Для чего пригоден язык?

Для чего пригоден язык?

На стр. 141 было упомянуто, что язык служит не только для выражения, призыва, изображения и сообщения, но выступает как опора мышления. То, что эта связь между языком и мышлением является очень тесной, также вытекает из размышлений на стр.141. Насколько хорошо выполняет язык эту функцию?

Приспособленность индивида (соответственно, вида) к своему (их) окружению можно интерпретировать как итог информации, которую индивид (вид) смог усвоить и активно переработать.

Уже в слове «приспособление» имплицитно содержится предпосылка, что благодаря этому процессу устанавливается соответствие, между приспосабливающимся и тем, к чему он приспосабливается. То, что таким способом живая система узнаёт о внешней реальности, что она в себе «зепечатлевает», есть информация о соответствующих данностях внешнего мира. Информация дословно означает отпечаток!

(Lorenz, 1973,36f)

Этот информационно-теоретический характер наследования становится особенно отчётливым в современной генетике, прежде всего в генетическом коде. Каждая мутация является, так сказать, гипотезой о структуре внешнего мира. Большинство из этих гипотез, правда, ложны (т. е. большинство мутаций приносят неудачу); но имеются, очевидно, также правильные или, по меньшей мере, применимые гипотезы, как показывает история видов.

Приспособительный характер относится, естественно, только к фактическому или непосредственному опытному миру индивидуума. Этим объясняются ограничения и достижения познавательных способностей (стр. 118 и далее).

Для эволюционной теории познания языковая способность людей также является результатом эволюции. Хотя различные стадии эволюции языка не найдены в качестве «ископаемых» и не могут быть реконструированы из современного состояния языка, нет никаких сомнений в том, что язык образовался постепенно и подчинялся при этом принципам естестественного отбора. (Естественно, на способ селекции оказывала влияние также эволюция культуры; см. стр. 84.)

Таким образом, языковая способность является важным средством приспособления в ходе естественного отбора. Также и она содержит информацию об окружающем мире и применимость этой информации постепенно проверялась. Но также и эта проверка происходила исключительно в контексте непосредственных потребностей человеческих индивидов и человеческого сообщества. Обыденный язык описывает мир так, как он нам является в повседневной жизни. Ещё и сегодня мы говорим "солнце всходит" (хотя движется Земля), "я брошу взгляд на это" (хотя, наоборот, свет падает на наши глаза).

Можем ли мы вообще ожидать, что язык применим также для описания действительности, которая «познаётся» или переживается не непосредственно? Согласно эволюционной теории познания, такое предположение было бы переоценкой возможностей и гибкости языка (или единой структуры действительнсти).

Язык является фактически прежде всего только "изобретением для домашнего хозяйства" (см. цитату на стр. 138), и вопрос о том, адекватен ли он для других целей, всякий раз должен специально обсуждаться. Нам следует ожидать, что для целей, не связанных с повседневными потребностями, особенно для описания реального мира, наш язык придётся корректировать, расширять или заменять искусственными языками. Это как раз то, что мы наблюдаем!

Выражение "искусственный язык" подразумевает здесь не так называемые запланированные языки (как эсперанто), которым свыше ста лет. Также и такие искусственные языки должны преодолевать недостатки естественных языков: последние не интерсубъективны, трудно выучиваются и часто отягощены национальными интересами. Но построение идеального языка должно преодолеть другие недостатки.

Понятие может быть неопреденным, многозначным, шатким, предложение бессмысленным, неполным, непонятным, многозначным, ограниченным в своей значимости. Кроме того, возможно, что понятие или предложение не реализует намерение, которое связано с их примененнием; тогда они неадекватны. Для каждого из этих случаев нетрудно привести примеры. Здесь же речь идёт лишь о том, чтобы показать, что имеются мотивы искать более эффективные средства выражения и описания.

Понятия идеального языка должны быть определимыми, однозначными и точными, его предложения должны быть осмысленными, полными, понятными, однозначными и точными. Кроме того, должна иметься возможность давать истинностную оценку (истина или ложь) и язык как целое должен быть взаимосвязанным и как можно более широким. Нужно признать, что такого языка сегодня не существует. Однако было не мало попыток создать такой язык: достижения Фреге, Рассела, раннего Витгенштейна, Тарского, Карнапа, Куайна, Гемпеля и других — значительные шаги на таком пути(115).

Но нет сомнений в том, что сами науки демонстрируют прогресс в конструировании и применении языков, в которых нет указанных недостатков. Можно лишь сожалеть о том, что каждая наука развивает при этом свой собственый специальный язык; но этот процесс является неизбежным, так как объекты различных дисциплин различны. Кроме того, каждый может — по меньшей мере принципиально — изучить язык определённой науки.

Искусственные языки необязательно идентичны с формализованными языками: естественные языки принципиально не могут быть формализованы; с другой стороны, искусственные языки не нуждаются в формализации. Правда, использование искусственных языков осуществляется одновременно с формализмом и оба дополняют друг друга. Формальные методы используются особенно при создании эффективных — т. е. достаточно точных и богатых — языков. В последующем мы будем поэтому под искусственными языками понимать одновременно формализованные языки.

Имеется много возражений против использования искусственных языков.

Во-первых, искусственные языки якобы представляют собой смирительную рубашку, "испанский сапог", окостеневший инструмент, тюрьму духа. При этом термин «формальный» становится уничижительным словечком в смысле буквализма, педантичности, бесчеловечности, искусственности, неестественности. Аналогичное проявляется также при занятиях с "такой абстрактной" математикой или с «сухими» законами. Этот аргумент антипатии невозможно опровергнуть, но его можно смягчить указанием на несомненные преимущества искусственных языков. Только тот, кто овладел символами и исчислениями может почувствовать и оценить их точность и элегантность.

Во вторых, искусственные языки, якобы, слишком трудно выучиваются. Психологические трудности при овладении и употреблении формальных систем несомненно существуют. Они влекут за собой то, что математики и теоретические физики могут (по крайней мере полагают) принимать участие в в обсуждении проблем биологов, психологов или социологов, но не наоборот. Они являются также причиной того, что математическая или символическая логика как учебная или исследовательская область представлена почти исключительно на математических, а не на философских факультетах. Математики привыкают к обращению с формальными системами «сызмальства». В аргументе выучиваемости следует таким образом принимать во внимание не факты, а их значение.

В-третьих, символы, понятия и правила искусственных языков, якобы немотивированы и полностью произвольны. Это утверждение ошибочно. При разработке искусственных языков мы обладаем, правда, большой свободой; но эта свобода ограничена критериями, согласно которым определяется употребимость таких языков. Некоторые из этих требований были перечислены выше (на стр. 154). Также и искусственные языки различным образом пригодны для различных целей. Они подлежат поэтому строгому отбору, который руководствуется практической точкой зрения. Аргумент произвольности на этой ступени более не состоятелен.

В-четвёртых, искусственные языки, якобы, бедны в сравнении со сложностью фактических отношений и поэтому неспособны выдержать конкуренцию с богатыми и красочными естественными языками. Но именно эта ограниченность языковых средств есть цена за непротиворечивость, когерентность, проверяемость и точность наших теорий. Она принуждает нас к концентрации на релевантных высказываниях и затрудняет принятие в наши теории неконтролируемых понятий, предположений или правил вывода. Только таким образом можно получать точные высказывания, теории и объективное познание. Аргумент бедности верен как констатация, но в своей оценке не справедлив.

В-пятых, искусственные языки якобы чужды действительности, они якобы нереалистичны и поэтому неупотребимы для описания нашего мира. В рамках гипотетического реализма и эволюционной теории познания это утверждение является ложным. Лишь искусственные (теоретические) понятия дают нам возможность постижения не только нашего опыта, но также и объективных структур. В то время как весь человеческий опыт опыт необходимо антропоморфен, теоретические понятия являются результатом многотрудного процесса редукции, в ходе которого наша картиа мира становится менее антропоморфной и тем самым более объективной (см. стр. 165 и далее).

Обозначенная роль теоретических понятий и их отношения к области опыта, наблюдения, эксперимента, измерения являются сегодня предметом теоретико-научных дискуссий.

Чем дальше теория в своих объектах и познаниях удалена от повседневного опыта, тем отчётливей становится, что употребляемые в ней понятия не могут быть определены через измерительные предписания или указания действия. Поэтому точка зрения операционализма (см. стр. 16) опровержима в рамках эволюционной теории познания, во всяком случае для дисциплин, которые не только описывают (например, как география), а выдвигают гипотезы и теории.

Также и неопозитивистская трактовка, что значение предложения состоит методе его верификации (Шлик) или что предлоджение только тогда имеет значение, если оно проверячемо, не объединима с гипотетическим реализмом и эволюционной теорией познания. Понятия получают своё значение посредством имплицитной или эксплицитного определения и через взаимосвязь предложений, в которые они входят и в которых, естественно, также возможны измерительные предписания. Правда, семантика наук о действительности ещё развита так мало — в противоположность математической семантике, теории моделирования — , что здесь ещё невозможны окнчательные высказывания. Также и возможность аксиоматического метода для естествознания далеко ещё не исчерпана. Но именно он в математике ХХ столетия привёл к важнейшим результатам.

Наряду с теорией относительности, прежде всего квантовая механика показала ограниченность понятий классической механики. Вплоть до начала нашего столетия никто не сомневался, что понятия места и импульса могут применяться к физическим объектам без ограничений. Однако, эта предпосылка привела к противоречиям с опытом, которых можно было избежать лишь признав ограниченность в использовании этих понятий.

Также и предпосылка, что физический объект должен быть либо частицей, либо волной была заменена гипотезой, что имеются физические объекты, например, фотоны, электроны и т. д., которые ни то и ни другое. В этой связи часто утверждают, что дуализм волна-частица означает, что элементарные частицы якобы и частица и волна в смысле классической физики. Это представление является ложным; ибо классические частицы локализованы, классические волны бесконечно распространяются; обе картины необъединимы чисто логически. Правильно то, что квантовые объекты — не волны и не частицы, а объекты со специфической структурой, которые описываются уравнениями квантовой механики. Когда эти объекты наблюдают, то демонстрируют они, в зависимости от экспериментальной постановки вопросов, свойства волны или частицы. Тем не менее мы настаиваем на том, что понимать квантовомеханический объект «электрон» как частицу можно только в рамках соотношения неопределённостей: понятия места и импульса, которые характерны для классических макроскопических отношений, не безграничны в своём применении к действительности.

Это отношение можно разъяснить на примере односторонне отражаемого стекла, которое используют в магазинах или шпионских фильмах. Для наблюдателя на одной стороне стекло — прозрачно, с другой стороны оно — непрозрачное зеркало. Является ли оно теперь прозрачным или непрозрачным? Было бы логическим противоречием утверждать, что оно является и тем и другим; оно не является ни тем, ни другим, но в зависимости от позиции наблюдателя оно демонстрирует различные свойства. В «действительности» стекло есть физическое образование с определёнными объективными свойствами, такими как атомарная структура, содержание серебра и т. д. В этих свойствах существует определённая ассиметрия, которая — в зависимости от позиции наблюдатьеля — может склонять его к различным суждениям.

Таким образом, в квантовой физике мы имеет дело с воздействием экспериментатора на ход эксперимента; однако также и это воздействие закономерно, не произвольно. Различные экспериментаторы не принуждены получать различные результаты в одинаковых экспериментах.

Мы натолкнулись здесь на вопросы, которые связаны не только с языком, а с общими проблемами объективируемости. Некоторые мысли по этому поводу содержатся в следующей главе.