Разговор с преподавателем на перемене

Разговор с преподавателем на перемене

Трансцендентальная антропология — и ответ на вопрос «что такое человек?», в действительности можно получить как экстракт от всех трёх «Критик…» Канта, основных. А вот в этой работе «.Прагматической антропологии.», в ней дан совсем иной срез человека. И в этом смысле, эта работа совсем плохо интегрируется с трансцендентальной философией Канта. А основные идеи — этой работы.

Она как бы состоит из двух логических, таких, разделов. Во — первых, Кант анализирует способности человека. Ну, прежде всего, познавательные способности. Много говорит о чувственности, о рассудке. Но в таком именно эмпирическом аспекте. То есть говорит о них лишь постольку, поскольку о них можно судить с помощью самонаблюдения Интроспекции или с помощью таких внешних наблюдений за поведением других людей. В индивидуальном плане или в социальном плане. Ну, так вот о чувственности, о рассудке, о вкусе, о воле… — все вот эти моменты. И это первый большой блок.

А второй блок это рассуждение о человеческом роде в целом и о его способности к развитию. Сюда же примешиваются, между прочим, многие этнографические моменты, ну то, что сейчас можно назвать культурологическими в целом. Например, вот он говорит здесь о чувстве не с точки зрения объяснения возможности априорного знания как в трансцендентальной философии, а с точки зрения того, что способствует развитию чувства, например. Как ребенок чувствует мир. Как взрослый человек чувствует мир. Как бывают, какие?то отклонения. И так далее. Вот какой идёт разрез. И главная идея его в рассуждении о человеческом роде в целом — это тезис о том, что человек, индивид зол, как бы, и подвержен чувственным склонностям, но родовая природа человека добра. Человек как родовое существо добр. И вот это противоречие между индивидом и обществом, между индивидуальным и социальным человеком — это одна из основных пружин прогресса человеческого рода. Ну, вот это если очень коротко. Много споров вызвала эта работа. Буквально в прошлом году опубликована лекции Канта по антропологии в Германии. Двадцать пятый том вышел его академического издания и теперь у нас более полная информация может быть о том, как вот происходило становление кантовской антропологии. Но, подчёркиваю, если речь идёт о трансцендентальной постановке вопроса «Что такое человек?», то не нужно читать антропологию. Вообще для того, что бы понять, что Кант думает о человеке — достаточно трёх «Критик…».

Так, ну теперь мы должны с вами поговорить о суждениях, в частности об априорных суждениях. Я должен вам сказать, что этот вопрос является главной темой Введения в «Критику чистого разума». Вот именно здесь Кант анализирует структурные особенности суждений, перечисляет разные виды суждений. И потом вот, базируясь на результатах этого анализа, формулирует главный вопрос «Критики.»: как возможны априорные синтетические суждения?

Ну, прежде два таких уточнения.

Во — первых, давайте договоримся чётко различать представления и суждения. Или понятия и суждения. Сделать это надо, потому, что в некоторых случаях различие между представлениями и суждениями не очевидны. Вот приведу пример: например, «красный мяч» и «мяч красный». Вот два словосочетания, идентичных по своему содержанию. Верно? Но в одном случае: «красный мяч» мы имеем дело с представлением, в другом случае: «мяч красный» — с суждением. В чём разница между этими двумя понятиями? Интуитивно мы чувствуем, но вот надо отрефлексировать ее. А разница в том, что в случае с суждением «мяч красный» появляется ещё один неявный элемент. А именно предмет, о котором мы говорим. Я вот высказываю словосочетание «красный мяч», у нас просто возникает образ красного мяча. И всё. Сам по себе этот образ не имеет никакого отношения к истине, или лжи. Это просто образ. Вообще все представления сами по себе существуют безотносительно к истинности или ложности. Об истинности или ложности представления мы можем говорить лишь сравнивая, сопоставляя их с предметами. Вот когда мы сопоставляем представление с предметом и смотрим, соответствует ли предмет представлению или представление предмету, и высказываем, как обстоит дело с этим соответствием — мы судим этот момент. Поскольку любое суждение связанно с сопоставлением представлений и предметов, то только в суждениях имеет место функция истины или лжи. Так вот, это первое.

Второй момент. хотя и тут можно было бы ещё несколько оговорок сделать. Надо, говоря о кантовской теории познания, всегда различать между просто суждениями, между истинными суждениями. значит сначала надо различать: суждение, истинное суждение, мнение, веру и знание. Иногда Кант одним термином «суждение» объединяет все эти пять понятий. А в других случаях он проводит между ними чёткое различие. Вот это вот различие нам надо зафиксировать.

Итак, мнение. Будем говорить об истинных суждениях, соответственно об истинных мнениях. Мнение — это такое суждение, положение дел, которое не опирается ни на субъективное, ни на объективное основание. То есть я могу, например, высказать суждение, что скажем на оборотной крышке стола ничего не написано. Вот я высказал суждение. Так? Оно может быть истинно, если там действительно ничего не написано. Но у меня нет никаких объективных оснований. Что значит объективных оснований? Это значит, я не могу доказать. Значит объективное основание — способность объективно доказать, строго, что дело обстоит именно так! А я не могу доказать. И субъективных оснований у меня тоже нет, потому что я знаю, что наши студенты любят писать на партах и что в принципе там может быть, что?то написано. Вот это классический источник мнения. И это можно проверить. Вот если мы проверим, тогда мое суждение будет опираться на опытное основание, которое в данном случае будет равносильно доказательству. Хотя опытные свидетельства далеко не всегда могут доказывать. Но в данном случае могут, поскольку в данном случае речь идёт о сингулярном факте. Преподаватель склоняется, чтобы заглянуть под стол, но быстро выпрямляется. Но я не буду этого делать (хотя можно) — это не важно.

Второй вариант. Мнение превращается в веру, когда у нас имеется субъективное основание для того или иного утверждения. Ну, субъективное основание возникает по разным причинам. Например, они могут быть связанны с привычками какими?то. Или они могут быть связанны с доводами, имеющими вероятностный характер. Такие доводы не достаточны для доказательства, но они достаточны для веры.

И, наконец — вера превращается в знание, когда мы можем доказать истинность суждения.

— Достаточной для…?

Для веры, вот субъективной. Вероятностные доводы достаточны для веры. А когда можем доказать, то вера превращается в знание.

Договорились, да? Теперь сразу же спросим. Вот я не раз говорил: главный вопрос «Критики.» — как возможны априорные синтетические суждения. Какой смысл здесь вкладывает Кант в слово «суждение»? О чём идёт речь? Речь идёт, во — первых, об истинных суждениях или вообще любых суждениях? Первый момент. Второй момент — идёт речь о мнениях, знаниях или вере?

Ясно, что речь идёт именно об истинных суждениях. То есть уточнить так надо: как возможны априорные синтетические истинные суждения? Потому что объяснять возможность ложных суждений очень не легко. Мы можем априори всё что угодно. какую угодно глупость говорить и если бы Кант этим вопросом задавался, то тут никакого исследования не потребовалось бы. Для объяснения возможности такого рода ложных суждений. Достаточно просто представления о спонтанности нашего ума, который может порождать новые сочетания субъектов и предикатов, и формировать новые суждения. Всё! Это не была бы проблема. Значит речь идёт об истинных суждениях.

Далее. Ясно, что речь идёт не о мнениях, потому что мнения тоже не нуждаются ни в каких подтверждениях. И мнения истинными могут быть лишь случайно. Там где есть случайность, там не может быть никакой философии.

Речь идёт и не о вере. Хотя вопрос о том, как возможны априорные синтетические суждения в этом смысле, в модусе веры — это очень важный вопрос, относящийся к области феноменологии. Но Кант не был по своим внутренним интенциям феноменологом. Вот этот вопрос Юм решал: помните мы говорили? Вот, например, мы верим в существование внешнего мира, и Юм спрашивает, а как эта вера возникает? Вот это как раз этот вопрос. Как она возникает, из каких источников? Как она формируется? Или каузальная вера, — откуда она берётся? Кант эти вопросы не рассматривает. Надо помнить. Поэтому те, кто интерпретирует Канта как феноменолога, на мой взгляд, слишком сильные делают допущения, слишком сильно искажают интенцию кантовской философии. Дело в том, что Кант сам признавался, тут можно ему доверять, был таким масштабным мыслителем, он говорил, что очень не любит в деталях копаться. А феноменология предполагает вот такое кропотливейшее изучение мельчайших различий, обнаруживающихся в наших перцептивных формах, в нашей перцептивной жизни. Кант всегда широкими мазками мыслит. И поэтому хотя и объективно он и мог бы заниматься феноменологическими исследованиями, но он их не практиковал. почти. Более того, самые феноменологичные части его работ, например, первая дедукция категорий (начальная часть дедукции категорий из первого издания «Критики.») во многом представляет из себя интерполяцию текстов других мыслителей. То есть, в этих разделах более всего ощущается у Тетенса того же, или Вольфа. Как ни странно. Если уж говорить о феноменологах восемнадцатого века, то тут, разумеется, две фигуры доминирующую роль играют. Это Юм, безусловно, и Тетенс — вот два главных феноменолога того времени. А Кант — совсем иного рода философ.

Так что остаётся у нас один вариант. Речь идёт о возможностях априорного синтетического познания — вот что Канта интересует. И в «Пролегоменах.», кстати, Кант именно так вопрос и формулирует. Уже не о суждениях, а о познаниях идёт речь. Но это корректное уточнение, необходимое уточнение. Но, видно, Кант считал, что это и так понятно. И, тем не менее, его надо было сделать.

Итак, смотрите теперь, на примере покажу я вам, что это значит. Вот, допустим, мы хотим исследовать проблему причинности. Какую форму должно принять исследование этой проблемы? Значит суждение — «всё, что существует, имеет причину», по Канту — это априорное синтетическое суждение. Пока не буду говорить почему, но оно именно такого и «Критика.» должна в частности исследовать возможность этого суждения: как возможно априорное синтетическое суждение? И теперь, после уточнения, мы можем вот так вот сказать об этом вопросе: как можем мы (по Канту) доказать, что каждое событие имеет причину? Вот какой смысл главной проблемы «Критики.» в приложении к принципу причинности. Как можно доказать, что каждое событие имеет причину? Ясно, что ответить на этот вопрос, можно лишь доказав, что каждое событие имеет причину.

Таким образом, Кант реально решает эти именно задачи. Мы можем почувствовать остроту этих задач, если вспомним о том, что Кант принимает во внимание всю силу юмовской критики этих основоположений. Юм ведь почти доказал, что не возможно продемонстрировать истинность принципа причинности. А Кант пытается опровергнуть Юма в этом смысле, т. е. он пытается доказать, что каждое событие имеет причину. Сверхсложную задачу он на себя взваливает. И не только это положение. Вот, к примеру, другим важнейшим априорным принципом, априорным синтетическим суждением является положение, что в мире явлений есть что?то постоянное. Короче говоря, принцип сохранения энергии. Что?то постоянное. Мы называем сейчас это постоянной энергией. Но физики современные они просто постулируют первый вот этот принцип. Они не могут его доказать. А Кант пытается доказать. Спросите любого физика — откуда он знает, что энергия неизменна? Что он скажет? Он либо вообще никогда на эту тему не думал.

— Он скажет, что опыты подтверждают это, как и любое суждение в физике принимается в том случае, если они не наблюдают вариантов обратного.

Так вот вы тогда на это ему скажете, что ещё не существует таких тонких инструментов, что бы подтвердить этот принцип, даже в одном каком?то конкретном. я уже не говорю про всю совокупность опытов, а даже в одном каком то конкретно выверенном случае всё равно нельзя опытным путём подтвердить, что энергия не теряется.

— На что физики ответят, что мы и не утверждаем, что это никогда не будет доказано, но пока это не доказано… Ну, также как с ньютоновским пространством — пока не доказано обратное — что ньютоновские законы в каких?то случаях не работают, — мы принимаем их как аксиому.

Да. Да. Правильно. Только не как аксиомы, а вот как именно постулаты. Как принципы, которые полезны и даже необходимы для того, что бы вообще выстраивать физические эксперименты. Строить физические теории. Это допущение, но это не аксиома, потому что аксиомы самоочевидны. А в этих принципах нет самоочевидности. Потому, что самоочевидно то, противоположное чему не мыслимо. А здесь мы ясно себе можем помыслить как энергия увеличивается или уменьшается.

— Можно сказать, практически самоочевидно, что скорости складываются вот так.

В некоторых случаях, там где физика смыкается с геометрией. действительно, физик может сформулировать на базисе геометрических положений какие?то самоочевидные моменты. Компоненты могут быть.

— Это также самоочевидно, как, я не знаю… прямая… — то, что человек бежит по эскалатору и его скорость складывается со скоростью эскалатора.

Тут. это геометрический момент. Понимаете? Это вот в случае с принципом сохранения энергии, этот пример не может служить в качестве подтверждения. Тут другого рода ситуация. Потому что геометрические аксиомы действительно таковы, что противоположное им немыслимо. Но физика не сводится к геометрии. В ней есть всякие константы постоянные, все эти константы говорят о том, что здесь не всё очевидно. Откуда берутся эти константы, к примеру, физические? Кто их установил? Кто их проверял, на всём многообразии опыта. Это просто постулат. Вот в чём дело.

А Кант пытается доказать. Вот какую службу он хочет физике сослужить. Вот грандиозный проект, в общем то. Вот видите, после уточнения смысла вопроса мы можем его представить в более конкретной форме.

Но вернемся, к Введению в «Критику чистого разума». Здесь Кант, прежде чем говорить об априорных синтетических суждениях перебирает все другие возможные варианты суждения. И те различения, которые он вводит, рассуждая на эти темы, оказали громадное влияние на последующую философию.

Но, прежде всего я, конечно, говорю о знаменитейшем кантовском различении аналитических и синтетических суждений. Мы говорим всё время: «априорно синтетические, априорно синтетические». Надо же определить, всё — таки, что это такое: априорно синтетические. Какие ещё бывают? Ещё бывают «аналитические».

До этого понятие анализа и синтеза уже активно применялись европейской философией. Но они другой смысл имеют совсем. Аналитический метод и синтетический метод — вот эти понятия были в ходу. И Кант, кстати, тоже ими пользуется. Но совсем в другом смысле. И они не имеют никакого отношения вот эти понятия, аналитического и синтетического метода, к понятиям аналитических и синтетических суждений. Имейте это в виду!

Аналитический метод — это когда мы от данного идём к основаниям, говорит Кант. Вот есть что?то данное, и мы начинаем разлагать его на элементарные компонента. А синтетический метод, это когда наоборот мы начинаем соединять. Вот с точки зрения традиционного определения аналитического и синтетического метода, скажем силлогизм — это классический пример синтетического рассуждения. Потому что здесь есть посылки — они складываются, и получается результат, вывод. А с точки зрения кантовских дефиниций аналитических и синтетических суждений, силлогизм — это аналитическая операция, процедура. Вот это к слову о том, что нельзя смешивать вот эти понятия.

Так вот. Так что Кант новаторскую здесь даёт дефиницию. Её подхватили, в частности, аналитические философы. Долгое время считалось, что паспортом, пропуском для входа в сонм, так сказать, аналитических философов, в эту элиту философского мира служит признание различения. Вот, если вы хотите быть аналитиком… Вот представьте, вы приходите в комнату к маститому аналитику: я хочу тоже с вами исследовать вот эти проблемы, нивелировать философию, или наоборот, метафизику на новом уровне возрождать. Можно? Он скажет: «Признаёшь отличие аналитических суждений от синтетических? — Признаю. — Входи!» Вот так вот действовали. Правда, сейчас это уже.

— Скорее наоборот…

сейчас уже наоборот, да.

Насколько правомерно критика., я просто у Куайна читала, он критикует это.

Различения, да?

— Ну, он это, правда, у Рассела все взял.

Да вот Куайн как раз начал размывать всё это.

— Вообще такое ощущение, что Канта вообще неправильно прочли…

Канта? У меня тоже есть такое ощущение.

Давайте разберёмся. Вопрос вот кажется очень простым, с аналитическим и синтетическим, в действительности, массу проблем он таит.

Начнём с дефиниции. Итак. Аналитическое суждение — это такое суждение, говорит Кант, предикат которого извлекается из субъекта по закону тождества и уже заранее мыслится в субъекте. То есть вот, есть субъект, какое то понятие, в нём уже содержатся, какие?то предикаты. Эти предикаты мы можем эксплицировать из субъекта и сказать: да действительно, этому субъекту присущ этот предикат.

— Предикат, который извлекается из субъекта и..?

По закону тождества. И заранее уже мыслится в нём — в этом субъекте. Но правда, говорит Кант, смутно мыслится. И вот этому прибавлению он придавал большое значение. Вот в чём проблема. Субъекту уже присущ какой- то предикат, а мы во второй раз этот предикат и утверждаем. То есть суждение выстраивается по принципу «А» есть «А», в принципе.

— То есть это прояснение вот этой смутности?

Да. И Кант сам себе задавал вопрос. А можно ли сказать, что аналитические суждения — это тавтологии? И отвечал — нет нельзя. Потому что когда мы высказываем тавтологическое суждение, то предполагается что предикат, который повторяется нами отчётливо мыслится в субъекте. То есть тавтологии не несут никакого эвристического смысла. Это пустые суждения ни на шаг не продвигающие нас в познании. А аналитические суждения полезны для познания. Хотя они и не увеличивают сумму наших знаний. Это понятно, потому что извлекается то, что уже мыслилось. Однако, они увеличивают отчётливость, раздвигают не сферу знаний, но сферу отчётливости знаний. И поэтому аналитические суждения — это важный подготовительный этап метафизики. То есть они полезны. И Кант хвалит тех мыслителей, которые посвящали время расчленению наших знаний с помощью аналитических суждений. В этом как раз он уверен, преуспела Вольфовская школа. И даже может не столько сам Вольф, сколько его ученики. Вот Баумгартен. Теперь.

— А пример можно?

Да, сейчас обязательно приведу примеры. Ну, сначала определю синтетические суждения, по Канту. Синтетические суждения — это такие суждения, в которых предикат прибавляется к субъекту. Не содержится в нём изначально, а добавляется извне. И поэтому в случае если они истины (а только о таких суждениях, как мы поняли, Кант речь и ведёт), то в результате синтетических суждений происходит расширение нашего знания. Поэтому синтетические, именно синтетические суждения составляют подлинную цель метафизики, а также и всех иных наук. Вот — определение. С определениями всё достаточно ясно, правда, же? Здесь всё элементарно. Но когда вот мы начинаем искать примеры и когда мы начинаем эти примеры примеривать к данному определению, то тогда выясняется, что не всё так просто.

Вот сейчас я приведу несколько кантовских суждений. А вы сами попытаетесь решить: какие из них синтетические, а какие аналитические.

«Все тела протяжённы» — первое суждение.

Второе суждение — «Все тела имеют тяжесть».

Третье суждение — «Всякое золото — жёлто».

Четвёртое суждение — «Всякое событие имеет причину».

Ну, достаточного. Вот давайте попытаемся разобраться.

— Тела протяженны — это аналитическое суждение.

Аналитическое суждение. Потому что в понятие тела.

— Включается протяжённость.

Уже включается протяжённость. Прекрасно, да.

— Все тела имеют тяжесть — синтетическое.

Синтетическое? Так, почему?

— Понятие тяжести не включается Не включается? Ну, как же?

— Воздушный шарик, например…

Ну, тяжестью то он обладает всё?таки. Здесь речь идет о силе тяготения.

— Ну, т. е. массы… В физическом мире масса являются условием существования тела.

Я понял. Кант речь ведёт о массе. Потому что иначе суждение «все тела имеют тяжесть» были бы просто ложно. Вы сами сказали, если шарик не имеет тяжести, то тогда это суждение ложно. А речь идёт об истинных суждениях.

— Значит, масса.

Масса. Тогда аналитическое? Или нет?

— Ну, тут надо просто определить как мы…

В том то и дело, уже возникают проблемы. Аналитическое, вы считаете? Иногда мне встречалась такая трактовка, очень любопытная, над ней стоит подумать, над этой проблемой. Ну, давайте все сейчас оценим её. Вот во времена Канта тяжесть и масса не считалась, ну, будем говорить, тяжесть не считалась необходимым свойством тел. А вот современная физика доказала, что тяжесть это конституэнт, так сказать, телесности. И поэтому, для Канта это было синтетическое суждение, а для нас оно теперь аналитическое. Очень любопытная трактовка. Вот отсюда, вот из таких трактовок и возникает двусмысленность. Сама эта трактовка является отражением принципиальной двусмысленности, которая с самого рождения эту дистинкцию кантовскую преследовала.

Ну ладно, в общем?то Кант считает это синтетическим суждением: «все тела имеют тяжесть».

Вот следующее: «всякое золото жёлто».

— Синтетическое.

Ну, оно ведь похоже на — «все тела имеют тяжесть». То есть очень, похоже. Действительно.

— Синтетическое, потому, что то, что золоту присуща желтизна — это опытный факт, мы определили это на опыте и приписали как предикат.

— Нет, это необходимый атрибут, который делает возможным само понятие золота. Если ты отторгаешь оттуда этот атрибут, тогда это уже… не золото.

Ну, ваш довод логичен, но ведь мы то же самое могли и про предыдущий пример сказать. Ведь тоже могли сказать — масса необходимый атрибут тела. А Кант между тем считает это синтетическим. Значит и здесь наверно тоже синтетическое?

— Но он же считал атрибут массы не необходимым для …

Но может так же и с желтизной для золота.

— Пожалуй, со времен Канта отношение к золоту мало изменилось…

Ну, вы чувствуете, чувствуете. Действительно, Кант считает это аналитическим суждением.

Хотя всё?таки, строго говоря, большой разницы между суждениями этими заметить нельзя. Потому что во времена Канта, что меня особенно смешит в этой интерпретации то. во времена Канта как раз считалось, что масса это необходимое свойство тела. Потому что ньютоновская физика уже была создана..

— И, тем не менее, он считался синтетическим?

Да он считался синтетическим.

— Нет, но может он рассуждал так: самоочевидно можно помыслить тело без массы. Поэтому массу мы как?то прибавляем на опыте. Желтизну в золото, ну ….

Ага. Нельзя без желтизны помыслить?

— Золото… да можно без желтизны помыслить. Ну, опять?таки в каком?нибудь ультрафиолетовом цвете золото будет не желтым, при определенных обстоятельствах.

Да действительно. Если бы люди жили, например в ультрафиолетовом или красном. Солнце красным светом светило, то тогда бы золото иной цвет имело. И может, в каких?то мирах, условно говоря, так оно и есть.

— То есть, это утверждение должно иметь форму силлогизма. Если спектр света белый, то цвет золота — жёлтый. Это верный силлогизм, наверно.

Ну, интересно, интересно… Можно так попробовать выкрутится, но. Попробовать вот так и это даже необходимо в принципе, такие уточнения делать.

— Это единственная версия на данный момент, что в то время видимо так считалось и поэтому.

Да нет, конечно. Нет тут. сейчас мы выясним, в чём дело.

— Да уж потом поясните, пожалуйста.

Да тут много подобных можно привести примеров.

Ну ладно… Вот, последнее: «всякое событие имеет причину». Чем это суждение отличается от: «все тела имеют тяжесть», или допустим, «всякое золото жёлто»?

— Все события имеют причину… ну тоже вот… мне кажется, что это всё?таки синтетическое.

Да, Кант тоже так считал. Но мы об этом уже говорили, кстати, только что.

— И современная физика, наверное, согласится, что это синтетическое суждение: квантовые переходы спонтанны.

Ну, и к тому же, мы можем представить себе событие без причины. Поэтому действительно, оно не аналитическое, это верно. Но, что интересно: суждение «все тела имеют тяжесть» Кант считает синтетическим, но апостериорным. А вот суждение «все события имеют причину» — синтетическим, но априорным. И вот понять в чём разница — ещё одна существенная проблема. Но вот давайте, кстати, об этом и поговорим, и потом вернёмся к разъяснениям, если они всё?таки возможны здесь. Тоже проблема…

— И всё?таки, «золото жёлто» — это какое?

Аналитическое, по Канту.

Кант 7

Да, но вот теперь вторую возьмём пару: априорное — апостериорное. Кант предлагает различать ещё и два таких вида суждения: эмпирические и априорные. Ну, определение ясно. Вот как понять какое суждение априорно, а какое апостериорно? То есть мы знаем, что апостериорно — это из опыта, априорно — до опыта. Ну, вот есть какое то конкретное суждение, как в нашем приведённом только что примере. Как выяснить?то, какое оно?

Кант, чтобы облегчить эту ситуацию, предлагает два критерия априорных суждений. Первый критерий априорных суждений — всеобщность, а второй критерий — необходимость. Все эти критерии, в общем?то, взаимозаменимы, и взаимообусловливают часто друг друга; скорее, это два модуса одного и того же критерия.

Почему? Следующая проблема. Почему Кант считает что всеобщность и необходимость — критерии априорного? Да потому (ответ простой), что опыт не даёт нам ни всеобщности, ни необходимости. Почему опыт не даёт всеобщности и необходимости? Потому, что опыт принципиально незавершён. А раз он не завершён. вот мы видим связи между двумя вещами какие?то, мы из опыта не можем сказать что эти связи имеют всеобщий характер. Потому, что для того, чтобы это сказать, надо было перепробовать эти связи между вещами во все будущие времена. Т. е. надо было бы заглянуть в вечность, в будущее и посмотреть, убедиться, что всегда, когда есть первое событие — есть и второе событие.

— А на каком основании мы приписываем статус истинности таким априорным суждениям?

Это не априорные. Пока мы об априорных не говорим. Ведь когда мы будем говорить об априорном, там в каждом случае потребуется доказательство, что суждение истинно. Мы уже поняли. То есть, в принципе, мы можем просто истинное суждение высказывать, но это будет мнение. Мнения Канта не интересует, его интересует только доказанные суждения. Доказательство..

— Если априорное суждение не подтверждается опытом (т. е. его нельзя подтвердить опытом в принципе), то как мы можем говорить об истине?

А вот можно это доказать. Необходимо доказать, как вот вы доказываете геометрические теоремы.

— Доказать — это свести, что бы к тому, что нельзя не помыслить, по — декартовски? Да?

Ну. Это аксиомы.

— Т. е. в чём статус доказательства?

Доказательство. да именно по — декартовски. Надо начать с каких?то самоочевидных положений и потом столь же самоочевидными шагами идти, идти, идти к тому тезису, который мы хотим доказать. И вот если.

— Если таким образом раскладывать суждения…

Да, и вот если мы доходим, редуцируем его к самоочевидным принципам через ряд.

— А эти самоочевидные принципы также должны быть априорны?

Все самоочевидные принципы, безусловно, они должны быть априорными, но есть положения, которые действительно самоочевидны. И в них, именно в силу их самоочевидности, в их априорности невозможно сомневаться. Ну. прежде всего — закон тождества. Вот он не может быть из опыта взят. Именно в силу того, что он служит основанием всякой строгой необходимости. Вот он — априорный принцип. Но всё дело в том, что этот принцип очень трудно использовать для познания вещей. Он бесплоден. Совсем другое дело — принцип причинности. Вот здесь он наполнен содержанием и вот если его удастся редуцировать к принципу тождества, тогда мы очень большой шаг вперёд сделаем.

Ну, договорились, что опыт не даёт нам всеобщности и необходимости. Значит, там, где есть всеобщность и необходимость — там есть априорность.

— Опыт принципиально незавершен, а раз так, то.?

Не завершен. А раз так, то там где есть всеобщность и необходимость там нет опытности. Верно? Там где есть опыт, там нет всеобщности и необходимости. Значит там, где есть всеобщность, и необходимость по modus tollens, там есть априорность. Так?

Но вопрос то вот в чём. О какой необходимости и о какой всеобщности здесь идёт речь? Ведь вы можете сказать: «А, подождите, «все тела имеют тяжесть» — ведь есть же всеобщность! Вот она: все тела, — вот вам всеобщность». А мы говорим, что это эмпирическое суждение. Что ж, Кант в очевиднейшее противоречие впадает? Не удивительно, что его теорию (аналитических и синтетических, априорных и апостериорных суждений) не могли никак понять?то… что он хочет сказать.

Нет не всё так просто. Кант различает два вида всеобщности. И два вида необходимости. И только один из этих видов свидетельствует об априорности.

Есть так называемая эмпирическая всеобщность (вот как раз в суждении: «все тела имеют тяжесть») и есть строгая всеобщность. Есть субъективная необходимость, вытекающая из привычки, и есть объективная необходимость. Казалось бы, шаг вперёд. Теперь мы должны искать в качестве критерия строгую всеобщность и объективную необходимость. Но проблема в том, как отличить субъективную необходимость от объективной, эмпирическую всеобщность от строгой.

И вот здесь Кант опять?таки вынужден говорить что единственным критерием отличения является возможность доказать ту или иную всеобщность. Если мы можем доказать, то тогда она объективна. Если можем доказать необходимость, то она тоже объективна. Если не можем доказать, то она основана на неправомерном обобщении, или на привычке.

Ну а как понять, можно доказать или нельзя доказать, что какое?то положение всеобще? Вот как понять: «все тела имеют тяжесть» — можно доказать что это истина всеобщая (и «всякое событие имеет причину»)? Как различить? Где индикатор того, что возможно доказательство? Индикатора прямого нет. Всё это следует из других разделов кантовской философии из его таблицы категорий, из предпосылок всех его трансцендентальных исследований. То есть здесь прямого пути, как ни странно, нет, к определению априорного и апостериорного. Вот эти все рассуждения предполагают другие предпосылки, сделанные в рамках кантовской философии. И если бы мы эти предпосылки с вами сейчас эксплицировали, то мы бы попали к самым основам его метафизики. Но, на это потребовалось бы очень много времени. Может быть, если мы будем на спецкурсе, мы затронем этот вопрос, может быть. Сейчас не будем на эту тему говорить.

Вернёмся теперь к аналитическим и синтетическим суждениям.

Всё?таки, как избавиться от субъективности? Вообще ведь тут можно до абсурда довести. Можно так вот сказать. Вот вы считаете, допустим, что золото связанно с желтизной, а я считаю, что нет. Действительно, если у каждого свои ассоциации. Тогда вопрос о действенности, о нужности этого различения сам собой решается — оно ненужным оказывается. Какой смысл в нем, если с помощью его ничего нельзя решить?

Вот если внимательно проанализировать кантовский текст, то можно увидеть, что он даёт (в других даже местах, не во Введении к «Критике чистого разума») дополнительные пояснения. Эти пояснения действительно кое?что проясняют.

Ну, во — первых. Тут вот еще какой важный момент: Кант пытается установить соответствие между аналитическими и синтетическими, с одной стороны, и априорными и апостериорными, с другой. Ну, к примеру, вот он задаётся вопросом: аналитические суждения — они какие, априорные или апостериорные? Или бывают и такие, и такие? — спрашивает он. Всматривается как бы в их природу и приходит к выводу, что все аналитические суждение априорны, заведомо. Почему так?

Вот давайте посмотрим, как работают эти критерии. Потому, что аналитические суждения основываются на законе тождества. Там где есть импликация, в соответствии с законом тождества, имеет место строгая необходимость. Там, где имеет место строгая необходимость, мы имеем дело с априорными суждениями. Значит, все аналитические суждения — априорны. Так же, как все эмпирические суждения — синтетичны. Ну, это просто оборотная сторона того, что все аналитические — априорны. Если перевернуть, то получится, что все эмпирические — синтетичны. Потому, что если бы было какое?то аналитичное эмпирическое суждение, то мы впали бы в противоречие с тем, что только что сказано (мы только что сказали, что все аналитические суждения априорны).

— Ну а если мы на опыте получили какой?то предикат (как нам показалось — из опыта). Но глубокий анализ показывает, что и без опыта можно было из предмета выудить этот предикат. Т. е. эмпирическое суждение получилось аналитическим.

Вот тут вот. если мы действительно можем попасть в такую ситуацию, то это означает лишь, что мы не достаточно чётко пока их развели — аналитические и синтетические. Если мы доведём их до конца это разведение сейчас вместе с Кантом, то вот таких ситуаций у нас не возникнет. Пока мы следуем одним лишь дефинициям, заметьте. Смотрим теперь.

Да, но бывает ещё. Значит, все эмпирические — синтетичны и все аналитические — априорны, но есть ещё одна возможность суждений: априорных, но синтетических. Так? Вот значит три всего варианта, может быть: могут быть априорные аналитические, апостериорные синтетические и априорные синтетические. Причём возможность первых двух из них, то есть аналитических и апостериорных синтетических, несомненна. И вот тут никакой проблемы в том, как они возможны, нет для Канта. Гораздо труднее для него понять возможность (и этому он посвящает своё сочинение) — априорных, но синтетических, а не аналитических суждений. Но это к слову.

А вот на что я хочу сейчас обратить ваше внимание. Поскольку сфера опыта, с которой связанны апостериорные суждения, она совпадает со сферой предметов, которые нам даны, (ведь на опыте нам даются вещи, предметы) и поскольку все суждения об этих предметах имеют синтетический характер, то (вот сейчас мы резко облегчим себе задачу, выйдем из этого леса). То. слово «синтетический» во всех кантовских словосочетаниях можно заменить на слово, на фразу — «относящийся к предметам». Значит, синтетические суждения — это суждения о вещах — вот что это такое (и о соотношениях вещей). Но если это так, то. чем же тогда оказываются аналитические суждения, суждениями о чём? Ответ Канта такой — о словах. Синтетические — о вещах, аналитические — о словах. Точнее говоря — аналитические суждения всегда выражают правила словоупотребления. А синтетические суждения говорят о том, как вещи соотносятся друг с другом. Таким образом, сферы этих суждений абсолютно не совпадают. И смешение между ними, строго говоря, невозможно.

Возможна другая проблема. К какому классу относится конкретное суждение — вот где проблема возникает. То есть само различение не вызывает вопросов; вызывает вопросы атрибуция конкретных суждений к тому или иному классу. Но вот эта атрибуция (и проблемы вот этого атрибутирования) не имеет реально никакого отношения к вопросам трансцендентальной философии. Эти вопросы должны решаться лингвистической философией, лингвистическим анализом. Поэтому для нас, вот, проблема («золото жёлто» — это аналитическое или синтетическое?) для трансцендентальной философии этот вопрос не стоит и никакого значения не имеет, что самое главное. Никакого значения не имеет этот вопрос. Но если уж мы решаем этот вопрос обсудить, тогда мы должны пользоваться следующими правилами.

Вот я сейчас дам точную дефиницию аналитических и синтетических суждений, исходя из кантовских посылок (такую, формальную дефиницию).

Итак. Если суждение допустим «А» есть «Б» — аналитическое, то «Б» является необходимым условием корректного употребления слова «А» по отношению к той или иной вещи. Вот такой смысл суждения «А» есть «Б», если оно аналитическое. «Б» — это необходимое условие корректного употребления слова «А» по отношению к какой?то вещи.

А если это суждение синтетическое, то тогда смысл его иной. Вот если мы расшифруем, подробно его изложим: все «А» есть «Б». Если оно синтетическое, то тогда смысл вот такой: в восприятии мы всегда обнаруживаем постоянную связь свойств, выражаемых словом «А» и словом «Б».

Вот если мы продумаем эти формальные дефиниции, то мы увидим с вами, что перед нами оказывается очень простой критерий определения, в том числе и практического определения: данное суждение аналитическое или синтетическое? Ну, вот возьмем суждение, о котором мы уже с вами говорили: «всякое золото жёлто». Допустим, если оно аналитическое, какую связь оно имеет с этой кантовской дефиницией? Лишь тот предмет мы можем назвать золотом (если всё это перевести, конкретизировать), который имеет жёлтый цвет (ну и другие ещё свойства). Вот если оно аналитическое, то оно имеет такой вот смысл. И теперь мы должны сами себя спросить: действительно ли это так? Действительно, мы не назовём золотом предмет, допустим, обладающий атомным весом золота, плотностью золота, но не имеющий жёлтый цвет. Мы должны теперь опрашивать свои лингвистические инстинкты. Вы видите, что этот вопрос совершенно другой области уже принадлежит. Если вы чувствуете затруднения, допустим, назвать вот этот предмет гипотетически нами нарисованный, золотом, то тогда действительно, суждение аналитическое. Если же вы без всяких затруднений назовёте этот предмет золотом, то тогда — синтетическое. Облегчить вот этот конкретный лингвистический анализ может такое вот обстоятельство: надо просто проанализировать, как, допустим, в русском языке работают подобные словосочетания. Посмотрите метафоры в частности. Вот называют что?то другое «золотом»? Называют. Нефть называют «чёрным золотом». А что?то еще, например, «белым золотом» называют. Вот обратите внимание, есть странное определение «черное золото», «белое золото»… Почему вот этот цвет тут появляется?

— Потому, что цветовая компонента важна.

Да. Она важна! Люди хотят сравнить с золотом, но чувствуют, что жёлтого цвета нет, поэтому так прямо с золотом не сравнить и они как бы вышибают этот цвет из определения. Это косвенно свидетельствует о том, что без жёлтого цвета мы не можем назвать предмет золотом. А это значит, что суждение аналитическое, всё?таки. Вот.

А, например, можете ли вы назвать телом что?то невесомое. Можете? Вот, представьте себе, встречаетесь с объектом протяженным, плотным, но абсолютно невесомым. Можем, конечно! Значит суждение: «все тела имеют тяжесть» — синтетическое. И говорит лишь о том, что все опыты, которые мы до этого проводили, показывают связь протяженности, плотности и массы. Вот и всё! Вот это смысл суждения, если оно синтетическое.

Ну, мы далеко в дебри забрались. Вот один лишь практический вопрос как раз вот по поводу Рассела и вообще аналитической традиции. Дело в том, что в аналитической традиции была принято критиковать Канта за то, что он считал математику априорным синтетическим познанием. Я подробно ещё об этом не говорил, но тем не менее. Вот Кант считал, что существует большой, (хотя и не очень большой) корпус априорных синтетических знаний. Так? Уже априорных синтетических. То есть априорных знаний о вещах (давайте будем делать этот перевод). И к числу этих знаний он относил, во — первых, математику, чистую математику, и, во — вторых — общее естествознание.

Ну, то есть, он считал, что положение 2+3=5 или 7+5=12 — излюбленный кантовский пример — это синтетическое априорное суждение. Ну и другие. например, геометрические аксиомы. Он считал, что математика даёт нам наглядный подтверждение того, что существуют априорные синтетические суждения. И вот, аналитические философы, особенно на раннем этапе, ополчились здесь на Канта и спорили с ним: они говорили, что эти суждения вытекают из дефиниций. Ну, спор там был несколько размыт. Главное даже не суть их аргументаций, а тезисы, которые они отстаивали. Так вот, если мы с вами теперь, используя вот эти дефиниции, посмотрим на проблему, то вся трудность сразу же исчезнет, обратите внимание. Вопрос о том, аналитическая наука математика или синтетическая, сводится только к одному: имеют ли аксиомы и теоремы математики отношение к предметам? То есть, хочет ли математик сказать, что если мы возьмем треугольники реальные (пусть не идеальные, но, тем не менее, реальные) и измерим их соотношение сторон, то оно будет таково (или, учитывая погрешности, примерно таково) как то, которое установлено в теореме? Хочет это математик сказать? Ну, разумеется, хочет! Конечно. Математика используется ведь, в конечном счёте, в практических делах… она эффективна, работает. Не просто же в заоблачных высях летает математик. Так? Значит, суждение математика относится к предметам — математика претендует на предметную истинность. А это значит, что по определению эта наука синтетическая. Потому, что суждения о предметах и есть синтетические суждения! Всё, никакой проблемы здесь нет вообще. И возникла она только потому, что Кант не акцентировал почему?то эту сторону.

- *** идеальность.

Да, вот другой вопрос, вот допустим, с неевклидовой геометрией или с геометрией многомерных пространств. Вот она, не претендуя на истину, является, возможно, аналитической наукой. Если это просто логические конструкции, то они, безусловно, имеют аналитический характер. Здесь же очень простой критерий: если имеется предметная истинность (подразумевается, что эти отношения справедливы и для вещей, а не просто для понятий), то это синтетические наука.

— Но все (сейчас сложнейшие построения в математике существуют)

— они все находят какую?то предметную область. Всегда найдутся какие- нибудь физики, которые исследуют какую?нибудь «странность» в поведении частиц, которым пригодится вот тот аппарат, который математики, как правило, уже заранее разработали в какой?то области. Казалось, что они ее разрабатывали как аналитическую область, а оказалось, что она относится к предметной области.

Ну, здесь надо уточнять. Ну, просто — напросто (хотя здесь ничего простого?то нет), здесь надо уточнить, о какого рода разработках идёт речь: если математики, доказывая что?то или разрабатывая что?то, используют доказательства, допустим.

— Например, (я просто не специалист в математике)… Например, сложная алгебра, ну, Булева алгебра, какая?нибудь. Потом, через 50 лет приходят физики и говорят: ««О! Этот аппарат описывает то, что мы наблюдаем. Мы сами не понимаем, что мы наблюдаем — но вот этот аппарат описывает ту связь явлений, которую мы наблюдаем». Это же возможно?

Это возможно, но просто надо различать претензии на истинность науки и практическое применение достигнутых результатов. Претензии на истинность связанны с доказательностью. И если есть эти доказательства, доказательность — есть одновременно и претензия на предметную истинность. И в этом смысле не важно, когда эти разработки будут внедрены. Всё равно они изначально синтетический имеют характер — эти разработки. Вот. Ну, короче говоря.

— Ну, а все?таки сентенция все ««холостяки не женаты», она аналитической считается?

Это, безусловно. давайте применим вот то, что мы сказали: «все холостяки не женаты». Ну, если это аналитическое суждение, то холостяком мы можем назвать только неженатого человека. Это правильно. Так оно и есть. Абсолютно точно подходит. Если трактовать его, как синтетическое суждение, то тогда получится что все наблюдаемые нами холостяки обладают так же свойством не быть женатыми. Но в действительности тут на примере видно, что вроде бы и так можно интерпретировать. Но ясно всё же, что это синоним.

— Ну, тут смысл именно в том, чтобы показать синономию. Ну, это Куайновский пример.

Да, да, да. То есть здесь просто синонимичность, сразу же показывает что это суждение не синтетическое.

— И, тем не менее, эта синонимичность, как раз показывает, что невозможно такое разведение делать.

Ну, дело вот тут понимаете. здесь как раз яркий пример с Куайном. Речь то идёт не о. когда мы говорим о синтетических суждениях, не о синонимических предикатах, ведь. конечно, если настаивать на этом, то мы можем показать что нет никакой пропасти между аналитическими и синтетическими. Но в данном примере мы видим явно, что как аналитическое суждение вот это вот тезис — «все холостяки не женаты» — смотрится просто идеально. Как синтетическое, просто абсурдно оно смотрится. Поэтому дихотомию можно защитить в данном случае.

— Никакой новой информации не несёт.

Конечно, конечно. Да. Ну, когда мы интерпретируем его как аналитическое, то оно выглядит вот, как будто и рождено было для этого.

— Есть еще определение аналитических суждений: ««А» есть «Б», где ««Б» необходимое корректное…

Условие для корректного употребления «А».

— Вот ««корректное» Кантом понимается как ««корреспондирующее»?