Локк

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Локк

Ну, о Мальбранше я вкратце хотел лишь сказать; основную часть нашего времени мы уделим сегодня рассуждению о Локке (1632–1704). Я говорил уже, что Локк относится — по условной классификации — к так называемому психологическому картезианству. Он ухватился за ту часть декартовских идей, которые сам Декарт мало разрабатывал.

Помните, Декарт говорил, что прежде чем говорить о вещах, надо исследовать наши познавательные способности, чтобы понять, можем ли мы судить. И вообще, очевидность пребывает в лоне наших познавательных способностей; а за очевидностью, вы помните, Декарт гоняется. То есть он открыл, если вы помните, целую страну достоверностей, Декарт — это сферу наших познавательных сил, модусов мышления… Здесь мы можем пребывать в полной уверенности, что, рассуждая о том, как устроены наши способности души, как устроены наши познавательные силы, мы не выпдем за пределы очевидности, не выпдем за пределы достоверности, потому что все это находится с нами, рядом с нами — в нас, точнее говоря. Все непосредственно. И поэтому мы не упадем в пропасть, так сказать, заблуждений. Но стоит нам выпти за пределы нашего духа, говорить о самих вещах — сразу же возникает опасность сбиться. Тут обязательно требуются проверки и т. д. Декарту, однако, было неинтересно оставаться в рамках психологии, в рамках построения науки о человеческих познавательных и иных способностях. Ему интереснее было рассуждать о Боге, о мире; и он не строил эту науку о модусах сознания. А вот Локк — подчеркиваю — сделал несколько шагов в направлении построения этой науки о модусах мышления, или модусах сознания. Ну, условно ее можно называть ментальной географией; этот термин позже придумал Юм, но он очень хорошо передает основное содержание локковских исследований — ну, и юмовских тоже, исследований. Еще раз, значит. Предметом этой науки являются модусы мышления. Что такое «модус мышления»? — чтобы не было никаких, так сказать, разноречий. «Модус мышления» — это, вот, скажем, ощущения, интеллект, воля, память, воображение — все это модусы мышления. Иногда я буду это называть способностями души. Так же следуя, в общем?то, традиции. Итак, во — первых, сколько этих модусов; во — вторых, как они друг с другом соотносятся; могут ли они взаимодействовать? Вот какие здесь проблемы решаются. Но почему эта наука достоверна? Потому что эти модусы мышления — они непосредственно присутствуют в сознании. А достоверность связана с непосредственностью. Поэтому мы…

— Непосредственно у нас доступ только к нашим…

… к собственным способностям познавательным, конечно;

— А любая недостоверность только с непосредственным доступом..?

А любая недостоверность может возникнуть там, где есть опосредование какое?то; где мы не можем ограничиваться интуициями и должны прибегать к умозаключениям. Здесь можем что?то пропустить, что?то неправильно сделать. Там, где все непосредственно, там достаточно одной лишь интуиции, или, как стали говорить, интроспекции, — для того, чтобы построить карту душевных способностей.

Посмотрим, как Локк реализует эти идеи. Подробно о его жизни, по указанным причинам, Локка я рассказывать не буду, скажу лишь только, что это был незаурядный человек, что он долгие годы работал воспитателем в богатых семействах; был близок к политической элите; занимался врачебной практикой, так что некоторые его даже чуть ли не профессиональным врачом называли (хотя он не был медиком профессиональным). Очень эрудированный, интересующийся самыми разными проблемами человек; в том числе и политикой, он оказал большое влияние на политологию — его многие считают чуть ли не отцом европейского либерализма; он придумал теорию разделения властей в современном смысле слова; много рассуждал о веротерпимости — это была весьма и весьма актуальная проблема.

Так или иначе, среди множества его интересов была и философия. Опыт университетского обучения для Локка оказался малоприятным — схоластика ему сразу же не понравилась; гораздо ближе ему была современная, новая философия, которую он урывками узнавал. Будучи в Париже, он познакомился с картезианцами. И вот картезианцы?то как раз, декартовские идеи, произвели наибольшее влияние на его мысль. Почему я уже не раз это повторяю — потому что часто Локка рассматривают как оппонента Декарта, и вот нам важно понять, насколько справедливы эти оценки. Локк вначале не планировал написать специального философского труда: он просто обсуждал интересующие его вопросы в беседах с друзьями. Но друзьям так нравились его суждения, что они стали уговаривать его систематизировать все эти разговоры и записать их, издав отдельный трактат. И Локк постепенно стал фиксировать беседы. Записи копились, и в 1690 году, наконец, он… да, годы жизни Локка все?таки я должен сказать — 1632–1704; 72 года прожил. Так вот, в 1690 году, наконец, после нескольких десятилетий работы в этом направлении, он опубликовал свое главное сочинение — «Опыт о человеческом разумении»; знаменитый трактат. Следствием этого философского долгостроя явилось наличие некоторых противоречий в трактате. Так всегда бывает: с течением времени взгляды меняются, но сам философ может это и не заметить. А потом, когда он соединяет, объединяет все свои записи, то он может упустить, вследствие всех этих изменений, некие скрытые противоречия; в тексте могут возникнуть трещины; их можно заштукатурить, но трещины все равно, в любом случае останутся. Так было — некоторые считают — с «Критикой чистого разума» Канта (самый известный пример) и так явным образом случилось и с «Опытом о человеческом разумении» Локка. Дело в том, что Кант тоже очень долго работал над «Критикой…» — 10 лет — так называемое знаменитое «десятилетие молчания» Канта.

Я скажу о том, что это за противоречие, чуть позже. Теперь пару слов о европейской значимости Локка. Кроме того, что он развивал психологическое картезианство, выстраивая науку о модусах мышления или сознания, он еще и стал отцом не эмпиризма, как часто говорят, новоевропейского, а отцом новоевропейской схоластики. Именно он смог кодифицировать многие проблемы, наработанные новоевропейской философией, и сделать немало важных шагов в создании новой терминологии. Как философия может стать схоластичной? Это не минус, конечно; схоластичность — это плюс. Схоластика — это школа, и школа, так сказать, наличие школьной философии — необходимое условие для того, чтобы та или иная философия стала традицией. Это естественно. И новоевропейская философия неизбежно должна была проникнуть в университеты. Но для этого нужно было разработать новый строгий терминологический аппарат и написать учебники. Решающую роль в этом сыграл Локк — ну, решающую подготовительную роль; а решающую действенную роль сыграл немецкий философ Христиан Вольф, который синтезировал идеи Лейбница, Декарта и Локка, как раз во многом ориентируясь на локковскую методологию и постановку вопросов. Первый шаг вот тут — даже не создание языка, а кодификация проблем. И это Локку удалось, как никому.

Его «Опыт…» — трактат локковский, состоит из четырех разделов. Ну, самый неинтересный из них, если можно так сказать, — это третий раздел, хотя он тоже по своему любопытен, но играет роль своего рода приложения к «Опыту…» — там идет речь о языке. Много любопытных наблюдений, но никакого существенного влияния на характер локковской философии, соответственно, важного места в системе его взглядов, этот раздел, то, что там сказано, не занимает. Очень интересен первый раздел. Первый раздел посвящен критике теории врожденного знания. Здесь, на первый взгляд, Локк выступает в качестве оппонента Декарта. Ну, кто из новоевропейских философов, действительно, ярче заявил себя в учении о врожденном знании, как не Декарт? А Локк просто врукопашную сходится с этой теорией. Однако сразу же хочу сказать, что это неверное истолкование; видимость ошибочная: Локк спорит не с декартовской теорией врожденного знания, а с концепцией кембриджских платоников. Мы увидим потом, что между Декартом и Локком нет существенных расхождений в вопросе о врожденном знании. Вторая…

— С кем, простите?

С кембриджскими платониками; так называемая школа кембриджских платоников, во главе которой стоял Кедворт. Локк высказывает — по итогам обсуждения проблемы врожденного знания в первой части и отрицания врожденных идей — он высказывает тезис, который и явился причиной того, что его часто эмпириком называют. Локк сказал: «Коль скоро у нас нет врожденного знания, то все наше знание проистекает из опыта». И во второй части он кодифицирует источники, опытные источники знания. Дело в том, что опыт неоднороден: бывает внешний и внутренний опыт. Соответственно, внешнее и внутреннее чувство есть у человека. Локк подробно разбирает, что приходит в ум из внутреннего чувства, что из внешнего, что потом мы делаем с идеями, которые попали к нам из этих источников. В четвертой части речь идет о видах знания, о степенях достоверности нашего познания. И это наиболее онтологичная часть, как ни странно — хотя она, наоборот, должна быть наиболее гносеологичной — наиболее онтологичная часть «Опыта…», потому что именно здесь Локк рассматривает вопросы о существовании Души, Бога и Мира. То есть он решает тут традиционные проблемы метафизики. Ну, поговорим теперь более подробно об этих частях.

Итак, часть первая. Она предваряется «Введением», в котором он четко определяет задачи своего трактата. Говорит он так — приведу эти его рассуждения: «Моей главной целью является определение источников идей и», — добавляет он, — «видов знания, видов достоверности, проистекающих из сравнения, соединения или разъединения этих идей». Сразу же дам определение: под идеей Локк имеет в виду любой объект мышления. Мышление же он понимает абсолютно в декартовском смысле, как сознание о чем?то.

— Идея — любой объект мышления?

Идея — любой объект мышления, а мышление — это любой душевный акт, сопровождающийся сознанием. Просто декартовская концепция мышления. Опять?таки, скажу сразу, что. помните, я рассказывал, какие трудности Декарт в связи с этой концепцией получил, как он их решал, в частности, как он решал проблему памяти (он вынужден был, точнее говоря, ее решать)? — точно так же эти вопросы, в том же ключе обсуждаются и Локком.

— А вот мышление может осуществляться только в понятиях?

Почему? Я только что сказал, что любой акт сознания является мышлением для Локка. Поэтому, когда вы ощущаете…

— А сознание может работать с не — понятиями?

Конечно. Вот вы ощущаете, вы осознаете, что видите сейчас что?то перед вами — неважно даже, что; вот вы это пятно осознаете — это акт мышления, реализующийся в виде ощущения, в данном случае. Мышление не имеет никакого отношения к понятиям. Мышление… любой акт сознания, а сознание не обязательно концептуализировано. К понятиям имеет отношение только деятельность рассудка или разума (ну, тут разные слова можно использовать: reason, understanding). Это ответ на Ваш вопрос.

Так же, как и Декарт, естественно, Локк отрицает бессознательные перцепции — поскольку он связывает сознание с мышлением; бессознательные идеи, точнее говоря. Ничего этого нет. Душа целиком пронизана сознанием. Тут же Локк говорит — вот, во «Введении» — об отрицательных и положительных задачах трактата своего. Значит, отрицательным — ну, условно говоря, отрицательным, или ограничительным, — итогом всего его исследования будет понимание, что далеко не все вопросы — традиционные вопросы метафизики — под силу человеческому разуму. Зачем мы вообще… — вот, надо понимать это четко — зачем браться за исследование души, за исследование способностей души? Какой смысл это имеет? Ну, можно ответить, конечно, на этот вопрос, что это самоценно — это действительно так, не надо искать никакой другой пользы; просто само по себе важно. Но есть и внешняя польза. После того, как мы узнаем, как устроено наше познание, мы автоматически очертим вокруг него некие пределы, за которые наши способности пробираться не в состоянии, — вот это так называемая ограничительная задача. Ну, решить эту задачу можно лишь в результате строгого и тщательного анализа душевных сил. Это положительная сторона. То есть и позитивная часть — собственно анализ устройства души, — и ограничительные выводы, которые из этого вытекают; Локк четко проговаривает вот эти две стороны вопроса. И потом это многократно дублировалось, вот такая структура, в сочинениях новоевропейских авторов: у Юма, например. Ну, самый известный пример — это, конечно, кантовская «Критика чистого разума» — это одновременно исследование трансцендентальных способностей познания, т. е. позитивное некое действие, и ограничение познаваемых объектов. И слово «критика», как вы знаете, оно включает в себя два смысла, и вот в «Критике чистого разума» эти два смысла действительно очень удачно объединяются. Критика — это и некое несогласие, отрицание; и критика — это исследование, если говорить об этимологии слова.

Ну, возвращаемся к Локку. После того, как он завершает артподготовку, он приступает к выяснению вопроса, откуда же берутся идеи? Перед ним два варианта: либо они априорны, то есть уже заранее даны в душе, либо из опыта. Других вариантов нет. Доопытные идеи называются врожденными. Локк доказывает, что таковых нет. Как он это делает? Он использует очень простой и действенный аргумент. Он задает вопрос: «Скажите, вот врожденные идеи — допустим, они есть. Но что значит «врожденная идея»? Это значит, что она исконно присуща человеческой природе; не какому?то конкретному человеку, неважно, где это человек живет, в каких условиях, и т. д. — если идея врожденна, она всегда будет присутствовать в нем. Так? Значит, если у человека есть врожденные идеи, то они должны быть у всех людей; поскольку, если они присущи человеческой природе, то, соответственно, должны быть присущи и всем людям, которые люди именно потому, что они имеют человеческую природу. Итак, если врожденность связана со всеобщностью идей — если они всеобщи, то они должны быть всем понятны сразу же: и младенцам, и дикарям…» Все! А теперь Локк восклицает: «А это противоречит фактам! Фактам! Подойдите к ребенку и спросите его: «Согласен ты с законом тождества — А есть А?» Он просто не поймет, что вы говорите. Или проведите этот же разговор с дикарем. Ну, хорошо, если вам удастся…

— Ну, ни тот, ни другой не обладают языком. Это все равно, как объявить, что мы в газете напечатали — «присылайте свои мнения», — а вот из Африки нам ответы не пришли. Туда, во — первых, газеты не доходят, а во — вторых, оттуда, из Африки, нет телеграфа, чтобы сообщить свое мнение.

Ну, правильно… Я, кстати, согласен с Вашим возражением. Ведь действительно, аргумент Локка не все снимает: может быть, они все?таки понимают это, но не понимают просто термины, которыми вы хотите выразить это отношение, а понимание и врожденные идеи у них присутствуют. На это Локк отвечает, что в любом случае требуется какое?то размышление. Дело тут не в словах. Даже если… в конце концов, можно объяснить ребенку смысл этих слов; когда ребенок начинает произносить эти отождествления — «я есть я», «человек это человек», — они являются каким?то открытием. Тут Локк, похоже, прав; он был очень наблюдательным в этом плане. Действительно, если проследить за поведением маленьких людей, то мы увидим, что малыши — они открывают для себя этот закон тождества. В случае с законом тождества может быть не все так ясно, как в случае другого примера, который приводит Локк: идея Бога. Ясно — для него, во всяком случае, это очевидно, — что далеко не у всех людей есть идея Бога. Уж у диких народов?то точно ее нет, — считал он. Правда, современное религиоведение оспаривает этот тезис: вроде бы нет нерелигиозных народов, но суть?то…

— Но, тем не менее, в каждое столетие философы доказывали или возвращались к доказательствам существования Бога. Т. е. это не самоочевидная вещь.

Верно. Но речь идет в данном случае не о существовании, а просто самом понятии Бога — неважно, существует он или нет. Просто представление о Боге. Вот если оно врожденно, должно быть у всех; но оно есть не у всех. А если даже нет нерелигиозных народов, то все равно, у них не то представление о Боге, неадекватное. Это все равно, что его нет. Они представляют себе Бога, как людей; бессмертных людей, в лучшем случае. Между тем как Бог — это всесовершенное существо, и… в общем, можно сказать, что у них нет идеи Бога. Ну, а раз нет идеи Бога, то по modus tollens мы получаем вывод, что эта идея не врожденна. Еще раз: если врожденна, то должна быть у всех, если не у всех, то не врожденна. Все. Очень просто. И Локк на разные лады повторяет этот довод. Тут важно понять один момент: А как же быть с традиционной, с платоновской теорией врожденных идей, которая вовсе его?то доводом не убирается? Теория знания как припоминания. Ну, да, у нас остались отпечатки созерцания истинного Бытия, но они замутнены, мы должны их вспомнить; для этого мы должны активировать наше мышление, об идеях нам напоминают похожие на них вещи — т. е. сложный процесс вспоминания должен осуществиться в человеке.

— А закон тождества он тоже считал обретаем в опыте?

Ну, вот сейчас я скажу об этом.

— Потому, что как?то сложно это обосновать из опыта…

Сейчас я уточню, как он себе это представлял.

Так или иначе, как быть с платоновской?то концепцией? И тем более, заметьте, ведь он спорил?то с платониками, ведь я уже сказал! А его аргументы не уничтожают платоновскую концепцию. По Платону получается, что врожденное знание может быть у всех, да; но далеко не все могут сознавать эти врожденные идеи. По крайней мере, без определенных усилий это просто невозможно. И естественно, ни дети, ни дикари, по Платону, не осознают врожденных идей; но это не отрицает того, что они у них есть. Что ж, вообще они ведут разговор о разных вещах — Локк и платоники? Да нет, все проще! Дело в том, что концепция платоновская предполагает существование бессознательных перцепций, бессознательных идей. Вот эти самые врожденные идеи, которые мы еще не вспомнили, но которые уже присутствуют в нашей душе, присутствуют там как бессознательные идеи. А бессознательные идеи, как мы знаем, по Локку, не существуют. Поэтому сторонник врожденного знания вынужден утверждать, что если есть врожденное знание, мы должны актуально осознавать, ежесекундно осознавать соответствующие идеи. Потому что их потенциального состояния просто быть не может. А вот актуально?то, действительно, не все осознают. Вот такая логика.

— То есть, как и у Декарта, в душе все актуально?

Да, все актуально. Актуальными должны быть и врожденные идеи. Но таковых идей нет, об этом свидетельствует опыт; следовательно врожденных идей нет. А откуда же берутся идеи? Из опыта и размышлений. Опыт поставляет нам какое?то первичное содержание, дальше мы можем запустить наши способности высшие — интеллект, и делать выводы какие?то. Ну, я сказал, что между Локком и Декартом, тем не менее, нет существенных различий. Ведь под врожденными идеями Декарт понимал не что иное, как способность нашу помыслить то или иное концептуальное содержание. Он тоже ведь не считал, что идея Бога, например — это некая готовая концептуальная форма, присутствующая в нашей душе. Нет. Мы должны породить ее в правильном размышлении. Точно так же на эту тему высказывается и Локк. Точно так же. То есть если мы правильно употребляем наш ум, говорит он, мы, в конце концов, придем к идее Бога как всесовершенного существа.

— Значит, по Декарту врожденная идея — это способность правильно помыслить? То есть по законам логики…

Да. Если мы правильно мыслим, мы придем к понятию всесовершенного существа. И обоснуем это понятие. Мы придем к этому понятию хотя бы от осознания собственного несовершенства. Вот мы осознаем свое несовершенство — значит, должно быть что?то совершенное, по отношению к чему мы несовершенны. Причем совершенное в абсолютном смысле, как и любое мерило. Вот мы и образовали с вами понятие всесовершенного существа. Итак, некоторое концептуальное содержание мы сами породить не можем, по определению; нам приходится говорить, что мы лишь раскрываем их содержание; хотя деятельность ума все равно присутствует.

— А вот какие, например, мы не можем сами породить?..

Ну, вот идею Бога. Потому что в понятии Бога больше совершенства, чем в понятии человека. И если б мы сами породили идею Бога — напоминаю вам декартовскую логику, — то тогда в причине было бы меньше реальности, чем в действии. В идее Бога содержится, мыслится больше реальности, чем в человеке. Мы бы, ничтожные, так сказать, существа, создали бы понятие всесовершенства. Нарушилось бы правило причинности. Поэтому Декарт говорит, что хотя мы и раскрываем эту идею, но говорить, что мы ее порождаем, что мы выдумываем эту идею, мы не можем — именно в силу этого принципа. И Локк рассуждает в том же контексте, в том же ключе. Он не говорит, правда, что эта идея порождается воздействием Бога на нас — нет, такого рода рассуждения у него нет. Но, по сути, он говорит то же, что и Декарт: если мы правильно мыслим, мы приходим к определенным концептам…

— А какие?то отправные опытные точки необходимы для того, чтобы помыслить..?

В определенном смысле, да. Но от этого не отказался бы и Декарт. Хотя бы необходимо осознание собственного существования, собственных несовершенств… Это все имеет отношение к опыту. Ну, тем не менее, зафиксируем этот момент.

Могу еще только добавить, что у Декарта ведь не только были врожденные идеи типа идеи Бога — врожденными идеями он называл также идеи мышления, сознания, воли: все это тоже для него врожденные идеи. Локк тоже, в принципе, в этом плане солидарен с Декартом. Он говорит о внутреннем чувстве как одном из источников идей — о внутреннем опыте. Но что раскрывает нам этот опыт? Он раскрывает нам устройство собственной души и ее способностей. Значит, предполагается уже, самой фигурой речи предполагается, что есть душа, обладающая определенными способностями, которые присущи ей независимо от внешних предметов. И эти способности мы можем назвать врожденными. Способности врожденными можно назвать. Что Локк и делает. Вот, не хочу, чтобы вы запутались, но… Еще, значит, раз. Он признает врожденные способности — на этот раз уже прямо. Врожденные способности души — это те законы, по которым осуществляется деятельность души и которые находятся, принадлежат ее природе, а не берутся откуда?то извне. Эти законы можно открыть во внутреннем чувстве. Эти законы, или формы деятельности, в точности соответствуют тому, что Декарт назвал бы «врожденными идеями II класса», как то: мышление, сознание и т. д. То есть и в этом плане различие между Декартом и Локком невелико.

Но будем последовательно, однако, рассуждать, встраиваясь в локковскую терминологию. Итак, если нет врожденного знания в таком абсолютном смысле, а можно говорить лишь в условном ключе, то тогда все наше знание берется из опыта. Опыт бывает, я уже говорил, внешний и внутренний. Идеи внешнего опыта, или внешнего чувства, Локк называет идеями ощущений. Идеи, которые поставляются нам внутренним чувством, он называет идеями рефлексии. Опять?таки, термин «идея» широко им употребляется. Идеей он называет то, что вы сейчас непосредственно ощущаете перед собой — тетрадки, ручки, — это идеи по Локку, а не сами вещи. Он придерживается той же концепции дуплицированного мира, что и Декарт. Идея ощущения, продолжает он, возникает в душе в результате воздействия на нас внешних предметов.

Теперь схема такая у него рисуется (ну, давайте, на секунду представьте себе): есть предметы внешние — пространственные объекты, обладающие протяжением и плотностью — других качеств у них нет, — ну, и формой, разумеется. Так? Есть душа. О природе души скажу чуть — чуть позже, в локковском понимании. Неважно. Есть душа. Предметы воздействуют на душу. При воздействии на душу внешние вещи как бы запускают ее внутренние механизмы. Она включается — душа, после внешнего воздействия, и что?то начинает делать с полученными идеями: во- первых, она их запоминает, эти идеи, потом воспроизводит, сравнивает, разделяет, соединяет… Вот это уже душевные действия. И эти душевные акты раскрываются в рефлексии.

Тут мы открываем одно из существенных различий между Локком и Декартом. Декарт говорил, что в изолированном состоянии душа достигла бы гораздо большего интеллектуального совершенства, помните этот мысленный эксперимент? Если оторвать душу от тела, то тем лучше для души будет — уверен Декарт. Локк иной придерживается позиции, и в этом его экстравертность как британского философа, очень заметно чувствуется. Вообще, большая часть британских философов экстравертную философию исповедуют, все?таки предпочитают акцентировать скорее внешнее, чем внутреннее. Можно это связать даже с каким?нибудь культурологическими факторами: островная жизнь, невольно тянутся к континенту, и вот поэтому экстравертны. Ну, это другой вопрос, дело не в этом. Дело в том, что для Локка без внешних воздействий на душу, она сама по себе вообще ничего из себя не представляет и не может функционировать — в этом смысле Локк действительно эмпирический философ.

Локк 2

Для дальнейшего анализа необходимо еще одно важное локковское различение зафиксировать, а именно — различение простых и сложных идей. Простая идея (определение довольно трудное как и всякое элементарное понятие) — это такой предмет мысли, в котором мы никоим образом не можем обнаружить внутреннюю структуру, часть. К примеру, представление о цвете: красный цвет — яркий образец простой идеи. Или какой?нибудь вкус возьмем, запах: никаких частей в запахе нельзя найти — это простая идея. Простые идеи могут объединяться; возникают конгломераты, которые Локк называет сложными идеями. Пример сложной идеи — комок снега. Этот образ объединяет в себе белизну, холод, рассыпчатость и многие другие качества, каждое из которых является простой идеей. Простые идеи надо отличать от модусов простых идей — довольно сложное понятие локковской философии. Модусы простых идей возникают при повторении, при размножении одной и той же качественной определенности. Пример — протяжение. Если мы спрашиваем: идея протяжения — простая или сложная идея, то мы оказываемся в несколько двусмысленном положении, по Локку. С одной стороны, протяжение мыслится как однородное что?то. Это говорит за то, что это простая идея. Но с другой стороны, протяжение делимо. А делимость — качество сложной идеи. Локк сочетает эту амбивалентность в термине «модус простой идеи». Простой идеей протяжения будет некое представлением об элементарном протяжении, атомарности какой?то, что ли, точки какой- нибудь. (Хотя точка не имеет как раз протяжения — такой парадокс; этот вопрос Локк не очень хорошо прописывает.) Но, так или иначе, здесь присутствует размножение однородного. Что и закрепляется соответствующим термином.

К чему все эти дефиниции? Да вот к чему. Локк формулирует общий закон: все идеи, говорит он, проистекают из опыта. Это положение я уже озвучивал. Но теперь уточнение: не все идеи вообще, а все простые идеи берутся из опыта. Тогда как сложные идеи могут и не иметь архетипов в опыте. Представьте себе платиновую гору, например. Вот это идея. Видели вы платиновую гору? Нет, конечно. Значит, не все идеи из опыта? Что же — это врожденная идея — платиновая гора? Нет, просто это сложная идея. А вот идея платины и идея горы, которые условно можно назвать простыми идеями (они в действительности непростые, можно и дальше делить, — не в этом дело), — они имеют опытный архетип. То есть что?то было в ощущениях, что им соответствовало.

Что касается идеи ощущения, то их существует очень много видов, причем большая часть всей массы ощущений делится, соответственно разделениям органов чувств. Вот у человека существует пять чувств — соответственно, пять громаднейших классов идей ощущений: зрительных, осязательных, обонятельных, вкусовых, тактильных и слуховых. Это простые; если говорить об элементарных компонентах каждого из этих классов, то да: это простые идеи ощущений.

Некоторые идеи, говорит Локк, связаны не только с ощущениями, но и с рефлексией тоже могут быть связаны; то есть не только с внешним, но и с внутренним чувством. Ну, во — первых, идея бытия, например, или идея единства: они не специфицированы внешним чувством. То есть… эти идеи можно получить и из внешнего и из внутреннего чувства. То же самое с идеями удовольствия и страдания: удовольствие может вызываться приятными ощущениями вкусового плана, а может вызываться чувством собственной свободы. Тут Локк говорит, по сути, о давнем делении удовольствий на телесные и интеллектуальные. Ну, это достаточно стандартно здесь пока выглядит, никаких открытий тут он не делает.

Но более любопытно уяснить его позицию относительно простых идей рефлексии — специфических, причем, идей. Мы уже поняли, рефлексия — это взгляд из самого себя; то есть взгляд открывает формы деятельности нашей души, и соответственно, — почему я заостряю на этом внимание, — вопрос о том, какие существуют простые идеи рефлексии, равносилен другому, очень важному вопросу: в каких основных видах деятельности душа реализует свою сущность? В чем проявляется, другими словами сущность души? Вот в том, в чем проявляется сущность души, то мы и должны будем называть простыми идеями рефлексии.

Проявляется же сущность души, главным образом, в ее теоретической и практической деятельности. Наиболее общим модусом теоретической деятельности Локк называет представление, или восприятие. Ну, а наиболее общей характеристикой практической стороны душевной жизни является желание, или воля. Итак, вот краеугольные камни, на которых стоит душевная жизнь: на восприятии и на желании. Причем все остальные формы являются производными, по Локку. Вот, скажем, память, воображение, интеллект — все это производные от представления — все это разновидности представления. Локк называет воображение, память, ощущения, сомнение, предвосхищение, разум — все это он называет простыми модусами, модусами простой идеи рефлексии, а именно восприятия или представления. Вот те самые простые модусы, о которых я только что говорил, вот так они преломляются…

— Простые модусы..?

Простые модусы представлений. То есть это не какие?то… память, например, — это не особая деятельность; способность памяти — не особая способность, целиком и полностью отличная от способности воображения. Нет, это модификация способности восприятия. Модификация. Не более того. Ну, можно объединить и эти: и теоретическое, и практическое начала души, если говорить о мышлении в целом. Локк этого не делает, иначе тогда уже все различия сотрутся, а ему важно зафиксировать эту двухкомпонентную структуру душевной деятельности — теоретическую и практическую.

Ну, теперь, прежде чем пойти дальше я хочу сказать, что при внешнем сходстве, которое здесь опять обнаруживаем с Декартом, есть и серьезнейшие различия. Они не ограничиваются тем экстравертизмом у Локка, в отличие от интровертной позиции у Декарта, о которой я упомянул. Нет. Здесь есть дополнительные, и очень важные, различия. И касаются они проблемы субстанциальности души. Вы помните, что Декарт называл душу мыслящей субстанцией. Локк здесь делает шаг совершенно в другом направлении. Этот шаг поначалу даже не был оценен его современниками, и лишь когда он выплеснулся в очень похожей форме на страницы «Критики чистого разума» Канта, тогда многие поняли важность параграфа локковского «Опыта…», где речь идет о субстанциальности души.

Все эти расхождения Локка с Декартом начались с одного простого вопроса: что происходит с душой в моменты глубокого сна, мыслит ли душа в эти моменты? Декарт, который считал мышление атрибутом души и отрицал бессознательные идеи, вынужден был признавать, что душа мыслит и в глубоком сне; ну, просто забывает эти мысли потом. И сознает; не просто мыслит — сознает. Непрерывная картинка сновидений идет в этой душе. Но Локк, который все?таки больше ориентирован на опытные данные, не может согласиться с этой позицией Декарта. Ну, факт, что мы… очень странно: с чего бы это вдруг забывание происходило? В одном случае мы помним сны или помним, по крайней мере, что что?то нам снилось, а в другом случае не помним. Каковы причины этой забывчивости странной? «Нет», — думает Локк, — «хотя я точно не могу сказать, но все?таки с высокой степенью достоверности можно сказать, что во сне нет мышления, и душа во сне не мыслит». Не мыслит. Что это значит? Казалось бы, невинное расхождение, но сейчас увидим, к каким серьезным последствиям оно ведет. Если душа во сне не мыслит, то тогда мышление — вовсе не атрибут души. То есть не необходимое свойство — Декарт сравнивал мышление с протяжением в материальных телах — так же оно неотменимо, как неотменимо протяжение материи, неотделимо оно. А Локк другое сравнение приводит: лучше, говорит он, сравнивать мышление не с протяжением, коль скоро мы аналогию с телесным миром проводим, а с движением. Движение может быть, может и не быть в материи. Так и мышление — может быть, может не быть. Мышление — акцидентальное свойство.

Ну, ладно, это частные расхождения понимания души. Но опять на этом нельзя остановиться. Ведь смотрите, если… — очень хотелось бы, чтобы вы зафиксировали этот момент, он имеет весьма серьезное значение для того, что потом произошло в новоевропейской метафизике, в XVIII уже веке, — если мышление — акциденция, случайное свойство, то что же такое душа? — резонно поставить вопрос. Вот что она из себя представляет, когда она не мыслит? И чем дольше мы будем думать над этой проблемой, тем больше мы будем осознавать неточность даже, может быть, самой постановки вопроса. Ясно, что если оторвать мышление от души, тут ничего вообще не остается; никак себе по — другому представить душу, реализующей себя, мы не можем; кроме как… Тем более, если мы так широко трактуем мышление, понимаете? Если мы так трактуем интеллект — ладно, можем представить. Но ведь и Локк, и Декарт, в частности, понимали широко любую форму психической деятельности.

— Ну, спит душа.

А что она из себя в этот момент представляет, душа? Какими свойствами обладает в этот момент? Невозможно себе помыслить каких?то конкретных свойств.

— Она представляет из себя возможность проснуться.

Это хороший ответ, конечно, но не локковский. И я уже вам говорил, что… в парадигме новоевропейской философии, вот, понятие возможности в оппозиции с понятием действительности никакой существенной роли — ну, за исключением лейбницевской, может быть, и гегелевской системы, — не играет. И для Локка это какое?то, ну, что ли, схоластическое решение проблемы — такое, которое Вы предложили. А схоластику он отвергает. Здесь ход интересный, но невозможный для Локка. Мы сейчас говорим даже не в том плане, какие логические здесь решения могут быть, а к чему это привело бы, — вот что я хочу подчеркнуть.

А привело это вот к чему: раз это трудно себе представить, за исключением вот таких вариантов, нетипичных для Нового времени, то тогда постепенно мы осознаем большие преимущества другого варианта — сейчас вы сами почувствуете, насколько он более понятен. А душа вообще не субстанция — вот в чем он состоит, этот вариант. Да, нет такой вещи, как душа. Есть такое свойство, как психика, как мышление, ощущение, — но это не субстанция. Нет у него… То есть носителем этих свойств — всегда должен быть какой?то — вполне могут выступить материальные объекты, а не какое?то отдельное духовное существо. И именно потому, что невозможно представить себе духовное существо не мыслящим, гораздо проще нарисовать себе картинку, когда мышление, чувствительность и все, что с этим связано… сознание, оказываются, ну, такими временными свойствами высокоорганизованной материи. Вот высоко организованна материя — она обладает рядом качеств, там, подвижность, еще чем?то; и вместе с определенной подвижностью у нее появляется и психика.

— Но вот в том веке ведь… это сейчас как?то мы привыкли к слову «высоко организованная» а тогда: либо материя, либо не материя. Если это материя — она неживая, она ничего не чувствует…

Да нет. Ну, вспомните концепцию Декарта о животных автоматах: биологические объекты, сложноорганизованные… Я специально употребил это слово — «высокоорганизованная материя». Нет, оно встречалось. Ну, больше оно было в чести в XVIII веке. Ну, Локк тоже, в конце концов, заглянул в XVIII век, так сказать, и поскольку его трактат вышел в конце XVII, его вполне можно рассматривать и как промежуточного философа, и даже как философа XVIII века, в конце концов, — не столь принципиально. Но факт здесь… нет, присутствовали эти термины в тогдашних парадигмах.

Главное, смотрите, уловить этот момент — от признания акцидентальности мышления прямая дорога к признанию несубстанциальности души. А если сделать этот шаг, тогда новая проблема возникает: Как тогда объяснить в этом случае, что такое личность? Что такое «Я» вообще? Что мы имеем в виду, когда мы говорим: «Я»? Мы осознаем себя неизменными в потоке восприятия. Жизнь меняется, меняется все буквально, и даже, вот, мы вырастаем — допустим, заменяется наше тело полностью, меняется антураж нашего существования, — а что?то остается тем же самым. И что же это такое — единое тождественное Я? Декарт отождествляет это Я с мыслящей субстанцией, которая по определению является а) — носителем акциденций, также как наше Я является своего рода местом наших перцепций (если вдуматься, это неизменное тождественное Я — не что иное, как интеллектуальное место наших идей и ощущений), и, б) — во- вторых, субстанция обладает свойствами постоянства, естественно. Субстанция, то, что существует само по себе, неизменно, соответственно, не подвержено внешним влияниям, поэтому вечно, непрерывно существует. Ну, по крайней мере, в идеале так. Мы знаем, что все относительно, по Декарту, в мире психических субстанций, они не могут быть так строго названы. Ну, это для нас в данном случае не принципиально. Важно для нас понять, что Декарт рассуждал очень логично, отождествляя единое Я с мыслящей субстанцией.

У Локка нет такого решения. Оно для него закрыто. Вот. Поэтому он вынужден искать другие пути. И он их находит. Он говорит, что единство Я — тождество личности, не связано, в принципе, с носителем; не связано с тем, свойством является психика или субстанциальна она. Оно может существовать на разных носителях. Одна и та же личность… и вот тут он начинает любопытные размышления, рассуждения, приводя ряд парадоксов, которые должны подтвердить его концепцию о том, что тождество личности — Я, и духовная субстанция — это совершенно разные вещи, не связанные. Вот что он хочет показать. Ну, во — первых, он говорит, что субстанция — неважно, какая, — может быть носителем нескольких личностей. Можем же мы вообразить такую картинку: вот мы проснулись, подошли к зеркалу: О, Господи! Совсем в другом теле проснулись! Другой человек! Я осознаю, что я, вроде, тот, но вокруг меня другие люди, вообще, страна другая, век другой… (эта тема очень эксплуатируется во всяких фантастических произведениях, фильмах…). И Локк об этом говорит. Такая возможность есть. Что это значит? Значит, что личность может менять субстанции. С другой стороны — и тут он, как врач, профессионально рассуждает, — одна и та же субстанция — опять же, неважно, какая, — может быть вместилищем нескольких личностей. Как в случае с больными, например, людьми с расколотым сознанием. Эти случаи вроде бы действительно зафиксированы. В одном и том же человеке может уживаться две личности. А раз личность может кочевать по субстанциям, с одной стороны; с другой стороны, субстанция может вмещать в себя несколько личностей, то можно точно сказать, что «Я» и субстанция — это разные вещи, они не связаны. И поэтому?то носителем психики может быть и материальная субстанция — опять таки проговаривает этот момент Локк. Ну, тут он занимает опять последовательную позицию, он говорит, что точно это не известно. Может быть, носителем является и духовная субстанция, может быть, физическая субстанция — решить этот вопрос нельзя. Но в принципе Бог, конечно, мог бы наделить материю способностью мыслить, — повторяет он эту старую формулу.

Именно эти рассуждения Кант потом воспроизвел в «Критике чистого разума» (1781) в разделе «О паралогизмах чистого разума» «Критики чистого разума». Он тоже различал единство апперцепции, как он называл Я, и абсолютный субъект как носитель апперцепций. И говорил, что ни в коем случае от свойств Я нельзя заключать к свойству Я как «вещи в себе». Ну, эти рассуждения, впрочем, может быть, и не были услышаны в той мере, в какой это требовалось, потому что этот раздел кантовской критики, может, оказал наименьшее влияние на последующих философов; так же как и его дедукция категорий — «ядро» «Критики.». Именно в силу своей крайней сложности.

— Даже несмотря на то, что он там логически безупречно указал на учетверение термина, все равно не восприняли?

Учетверение терминов где?

— Ну у Канта, где он опровергал существование… Он считал, что понятие души возникло как результат логической ошибки …

Ну, паралогизм, да. Тут… я расскажу вам; тут очень было все непросто у Канта. Дело в том, что он сам?то буквально за несколько лет до выхода «Критики…» отказался от рациональной психологии, которую он здесь критикует. Тут… то, что он говорит в «Критике…», ему самому не казалось убедительным — буквально за несколько лет до того, как он это написал. То есть тут изменения носили отчасти внешний характер и были вызваны очень неоднородными факторами. Ну, а потом он, конечно, под свою таблицу категорий все очень хорошо. не то, что подогнал, так сказать, но выделил сообразно требованиям этой таблицы и попытался представить заблуждения рациональной психологии в виде формальной ошибки. Хотя, если там посмотреть на его умозаключения, то мы увидим, что формальная ошибка состоит в том, что смешивается: в одной из посылок понятие берется в объектном смысле, в другой посылке — в субъектном смысле; то есть опять происходит смешение субъекта — Я и объекта (то есть в данном случае Я как «вещи в себе»). Все равно этот мотив здесь присутствует. И Кант тоже разбирает пример с кочевкой, так сказать, сознания по разным субстанциям… В общем, этот локковский след здесь очевиден и важен. Хотя еще раз повторю, что серьезного влияния эти рассуждения, может быть, и не оказали из?за их, такой, переусложненности. Ну, об этом мы поговорим в свое время — о тех темах, которые Вы затронули. Факт тот, что Локк тут занимает не декартовскую позицию — очень важный делает шаг в философской психологии Нового времени и в философии субъекта.

Сейчас мы прервемся на несколько минут и продолжим.

Наиболее важным вкладом Локка в «школьную» метафизику Нового времени явилось его различение первичных и вторичных качеств. Термины не им были изобретены, но именно с его подачи они стали очень популярными и до сих пор таковыми остаются. Локк не только термины изобрел, но и сам предмет, который он так. традиционно застолбил — зафиксировал эту позицию в новоевропейской метафизике; связано это как раз с дуплициованием мира: разделением вещей и образов этих вещей. Локк говорит, что далеко не все компоненты идей ощущения, т. е. далеко не все компоненты того мира, который мы непосредственно воспринимаем в чувствах вот сейчас, похожи на то, как устроены сами вещи В самих вещах, как мы уже знаем, есть лишь протяжение, плотность и фигура. Ни цветов, ни запахов, ни вкусов в самих вещах нет. А что у них есть? Есть какое?то движение мельчайших частиц, которые при воздействии на органы чувств производят соответствующие ощущения. Реально цвет является определенной разновидностью движения материи, не более того.

На основе этих рассуждений Локк и формулирует свою концепцию первичных и вторичных качеств. Он говорит так (в строгом изложении, его позиция выглядит следующим образом): «Идеями первичных качеств мы должны называть такие идеи, которые похожи на устройство самих материальных вещей. Идеи вторичных качеств не похожи на то, что их вызывает». Идея протяжения, например, похожа на сами протяженные вещи. Идея формы. Идея плотности. А идея цвета не похожа на то, что ее вызывает. Поэтому цвет — это вторичное качество. А протяжение — первичное.

Тут надо только не путать. Потому что локковскую позицию иногда упрощают и говорят, что первичные качества существуют в самих вещах, а вторичные качества — только в восприятии. В действительности, это не совсем так. По Локку, и первичные, и вторичные качества существуют в вещах. Они объективны: и вторичные, и первичные; но просто идеи, еще раз повторяю, первичных качеств похожи на сами эти качества, а идеи вторичных качеств не похожи. Реально, если говорить о сами вещах, то вторичные качества являются модификациями первичных. Первичные качества — форма, а вторичные качества — определенная форма мельчайших частиц, движущихся по таким?то и таким?то законам. Вот если законы такие, то это движение вызывает ощущение красного цвета; если законы несколько другие, — ощущение синего цвета.

Ну, здесь Локк подводит итоги даже не столько новоевропейской философии, так терминологически оформляя проблему, но даже, если хотите, всей европейской философии — потому что мы помним с вами знаменитое изречение Демокрита (ок. 470 до н. э. — неизвестно): «В мнении существует теплое, холодное и т. д., а поистине существуют лишь атомы и пустота». Эта установка, в общем, с античных времен довлела в европейской метафизике, и Локк просто здесь фиксирует ее.