В действительности они представляли собой оружие избранных.

Вторая волна, вовлекая в свою сферу страну за страной, полностью уничтожила эту коммуникационную монополию. Это произошло не потому, что богатые и могущественные люди внезапно стали альтруистами, а потому, что технология и массовое производство Второй волны потребовали «массивных» движений информации, с которыми просто не могли справиться старые каналы связи.

Информация, необходимая для экономического производства в «примитивных» обществах и обществах Первой волны, относительно проста, ее можно получить от кого–нибудь, кто находится поблизости, в виде устного сообщения или жеста. Напротив, экономика Второй волны нуждается в тесной координации работы, выполненной в разных местах. При этом должно создаваться и тщательно распределяться не только сырье, но и огромное количество информации.

По этой причине, как только Вторая волна набирала силу, каждая страна начинала быстро создавать почтовую службу. Почта была таким же ярким и социально полезным изобретением, как и волокноотделитель или прядильная машина, почта вызывала сильнейший энтузиазм, в значительной степени забытый в наше время. Американский оратор Эдвард Эверетт выразил это так: «Я вынужден рассматривать почтовую службу — наряду с христианством — как правую руку нашей современной цивилизации»[43].

Действительно, почтовая служба предоставила первый широко открытый канал для коммуникаций в индустриальную эру. К 1837 г. Британская почтовая служба передавала не только сообщения для элиты; в год она осуществляла огромное по тем временам число отправлений — 88 млн. К 1960 г., т. е. примерно в то время, когда индустриальная эра достигла максимума и когда начала подниматься Третья волна, это число выросло уже до 10 млрд. В том же году почта Соединенных Штатов доставила каждому американцу (мужчине, женщине или ребенку) по 355 отправлений, посланных внутри страны[44].

Вал почтовых сообщений, сопровождающий индустриальную революцию, — отнюдь не весь объем информации, который шел в кильватере Второй волны. Гораздо большее количество сообщений распространялось посредством того, что можно определить как «микропочтовые системы» внутри крупных организаций. Докладные записки — это письма, которые никогда не попадают в общественные коммуникационные каналы. В 1955 г., когда Вторая волна достигла своего пика в Соединенных Штатах, гуверовская комиссия заглянула в папки с делами трех крупных корпораций. Обнаружилось, что на каждого служащего, числящегося в платежной ведомости, приходилось соответственно по 34 тыс., 56 тыс. и 64 тыс. документов и докладных записок![45]

Но растущие, как грибы, информационные потребности индустриальных обществ не могли обойтись одними только письменными сообщениями. Таким образом, в XIX в. были изобретены телефон и телеграф, также призванные к тому, чтобы принять на себя часть постоянно растущей коммуникационной нагрузки. К 1960 г. американцы делали около 256 млн телефонных вызовов в день, т. е. свыше 93 млрд в год, и даже самые совершенные в мире телефонные системы и сети часто оказывались перегруженными[46].

По существу эти системы служили для передачи сообщений от одного отправителя к одному получателю в какой–то момент времени. Однако обществу, развивающему массовое производство и массовое потребление, требовалось передавать и массовые сообщения — от одного отправителя одновременно ко многим получателям. В отличие от предпринимателя доиндустриальной эпохи, который, если ему это было нужно, лично мог навестить каждого из своих рабочих у них дома, предприниматель индустриального периода не может общаться с тысячами своих рабочих один на один. Еще труднее встретиться со своими покупателями продавцам или распространителям массовой продукции. Общества Второй волны нуждались в мощных средствах передачи одного и того же сообщения одновременно многим людям, которые обеспечивали бы связь быстро, дешево и надежно; неудивительно, что такие средства были изобретены.

Почтовая служба могла в принципе передать одно и то же сообщение миллионам людей, но этого нельзя было сделать быстро. Телефоны могли передавать сообщения быстро, но — не миллионам людей одновременно[47]. Эта брешь оказалась заполненной благодаря средствам массовой информации.

Конечно, в наши дни массовая циркуляция газет и журналов — столь привычный компонент повседневной жизни каждой индустриальной страны, что это считается само собой разумеющимся. Однако рост тиражей средств массовой информации внутри страны отражал одновременное развитие многих новых промышленных технологий и социальных форм. Так, как пишет Жан–Луи Серван–Шрайбер, он стал возможным благодаря ряду одновременно действующих факторов: «поездам, перевозящим публикации в пределах страны (европейского размера) за один день; копировальным устройствам, способным изготовить десятки миллионов копий за несколько часов; телефонной и телеграфной сети... и кроме того, массовому умению читать, приобретенному благодаря обязательному обучению, и службам, необходимым для массового распределения этой продукции»[48].

В средствах массовой информации, от газет и радио до кино и телевидения, — повсюду мы опять–таки обнаруживаем основные принципы фабричного производства. Все они штампуют одинаковые сообщения для миллионов мозгов, так же как фабрика штампует один и тот же товар, чтобы он использовался в миллионах домов. Стандартизованные, массово изготовленные «факты», двойники стандартизованных, массово изготовленных продуктов, поступают от немногочисленных фабрик по изготовлению образов (image–factories) к миллионам потребителей. Без этой обширной и мощной системы информации, передающейся по разным каналам, индустриальная цивилизация не смогла бы оформиться и надежно функционировать.

Таким образом, во всех индустриальных обществах, как в капиталистических, так и в социалистических, выросла хорошо разработанная инфосфера — коммуникационные каналы, посредством которых индивидуальные и массовые сообщения могут распределяться столь же эффективно, как товары и сырье. Эта инфосфера переплелась с техно– и социосферами, которые она обслуживает, помогая интегрировать экономическое производство с поведением отдельных людей.

Каждая из этих сфер выполняла ключевую функцию в более крупной системе и не могла бы существовать без остальных. Техносфера создавала и распределяла материальные ценности; социосфера, вместе с тысячами связанных с ней организаций, распределяла роли отдельных людей в системе, а инфосфера — информацию, необходимую для работы всей системы. Все вместе они образовывали основную архитектуру общества.

Таким образом, мы имеем здесь в схематическом виде структуры, общие для всех стран Второй волны, независимо от их культурных и климатических различий, независимо от их этнических и религиозных традиций, независимо от того, называют ли они себя капиталистическими или коммунистическими.

Эти параллельные структуры, являющиеся основными как в Советском Союзе и Венгрии, так и в Западной Германии, Франции или Канаде, определяют границы, внутри которых только и могут проявляться политические, социальные и культурные различия. Повсюду они возникали после мучительных политических, культурных и экономических сражений между теми, кто пытался сохранить старые структуры Первой волны, и теми, кто понимал, что только новая цивилизация сможет решить болезненные проблемы старого мира.

Вторая волна принесла с собой небывалый рост человеческих надежд. В первое время мужчины и женщины осмеливались верить, что бедность, голод, болезни и тирания могут быть преодолены. Утопические писатели и философы, от аббата Морелли[49] и Роберта Оуэна[50] до Сен–Симона[51], Фурье[52], Прудона[53], Луи Бланка[54], Эдуарда Беллами[55] и пары десятков других, видели в зарождающейся индустриальной цивилизации потенциальные возможности для установления мира, гармонии, всеобщей занятости, равенства во владении богатством или в возможностях его достижения, конец передаваемых по наследству привилегий, конец всех тех условий, которые казались неизменны.

Если сегодня индустриальная цивилизация кажется нам чем–то далеким от этой утопии, если на самом деле она выглядит жестокой, деспотической, мрачной и безотрадной, опасной в экологическом отношении, склонной к войнам, психологически репрессивной, мы должны понять, почему это так. Мы сможем ответить на этот вопрос только тогда, когда посмотрим на гигантский клин, который расщепил душу Второй волны на две борющиеся друг с другом части.